— Вам хорошо известно, как уважительно я отношусь к Вашей стране, однако не понимаю, какую роль это сейчас играет? — Луи крепче обнял сына, который бросал короткие взгляды на Королеву, невзлюбившую его еще с тех пор, когда приметила беременность его родителя.

— Колоссальную роль, Луи’, — она фыркнула и покачала головой, выказывая свою заведомую усталость от этого нелепого разговора и от жизни в целом, которая ее будто напрягала своей помпезностью и постоянной ответственностью. — Сегодня утром состоялась аудиенция Короля Фердинанда и Принца, был поднят вопрос о том, что вскоре Николас взойдет на трон и станет править страной. Однако есть несколько нюансов, которые коробят Короля и мешают репутации его сына. Я уверена, что Вы, как человек разумный, в чем я… а в прочем неважно, — уже тише добавила женщина, разглядывая золотые перстни, что были надеты поверх черных бархатных перчаток, смущая своей временной неуверенностью Омегу, который уже предполагал, в чем собственно заключалась ее миссия.

— Король выдвинул условия Николасу? — Луи сглотнул вмиг образовавшийся ком в горле, предчувствуя ответ.

— Либо он остается с Вами и ребенком, которого вы заполучили посредством измены своему мужу, — она взглянула на Омегу, что поджал губы и сузил глаза, изучая ее, — разумеется, эти разговоры ходят среди аристократии, как бы мы этого не хотели. Но не об этом, — женщина вдохнула ртом и продолжила, — либо Принц выбирает страну и свой долг перед ней.

— Зачем Вы говорите мне это? Он сам должен решить вопрос, что предопределит для него дальнейший путь.

— Мы оба знаем, что он выберет, — Королева Анна усмехнулась, находя этот выбор глупым и безрассудным. — Любовь… Луи’, он предпочтет Вас в любом случае, поставь на кон его жизнь, последним своим желанием он попросит ночь с Вами, дабы насладиться своей любовью, Вами и этим отчаянием, что окутывает ваши отношения.

— Вы не можете быть в этом уверены.

— Могу, так же, как и Вы.

Они сидели в тишине, обдумывая сказанное, не пересекаясь взглядами, будто давая друг другу возможность уединиться со своими мыслями, которые разъедали обоих. Королева, в силу своих обязанностей и любви к сыну, искренне сожалела о том, что Луи появился в его жизни, Луи же пытался предположить, что от него хотела эта женщина, помыслы которой он старался предугадать прежде, чем она бы их озвучила. Однако Омега знал, чем закончится сегодняшний вечер, отчего сердце его сжималось, а Андре, обладая крайней чувствительностью к состоянию родителя, хватался пальчиками за его платье и пытался заглянуть в глаза, тихо нашептывая вопросы о том, что же случилось.

— Вы хотите, чтобы мы покинули страну? — шепотом спросил Луи, не в силах сказать это громче, понимая, насколько сильно он привязался к Испании и Принцу, чего старался избежать с самых первых дней своего пребывания здесь.

— Да, Вы и Ваш ребенок, и как можно скорее.

Королева встала, оправляя юбку своего пышного, украшенного драгоценными камнями платья, и чуть поклонилась головой, надеясь, что сегодня состоялась их последняя встреча. Она не ждала, что и Луи, как требовал того этикет, поднимется с софы, оставляя за ним право прятать свои эмоции, понимая, что свою миссию она выполнила достаточно хорошо, достучавшись до Омеги.

— Я не стану обещать Вам, что сделаю этого, — неожиданно даже для самого себя вдруг сказал Луи, нагоняя вылетевшими словами Королеву Анну, застывшую в проходе.

— Вы не посмеете пойти против страны, Луи’. Прощайте.

Тихой поступью женщина вышла из дома с легкой улыбкой на губах, предчувствуя свою победу, что густым невыносимым спертым воздухом забила каждый уголок комнаты, в которой Луи, прикрыв глаза, пытался сдержать поток слез, вызванный потерей того счастья, что он обрел за последние годы жизни.

