— Развлекаетесь? — раздался знакомый голос рядом, говорящий на французском с легким, тщательно скрываемым акцентом, что заставило Луи невольно улыбнуться теплым воспоминаниям.
— Скорее, наоборот, нахожусь в умиротворении, но и это в какой-то мере развлечение, — Омега все так же смотрел вперед, боковым зрением замечая движение справа от себя, колыхание легкой ткани рубашки и волос, что теперь доставали до плеч и отливали черным под светом луны. Луи принял бокал шампанского и сделал небольшой глоток, наслаждаясь тишиной в молчании, разделяя с неожиданно появившимся человеком свою безмятежность. — Триполи… даже смешно встретить Вас именно здесь.
— Согласен, — Владислав усмехнулся и отпил из своего бокала. — Вы один?
— С сыном.
— Время бессердечно.
— Согласен.
Минуты сменяли одна другую, а пара безмолвно общалась, будто мысленно передавая произошедшее за те годы, что они не виделись. Иногда один из них улыбался, точно принимая рассказ забавным, находя некоторые моменты действительно комичными, ярко представляя образы тех людей, о которых шла речь, однако чаще по лицу пробегала некая грусть понимания, вселяющая благодарность.
— Встретимся за завтраком? — спросил Луи, повернувшись к собеседнику, чувствуя усталость и тяжесть век, “наговорившись” сполна, вымотанный за день кульбитом эмоций.
— Не уверен, что проснусь до обеда. Хотя в соседней каюте едут мусульмане, а прошлым утром оттуда раздавался громкий призыв к молитве, после чего я так и не заснул. Предчувствую повторение сего мероприятия, — сказал Владислав, улыбаясь, завидев широкую улыбку Луи.
— Я скучал по Вас, — Омега опустил глаза и чуть поклонился головой, прощаясь до завтрака.
***
Владислав не имел четкой цели высадиться именно в Триполи, он плыл по течению, решив для себя, что сойдет с корабля тогда, когда море и горизонт ему осточертеют, а очередной город привлечет своей колоритностью и неизведанностью, однако он не смог отказать себе в удовольствии провести некоторое время с Луи. Андре же шел в комплекте, что очень насторожило Омегу, потому как общаться с детьми он никогда не умел и, только завидев их, старался скрыться из виду, пока нескончаемые “А почему?” не настигли его. А так как Владислав был тем человеком, который не мог отказать или сказать что-то, что могло бы обидеть пусть даже ребенка, он, если все-таки попадал под град вопросов, отвечал очень емко, подходя к простым, детским проблемам с философской стороны, копая так глубоко, что после не мог разобраться со всеми последствиями еще несколько дней, коря во всем неповинное дитя, которому и нужно было только узнать, как он появился на этой земле.
Любопытства у Андре было не занимать. Он спрашивал абсолютно обо всем, получая спокойные ответы от своего родителя, удовлетворенный короткими фразами, кивал и продолжал изучать мир вокруг. Ему было интересно вслушиваться в речь местных жителей, так не похожую на те, которые он уже знал, разглядывать одежды людей, сновавших под палящим солнцем, совершающих сделки на каждом шагу — это были в основном мужчины-Альфы, с легкостью переходившие с арабского на французский говор, отсыпая нужное количество золотых монет или отсчитывая облигации. Крупнейший порт кипел жизнью, одновременно пугая и завораживая маленького мальчика, который невольно цеплялся за руку родителя, прячась за дверцей кареты, еле выглядывая в окно, не в силах успокоить в себе любопытство.
Три месяца они провели в компании друг друга, путешествуя из страны в страну, выбирая по большей части южные края, побережья и страны с историей, скрываясь от европейской дождливой весны и пронизывающих, холодных ветров. Они отметили семейные зимние праздники в своем узком кругу, оставаясь непонятыми местными жителями, которые до сих пор не торопились впускать в свой мир чужую культуру, что имела огромное влияние и так и норовила завладеть Востоком, славившимся своей загадочностью и утонченностью.
