Заметив несвойственную Омеге усталость, Принц тем же вечером, а это было еще в начале декабря, прислал к нему доктора, который провел полное обследование, расспрашивая о самочувствии, задавая вопросы личного характера, и если бы Луи не ощущал себя почти трупом, из которого высасывал жизнь собственный ребенок, он бы непременно смутился. Вывод был сделан быстро и содержал в себе всего несколько слов: здоровое питание, покой и свежий воздух.
Наверное, поэтому Луи не должен был удивиться, когда Принц пригласил его в свою загородную резиденцию в канун Рождества, предлагая провести несколько дней в дали от шумной столицы, где в преддверии праздников людей становилось все больше и больше.
Омегу раздражала его растерянность и потерянность, которые следовали за ним тенью, ко всему добавилось еще и чувство ненужности, которое посещало темными ночами, проникая в комнату вместе с холодным ветром — зима в Испании оказалась еще хуже французской, снега почти не было, дороги превратились в грязное месиво, беспрерывно шел дождь, лужи на утро покрывались скользкой корочкой льда, а поток пронзительного морозного воздуха только усиливал ощущение отвратительного хрустящего холода, от которого кисти Луи не согревались даже у камина.
Он спал весь день, чтобы к вечеру быть в более-менее сносном состоянии, потому что не мог отказаться от приглашения встретить Рождество в кругу ставших близкими ему людей в Испании, оставаться же одному не хотелось, как и предстать перед остальными гостями не в лучшем виде. Его платья давно поменяли цвет с черного на нежные пастельные, в то время как на лице и во взгляде траур с каждым днем становился явно выраженным — как бы Луи не старался улыбаться так же ярко, искриться беззаботностью, ребенок высасывал из него все соки, что влияли на его состояние.
— Луи’, рад снова видеть Вас, — Принц встретил Омегу у кареты, отказавшись от дворецкого, он помог ему спуститься и пройти внутрь, где комнаты были хорошо прогреты и откровенно контрастировали с температурой за окном.
— И я очень рад, — ответил Луи, слабо улыбаясь и опираясь на подставленную руку мужчины — седьмой месяц беременности давался ему крайне тяжело, и думать о чем-либо другом было невозможно.
Гостей оказалось на удивление мало, только самые близкие друзья и по большей части родственники, что поначалу удивило Луи, потому как он воображал себе шикарный бал, который явил себя скромным семейным ужином, если это слово уместно в отношении Королевской семьи. Здесь были и родители Николаса, которые удостоили Омегу лишь короткими приветствующими кивками, пока тот кланялся в реверансе, выражая глубокое почтение, что совершенно не повлияло на их каменные лица, и только округлость под дорогой бархатной тканью привлекала внимание Королевы весь вечер, которая не отводила взгляда от переплетенных пальцев рук ее сына и Луи.
От женщины этой исходила настолько мощная энергия всевластия, и это притом, что Испанию чуть ли не делили по кусочкам, и это она стала причиной развязавшейся войны между Францией и Пруссией, видимой причиной, разумеется, что Луи, сидя за праздничным столом по левую руку от Принца, невольно опускал глаза всякий раз, когда сталкивался с холодным взглядом чистейших голубых льдышек.
Альфы вели неспешный разговор, с культа Рождества плавно переходя на политику, чего стоило ожидать, ведь здесь собрались те, кто принимал в ней непосредственное участие, и именно от этих людей зависела дальнейшая судьба страны и ее народа. Главным вопросом стояло поражение Франции и то, как это отразится на внешней экономике Испании, как изменится ситуация во всем мире и за какое время проигравшая Империя сможет вернуть себе былую власть — Луи не слушал, сосредоточившись на своих ощущениях от неожиданно ставших неприятными мидий, которые он любил вкушать в любое время дня.
— А что сейчас с самой Францией? Говорят, там начались народные волнения, которые призваны свергнуть временное правительство и основать уже республику взамен Второй империи, — спросил супруг брата Короля, которому, в отличие от Луи, было дело до разговора.
— Это все так еще размыто, единственное, в чем я уверен, в стране царит беспорядок, все силы брошены на удержание Франции на плаву — ведутся бесконечные переговоры, в которых участвуют не только политики, но и яркие деятели, — ответил Принц, отложив приборы и сделав глоток вина.
— Семьи, приближенные к власти? — уточнил сам супруг, Бернардо, повторяя действия Николаса, заинтересовавшись диалогом.
