— Ох, Рона, дорогая, — Луи обнял ее, словно давнюю подругу, с которой они прошли рука об руку войну, потери и вступили в новую жизнь, дальше их путям суждено было разойтись. — Не стоит. Ты была мне верным помощником все эти годы, и все, что я испытываю, только благодарность. Я напишу к Лотти, она поможет тебе с работой, а пока, — он вернулся к кровати и достал из своей маленькой сумочки несколько купюр испанских денег, — возьми. Пусть это поможет тебе в ближайшее время.
— Нет, Месье! Не нужно, — девушка отпиралась и качала головой, даже сделала пару шагов назад, будто испугавшись столь щедрого жеста.
— Рона, — Луи рассмеялся ее кроличьей пугливости, что выражалась не только движениями, но и округлившимися глазами и голосом. — Возьми, это моя благодарность тебе за все, и этого так мало! — он вновь обнял ее, да так крепко, что девушка пискнула от неожиданности и неловкости. Однако не долго длилось их своеобразное прощание — на лестнице послышались шаги. — Присмотри за Андре, пожалуйста, и попроси отнести вещи в карету. Мне нужно поговорить с Принцем.
Стоило Луи выйти, как он столкнулся с Николасом, счастливая улыбка которого вмиг сошла с лица, когда тот увидел, во что одет Омега.
— Полагаю, нам нужно поговорить? — с паузами в секунду после каждого слова спросил Принц, сжимая кисть Луи в своей ладони, и, получив кивок в ответ, увел его в свою спальню, запирая дверь и не включая свет. Он не поворачивался, глубоко вдыхая у двери, ощущая себя заведомо разбитым, уничтоженным. Его руки дрожали, одна, спрятанная в кармане брюк, сжимала золотое кольцо, бриллианты на котором впивались в кожу своими гранеными углами, вытаскивая из мыслей в действительность. — Луи, я…
— Николас, — одновременно начали они, сделав шаг навстречу друг другу.
— Выслушайте, прошу. Я не ведаю, как Вам удалось узнать… — мужчина покачал головой и поджал губы, собирая в себе все силы, чтобы заглянуть в глаза напротив. — Останьтесь. Вы нужны мне, Луи’, как воздух, как жизнь. Ничто, кроме вас, не имеет смысла, — он взял похолодевшие кисти Омеги и сжал их, запирая между пальцами ободок, почувствовав который Луи вздрогнул и отпрянул назад, однако Принц не дал ему возможности уйти, лишь притянув ближе. — Я люблю Вас… не перестаю думать о Вас каждую секунду своего существования, не могу уснуть, если Вас нет рядом, все думаю и думаю о Вас, о том, как Вы прекрасны, как я становлюсь другим человеком подле Вас, ощущая свет внутри той пустоты, что окружает меня, если Вы вдали…
— Остановитесь…
— Нет, Луи’, не в этот раз, — Принц был настроен решительно, и даже холод в глазах Омеги не мог унять его. — Мне не нужна страна, эта власть и все, что с ней связано, если Вас не будет рядом. Скажите, в чем смысл, если человек, которого ты любишь так сильно, что готов отдать за него абсолютно все: свою жизнь, возможности, уготовленное будущее — уходит от тебя?
— Николас, так будет правильно… Я никогда не смогу ответить Вам взаимностью, — Луи высвободил ту руку, что чувствовала кольцо, которое прожигало не только кожу, но и его душу, и невесомо прикоснулся к щеке Принца. — Я никогда не смогу заменить Вам того, от чего вы отказываетесь… Эти пять лет были поистине прекрасными, но… они были окутаны отчаянием. Каждое слово, каждый наш с Вами шаг в будущее вели нас к пропасти, и если сейчас мы не расстанемся друзьями, людьми, которые уважают друг друга, ценят и любят по-своему, то мы разобьемся…
— Нет-нет, — Принц качал головой и хватался за Омегу, пытаясь притянуть его к себе, обнимая, не чувствуя ответа, как и все то время, что они прожили вместе, надеясь, что в будущем Луи откроется ему, чего не случилось ни на секунду. — Мы сможем взлететь, Луи’, как Вы не понимаете? Моей любви хватит на нас двоих…
— Никогда.
— Луи’… — он сжал переносицу, пытаясь остановить слезы, одинокая струйка которых уже текла по его щеке, вынуждая Омегу отвернуться и отойти к окну с желанием запомнить Принца сильным, бесчувственным в обществе, а о том, кем он становился подле него, стоило забыть в самое ближайшее время. — Останьтесь…
— Ни секундой более, — Луи быстрым шагом прошел к двери, отмечая темноту, что опустилась на город. — Так будет легче для нас обоих.
— Постойте, — Николас остановил его, схватив за запястье, и резко развернул к себе, сжимая в своих руках и впиваясь в холодные губы безысходным поцелуем, полным надежды и чувства потери. — Я люблю Вас, помните это, — прошептал он, опаляя дыханием бледную кожу, заглядывая в пустоту чистейших голубых глаз, ища в них ответ. — И буду ждать Вас до скончания времен.