Если Луи и Владислав могли днями напролет беседовать на различные темы, позабыв о простых человеческих нуждах, из спокойных диалогов бросаясь в жаркие споры, через некоторое время возвращаясь во всеобъемлющую тишину, делая глоток чая, закуривая сигарету, то Андре ни в какую не сходился с другом родителя, видя в нем своего соперника, который завладел его вниманием. Мальчик видел, каким неподдельным интересом горели глаза Омег, пыхтя от ревности и детской злости, впервые испытывая столь сильное чувство — он прятался в комнате “песчаного” дома с разноцветным плиточным узором на полу и легким прозрачным тюлем, плача в подушку, чувствуя, как теряет что-то очень важное, раньше принадлежащее только ему.
— Луи’, — привлекает внимание Омеги Владислав, сидя за круглым столиком во внутреннем дворе их временного дома в тени, отбрасываемой небольшим навесом.
— Да, — вторя тону друга, отвечает Луи, находясь у фонтана вместе с ребенком, пуская вместе с ним замысловатые кораблики.
— Что Вы скажете на то, если я предложу Вам посетить Италию, а именно ее столицу? — всматриваясь в страницу газеты, спросил Владислав, немного хмурясь, соотнося даты и время, что необходимы на дорогу.
— А Вы предложите и тогда узнаете.
— А в Италии на каком языке говорят? — полюбопытствовал Андре, достойно выговаривая французскую “Р”, что можно было поставить в пример многим взрослым.
— На итальянском, милый. Мы учили его вместе с девочками, помнишь?
— Не очень, — насупился мальчик, не желая признавать, что он забыл.
— Вам придется вспомнить, потому что, кажется, мы отправляемся в Италию? — Луи вопросительно приподнял брови, смотря на Владислава, который, сделав пометки на полях газеты, улыбнулся и воскликнул:
— Мы едем в Италию! На премьеру “Алая буква”! Мы непременно должны увидеть это в ее постановке!
— В ее, это в чьей? — улыбнулся Луи, находя друга забавным в его восторге.
— Ирэн Пуасон, разумеется, если Вы знаете, о ком я гово…
— О, я прекрасно знаю! — засмеялся Омега, вспомнив свои давнишние уроки танцев. — Полагаю, это ее мировое турне?
— Правильно полагаете.
— Что ж, пора паковать чемоданы, Месье, — обращаясь сразу к обоим и весело подхватив сына на пару секунд, сказал Луи, предвкушая долгожданный выход в свет.
========== Глава 2. ==========
“Нет, жизнь не кончена и в тридцать один год, — вдруг окончательно беспеременно решил князь Андрей. — Мало того, что я знаю все то, что есть во мне, надо, чтоб и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтобы не жили они так, как эта девочка, независимо от моей жизни, чтобы на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!”
Л. Толстой. Война и мир. Том 2. Часть 3
Владислав никогда не задавал личных вопросов даже в те моменты, когда они с Луи оставались наедине, поглощенные беседой о современной поэзии, находя в ней отголоски древности, что проскальзывали между строк авторов, считающих себя уникальными, первозданными. Луи отвык быть подвергнутым сплетням за те жаркие марокканские зимние месяцы, что провел в обществе своего теперь близкого друга, находя его присутствие в своей жизни сродни глотку чистейшей родниковой воды – они говорили. Никогда о людях и всегда о них. Владислав являл себя для Луи кем-то столь парадоксальным, что брови сами ползли вверх, а глаза распахивались шире, будто в вопросе о том, как та или иная мысль могла прийти к столь, казалось, ветреному человеку, пусть взгляд временами и выражал вселенскую печаль и ужас за человечество.
“Глаза — зеркало души”, — вертелось в голове Луи, когда он неосознанно обводил тонким пальчиком шею лебедя, что покоился на его груди, стягивая вуаль, и смотрел в абсолютнейшую пустоту напротив: Элен не переставая щебетала, восхищаясь абсолютно всем, что выглядело настолько естественно для ее наивных восемнадцати лет, однако выдавало непревзойдённую глупость и отсутствие цели в жизни. Она прошлась по всем важным фигурам не только Франции, но и Европы, рассказывая сплетню за сплетней, искренне веря в их правдивость, совершенно не учитывая то, что события, происходившие в другой стране, могли дойти до нее с огромными упущениями.