— Нет, люди, которые владеют сейчас большим состоянием всей Франции. Они и пытаются повлиять на уменьшение выплат контрибуций страной, так как это понесет за собой упадок в сфере торговли, как импорта, так и экспорта. Никто не хочет сотрудничать с проигравшими, мы все знаем это, — он грустно улыбнулся и откинулся на спинку стула-кресла, сохраняя идеальную осанку.
— И кто эти люди? — ухмыльнулся Бернардо, пытаясь вспомнить французские фамилии. — Готье? Братья Марьель?
— Да, они. Энтони Баррингтон, Люсьен Мосс, Гарри Стайлс, среди них есть даже одна женщина — Мадам Амальрик, что подтверждает возрастание влияния “слабого пола” и опровержение этого звания.
И если до этого Луи совсем не вникал в разговор, то теперь стал прислушиваться так яро, что ему показалось, будто и живот начал шевелиться; а в голове все стучало “Гарри Стайлс”, повторяясь с периодичностью в несколько секунд, заставляя глаза бегать по блюдам, сердце колотиться с удвоенной скорость, буквально через несколько минут, в течение которых обсуждали цель каждого представителя на переговорах, речь снова зашла о мужчине, звук имени которого влиял на Луи слишком сильно. Да так, что толчки внутри не прекращались, и тогда, через затуманенное воспоминаниями сознание, он понял, что ребенок, который развивался медленнее положенного, а боль успокаивалась только в моменты, когда сам Омега изучал английский с преподавателем, пнул его впервые, будто выказывая свое недовольство.
— Не одна страна не хочет идти навстречу…
Луи глубоко вдохнул ртом, чувствуя, как губы его дрожат, и положил салфетку на стол, давая понять, что собирается встать, что, безусловно, заметил Принц, мгновенно поднимаясь со своего места и отодвигая стул Омеги, подавая руку, чтобы облегчить его движения.
— Что-то случилось? — шепотом спросил мужчина, бегая взглядом по поменявшемуся в цвете лицу.
— Все в порядке, скоро вернусь, — Луи поклонился в реверансе снова, как бы сложно ему не было, он не мог покинуть залу без выполнения главных пунктов этикета, и скрылся в коридоре, пускаясь на поиски свободной комнаты, дабы перевести дух и постараться успокоить взбунтовавшегося ребенка.
Недалеко от столовой, больше похожей на гостиную, слышались детские голоса и задорный смех — у младших мальчиков и девочек было свое пиршество, где за ними присматривали нянечки и развлекали артисты, показывая кукольные спектакли и проводя различные викторины и игры. Луи же открыл первую попавшуюся на глаза дверь, наполовину скрытую тяжелыми шторами, — его взору предстала комната отдыха и чтения, где книг особо и не было, однако все располагало к этому: горящий камин, уютная обстановка, мебель, выполненная из темного дерева, и не более светлая ее обивка.
Здесь было приятно находиться, и Омега непременно бы подумал об этом, проведя рукой по мягкому бархату диванов, но его тревожили продолжающиеся толчки, которые чередовались с несколькими минутами покоя, оттягивая его кожу на животе с новой силой.
— Что за неуважение к своему родителю? — строго спросил Луи, глядя вниз на себя. — Вам стоило быть спокойнее, особенно в обществе Королевской семьи, — он нахмурился, поглаживая правый бок, где выпирал крохотный бугорок, и от мысли, что это могла быть ручка или ножка его ребенка, на глаза навернулись непрошеные слезы. — Скучаете по своему отцу? Как жаль, что ему на Вас плевать, — Омега подошел к окну и отодвинул штору, чтобы увидеть ночь во всей ее южной красе. Он вспомнил, как Гарри игнорировал его беременность, когда уговаривал вернуться в Париж, будто под сердцем у Луи только и были, что остальные органы, а не плод, появлению которого он поспособствовал. И нет, он не хотел, чтобы Альфа кинулся ему в ноги, прося прощение за все только потому, что приметил своего отпрыска, однако обычного человеческого участия не помешало бы, ведь Гарри не уставал интересоваться здоровьем Авелин на протяжении всех девяти месяцев, а когда приехал, добрых два часа провел в комнате со своей крестницей. Не было сомнений — мужчина любил детей, но не того ребенка, который, как ему по всей видимости казалось, был ребенком Джонатана.