— Папочка, она ушла, — Андре повернулся на коленях родителя и сел к нему лицом, положив ладошки на побледневшие щеки Луи. — Можно уже улыбаться, — он хмурился все сильнее, наблюдая за тем, как тоненькая струйка скатилась по белоснежной коже, как опустели глаза самого дорогого для него человека, как тихий всхлип вырывался из судорожно приоткрытых губ, ощущая неизвестное ему ранее чувство, мальчик начал плакать в ответ, обнимая Луи за шею, шепча ему прямо в ухо о том, что в следующий раз он непременно прогонит эту злую Королеву, которая так была похожа на Червонную из книги, что открытая лежала рядом на софе, являя иллюстрацию с громкими словами: “Голову с плеч!”

— Милый, — спустя несколько минут смог вымолвить Луи, прижимая к себе сына, прислушивавшегося к каждому его движению и слову. — Никогда, пообещай мне, что никогда не станешь привязываться к людям.

— Как это? А если я люблю… — мальчик недоуменно посмотрел на родителя, хмуря носик, как делал и его отец в моменты обдумывания глубокой мысли или недовольства, и вот они, гены, что тянулись от поколения к поколению независимо от того, насколько близкое расстояние было между ними. — Я хочу привязываться к Вам, я же люблю тебя! Не плачь! — Андре был растерян, не зная, как реагировать на усилившийся поток слез, однако блеск в глазах напротив позволил ему улыбнуться и поцеловать любимые щеки.

— Мы отправимся путешествовать только вдвоем, слышишь? Повидаем страны и множество людей, станем говорить на разных языках и попробуем блюда всех народов, что населяют Европу. Но, милый, ты никогда не должен привязываться к кому бы то ни было. И даже я, твой папа, не стою тех страданий, что может принести расставание или внезапная кончина…

— Если ты умрешь, то и я… — выпалил мальчик, подпрыгивая на коленях родителя, прижимаясь к нему еще сильнее, глотая слезы и утирая сопли о шаль Луи.

— Нет, Андре, — строго сказал Омега, прерывая дальнейшие попытки сына настоять на своем, плача вместе с ним, все пытаясь унять их.

— Мы уезжаем? — дрожащим голосом спросил мальчик, готовясь разрыдаться в полную силу.

— Да, милый. Но слезы нам не помогут, они ничего не решат. Добиваться желаемого слезами — это не достойно человека.

— Но ведь ты плачешь сейчас.

— Плачу и раньше плакал очень много, потому и знаю. Но иногда ты можешь поплакать, слезы — очищают душу, исцеляют ее в какой-то мере. Вот только ни в коем разе не делай этого на людях, не из-за того, что стыдно, а из-за того, что они только и ждут твоей слабости, чтобы воспользоваться ею. Так что мы с тобой никогда более не должны проявлять эту слабость, договорились?

— Да, — мальчик кивнул и лег на Луи, понимая, что сейчас он может выплакать хоть все свои слезы, доверяя родителю и только ему, зная, что он никогда его не упрекнет в этом. — Мы поедем к моему отцу?

— Нет, милый, не в этот раз…

***

Луи сидел на постели в дорожном платье. Теплая накидка висела у изножья, ожидая своего часа. Обессиленный рядом тихо посапывал Андре, уже одетый он не смог более собирать свои вещи, чувствуя огромную утрату и страх перед неизвестностью. Рона укладывала последние платья, что Омега решил взять с собой, оставляя гардеробную полной, отдав предпочтение книгам и своим рукописям.

— Рона, — позвал Луи, в свете заката приметив, как дрожат плечи девушки. Он ждал ответа около минуты, однако получил лишь всхлип и упавшую на пол юбку, что с шелестом дорогой ткани приземлилась прекрасными бирюзовыми волнами. — Почему ты плачешь? — Омега подошел к ней и развернул к себе, находя ее карие глаза покрасневшими и немного опухшими.

— П-простите… м-меня, я сейчас в-все соберу, — она вытерла щеки и вновь принялась за работу, заставив Луи нахмуриться.

— Что случилось? — он снова ждал, давая время служанке на то, чтобы та пришла в себя, подав ей стакан воды, который Рона приняла с неким страхом и нерешительностью. — Ты не хочешь ехать?

— Простите, Месье. Я полюбила! — и этого было достаточно, чтобы Луи все понял, вспомнив взгляды, которыми девушка обменивалась с молодым врачом, пришедшим на смену пожилому мужчине, который более не мог спасать жизни, решив позаботиться о своей. — Простите! Простите!