— Очень приятно познакомиться, Мадам, надеюсь, мы подружимся, — Ирэн подмигнула и сделала глоток остывшего кофе, игнорируя недоброжелательный взгляд в ее сторону, что ее в принципе нисколечко не волновало.

— И мне, — она поджала губы и приложила холодные ладони к чашке, полной горячего чая, пытаясь согреться. — Гарри, мы… могли бы поговорить наедине? Пожалуйста.

— Ави, не стоит думать, будто Ирэн есть дело до наших бесед, она так занята собой и мыслями об Императорском дворце, что и не услышит нас, — Альфа снова занял свое место и попросил служанку налить и ему свежего чая. — Так о чем ты хотела поговорить?

— О Луи’, — немедля ответила женщина, принимая правила хозяина дома, — то есть о поездке к нему.

— Ох, это тот прелестный мальчик, которого я учила балету?

— Полагаю, что да, — Гарри вопросительно посмотрел на Авелин, побуждая ее продолжить.

— Мы должны поехать к нему, попросить прощения, ведь мы оба виноваты. Гарри, я бы поехала одна, да боюсь оказаться в чужой стране… Пожалуйста, поедемте со мной, мы должны…

— Дорогая, я никому ничего не должен, — он резко встал и отошел к окну, закуривая еще одну сигару и всматриваясь в открывающийся взору пейзаж. — К тому же не Вам решать, виновен ли я в чем-либо.

— Я знаю, что произошло между вами, Вы не можете отрицать, что сделали ему больно. Это… — Авелин тяжело сглотнула и отвела взгляд от напряженной спины мужчины, понимая, что повлиять на упертого Альфу сможет только в одном случае из тысячи, а главный аргумент она выдать не могла — право рассказать, кто является отцом ребенка, принадлежало только Луи и никому другому. — Из-за Вас он приехал к нам, а после… из-за меня сбежал в Испанию. Гарри! Очнитесь же! Поедемте со мной! — она встала вслед за мужчиной, подошла к нему и положила руку на плечо, призывая опомниться.

— Нет, — он скинул ее руку и резко повернулся, поджав губы и поправляя волосы в нервном жесте. — Ему нет до меня дела, мне тем более, слышишь? И плевать я хотел на его дела в Испании.

— Нет же, Гарри, это говоришь не ты, а твоя гордость, пожалуйста, будь мудрее, перестань идти на поводу у глупых мальчишеских чувств, — женщина почти плакала, умоляя друга услышать ее, пытаясь пробить твердолобость характера и стену, которой он огородил себя, дабы никто не смог узреть его настоящего.

— Ты ни черта не знаешь, Авелин! И то, что он тебе рассказал, — это мизерная часть случившегося! Ты видела, я делал шаг навстречу, а он отверг меня! Я отказываюсь ехать к нему, как… Я уважаю себя, — он кивнул, будто подтверждая свои слова, и вернулся на свое место, делая большой глоток чая, подумывая о том, что через полчаса опустошит несколько бокалов с виски. — Я могу помочь тебе пересечь границу, выписать разрешение, дать денег, но я отказываюсь ехать с тобой.

Повисла тишина, в которой даже Ирэн боялась издать хотя бы малейший звук и продолжала держать свою чашку навесу, чтобы не вызвать звонкое “дзынь” от соприкосновения фарфора. Воздух сгущался и перекрывал дыхание, горло становилось сухим, казалось, вся влага подступила к глазам, от банальной обиды и непонимания, Авелин не могла находиться здесь более.

— Я уважаю Ваш выбор, каким бы он ни был, но не могу сказать, что он Вас достоин, — женщина направилась к выходу из столовой, не поворачиваясь лицом к Альфе, не желая показывать свою слабость. — И, Гарри, в Париже полно людей, которые смогут выписать мне разрешение пересечь границу, а сейчас… последним человеком, у которого я стану просить помощь, являетесь Вы.

Она ушла с гордо поднятой головой и твердой поступью, зная, что делает все правильно и что непременно попадет к Луи, чего бы ей это не стоило.

***

Грудь сдавливал пронизывающий холод, будто множество маленьких ледяных игл входили в легкие и перекрывали доступ к кислороду, горло сдавливали невидимые тиски, из-за чего он не мог закричать и позвать на помощь, чтобы защитить своих девочек, из уголков глаз по вискам текли струйки слез, скрываясь во влажных прядях, что растрепались от неспокойного сна, тело же будто испытывало муки невыносимой боли, выгибалось и ломалось, моля о пощаде.