— Мы свидимся, мой милый, — Луи говорил так тихо, что звук почти не выходил из его рта и только шевелились губы, что еще покалывало от желанного прощального поцелуя. — Я буду помнить Вас, как самого понимающего, честного и доброго человека. Вы останетесь в моей памяти тем, кто отстаивает права слабых и дает возможности проявить себя каждому, даря надежду на лучшее. Вы станете прекрасным правителем и не менее прекрасным мужем и отцом… А теперь прощайте, я всегда буду с Вами, наблюдая с портрета.
Луи уходил, снова оставляя после себя пустоту, что было для него, по крайней мере, удивительно, ведь он никогда не стремился запасть в души людей, не подпускал их близко и себе не позволял быть ближе, чем на расстоянии вытянутой руки. Человек, по его мнению, всегда должен оставаться свободным от чего бы то ни было, отношения же входили в этот список самым первым пунктом. И делая шаги по мраморному полу, в некоторых местах покрытому персидскими коврами, ведя сонного Андре за руку, он ощущал некое болезненное освобождение, что обещало перерасти в более мощное чувство легкости. Луи был одновременно разбит и счастлив, разрываясь от двоякости происходящего — с одной стороны ему хотелось бегом подняться наверх, обнять Принца и сказать, что все это было глупой шуткой, что теперь они непременно будут вместе, наслаждаясь каждой секундой их маленького семейного счастья; с другой же он предвкушал будущее, в котором не было места привязанностям и зависимости, где он научит своего сына, просящего сейчас взять его на руки в силу своей усталости, получившего отказ, никогда не открываться людям, оставаясь честным перед самим собой и держащим чувства на замке от посторонних.
На них, садящихся в Королевскую карету, из окна второго этажа смотрел Принц, сжимая в руке кольцо и кулон. Он знал, что впредь никогда не сможет полюбить, что не сможет вновь взглянуть в эти прекрасные, наполненные жизнью глаза, что дарили ему столько счастья на протяжении пяти лет. Он плакал, не в силах сдержать в себе боль от расставания, потери того, что ему никогда не принадлежало — Луи всегда оставался недосягаемым, даже в моменты их близости, не позволяя толщи кокона, что отделяла его от окружающего мира и создавала невидимую защиту, разрушиться. Они были счастливы вместе, находя друг в друге то, что помогало им чувствовать себя наполненными любовью, однако чувство это пропадало, стоило одному оказаться за порогом. Луи не отвечал любовью — он принимал ее, кокетливо улыбаясь и сверкая искорками глаз, отшучиваясь, когда речь заходила об их будущем, повторяя, что он не тот человек, кто подходит в партнерство правителю.
Принц не мог унять в себе горе, что было сродни тому, если бы он увидел Луи мертвым, решая для себя, что этот вариант развития событий дался бы принятию намного легче, чем тот, в котором его отвергли как спутника жизни, как мужчину. Его не прекращала мучить мысль о том, что человеку, не способному управлять, в какой-то степени подчинить себе Омегу, вряд ли есть место в управлении государством. Он смотрел на скрывающееся платье в карете, закрытую лакеем дверь, плотно закрытые шторы, надеясь увидеть последний брошенный взгляд, чего, разумеется, не случилось — Луи оставил его, забрав свою душу не только из стен этого дома, но и из холодного кулона, откуда смотрели теперь безжизненные потухшие глаза.
***
Ночь на лайнере, в котором воздух до сих пор отдавал легким запахом краски и древесины, обустроенном по последней моде и отделанном так, будто встречал на своем борту представителей власти европейских стран, олицетворяла спокойствие. Андре спал в каюте, заснув еще на руках родителя, пока королевские первоклассные жеребцы несли карету в порт Валенсии, поспевая ко времени отплытия корабля прямиком в Триполи. Мальчик, охраняемый новой временной нянечкой, не замечал того, как волны Средиземного моря раскачивали судно, как на открытой палубе играл оркестр, под музыку которого вальсировали пары, некоторые из них медленно кружились, прижавшись друг к другу непозволительно близко. Луи, облокотившись на перила, всматривался вдаль, глубоко вдыхая соленый, свежий воздух, наслаждаясь красотой окружения, в котором каждая деталь дополняла картину, делая ее еще более прекрасной: звезды своей чистой яркостью, будто зеркалили людей, на которых драгоценные камни украшений, золотые запонки и цепочки часов сверкали не меньше небесных светил, глаза же их были пустыми, отражающими лишь интерес к развлечениям и роскоши, но не партнерам, которые, в принципе, отвечали тем же; водная гладь под стать мелодии повторяла ее мотив, чувствуя каждую ноту и всплеск энергии музыки; и только горизонт отражал спокойствие в душе Омеги, который чувствовал, что эта ночь принесет ему куда больше, чем то, от чего ему пришлось отказаться.