Луи резко проснулся от пронзительного крика, что раздался в голове детским звонким голосом, заклинающим, надрывным, сломленным — кожа покрылась холодным потом, сорочка неприятно липла, но не это было важно — моментальная мысль о том, что нужно действовать немедля, прожгла сознание, заставляя хрипло окрикнуть Рону, которая с недавних пор спала в соседней комнате в ожидании начала схваток.

Однако не это потревожило ее.

— Рона, скорее! — по-французски звал Луи, зная, что та так и не выучила испанский, что с одной стороны было хорошо для него, ведь так он повторял родной язык, хорошо это было и для ребенка, в чем Омега не сомневался, искренне веря, что тот еще в утробе готовится познать сразу несколько культур, не даром же он по-разному реагировал на голос своего родителя, заслышав иные речевые звуки.

— Что случилось? — взволнованно спросила девушка, вбегая в комнату растрепанная и сонная, однако готовая к любым действиям.

— Пошли за Принцем.

— Но сейчас только четыре утра…

— Немедля!

Луи ждал, он ходил по комнате, где воздух был настолько густым и холодным, что дышалось ему с огромным трудом, учитывая обрывки сна, что всплывали в его голове, стоило только расслабиться и дать себе немного свободы — он старался думать о чем-нибудь другом, о своем романе, что был в планах, о грамматических ошибках, которые допустил вчера, изучая английский, о своем ребенке и их будущем, однако каждая мысль приводила его к сестрам.

Принц прибыл к шести утра, Омега слышал его тихие ритмичные шаги, что отстукивали от паркета коридора и приглушались ковром гостиной, слышал его секундную нерешительность возле двери в свою спальню, потому как тут они никогда не проводили время — пристанищем их свиданий оставалось зальное пространство вместе со столовой — и тихий стук.

— Войдите, — Луи не успел, а вернее не смог, переодеться и только накинул поверх сорочки теплый халат, кутаясь в него все сильнее всякий раз, когда озноб пробирал его тело, заставляя нервы на макушке сокращаться и посылать неприятные мурашки.

— Луи’, — в комнату вошел мужчина, который выглядел так, будто его не только что подняли с постели, а пригласили средь бела дня, когда он был на собрании с министрами. — Вы меня напугали, что случилось? — он подошел так близко, чтобы можно было взять холодные кисти Омеги в свои ладони, и прижал их к груди, всматриваясь в чуть опухшие от слез глаза.

— Мне нужна Ваша помощь, только Вы сможете…

— Разумеется, я помогу, только скажите, как?

— Мой… — Луи закусил нижнюю губу и отвел взгляд, ощущая неловкость и волны стыда, хотя краснеть ему было не за что, не его вина была в случившемся. — Мне нужно найти отца, он где-то в Испании вместе с моими сестрами. Я бы хотел забрать девочек к себе, — он отвернулся и отошел к камину, тихо добавляя: — пока не поздно.

— Конечно, я постараюсь найти его, но… К чему такая спешка? Вы должны родить буквально в течение недели, мы могли бы подождать хотя бы месяц…

— Нет! Вы не понимаете! — Луи закричал сорванным голосом, сжимая кулаки, впиваясь ноготками в тонкую кожу ладоней. — Он… он может сделать с ними страшное! Ладно я, а они же еще совсем крошки…

— Луи’, объясните толком, что происходит? — Принц взял Омегу за плечи и заставил смотреть на себя, впиваясь хмурым взглядом в глаза, полные слез и отчаяния. — Я все сделаю, но Вы говорите загадками…

— Мой отец… он хотел… — сквозь рваные вдохи он пытался возобладать над чувствами и ужасающими картинками, что накладывались на действительность и вынуждали сердце разбиваться на мелкие кусочки. — Он хотел меня, хотел… Но мама, она сдерживала его, то есть она ничего не знала, но своим присутствием отодвигала момент, когда он бы… мог завладеть мной. Но она умерла! — и будто обиженный ребенок, Луи топнул ножкой и слабо ударил кулачками по груди мужчины, который прижимал к себе дрожащее тело, пытаясь передать чувство защищенности. — Он не успел ничего сделать со мной, но девочки… они там совсем одни с этим извергом…