— Прочитайте нам свой стих! — попросила Арселия достаточно громко, чтобы все ее услышали и отложили свои разговоры на потом.

— Не уверен, что это хорошая идея, — Луи ощущал, как щеки его непроизвольно покраснели, из-за чего он опустил голову и сделал шаг назад, чувствуя, что на него устремлены десятки взглядов.

— Мы ждали этого весь вечер, — подал голос Принц, желая сделать пребывание Омеги более комфортным. — Для нас было бы огромным счастьем услышать ваше произведение из Ваших уст, так, как это воспринимаете именно Вы — автор, а не кто-то иной, кому повезло найти столь прекрасное дарование среди множества ширпотреба, который окружает нас со всех сторон.

Луи кивнул, смущенный и ублаженный громкими словами Принца, которому, он знал это от нескольких людей, было крайне тяжело угодить, особенно в литературе, ведь тот читал первые строки или же одну главу, и если его не цепляло, то он прощался с произведением, но не автором, продолжая искать то, которое ему действительно пришлось бы по душе.

Омега слабо кашлянул и прикрыл глаза, проникаясь своим произведением, чтобы прочувствовать его снова, он не был готов к подобному повороту событий, но раз уж все вышло именно так — жизнь научила его подстраиваться под неожиданные повороты и выходить с гордо поднятой головой из любой ситуации.

— Во смерти ты ко мне прибудешь,

Во смерти буду я в цветах,

И на алтарь, весь белый-белый,

Я положу свой белый страх.

Во смерти больше не забудешь

Мой белый-белый ресниц взмах.

Во смерти ты ко мне прибудешь,

Сам обличенный в белый прах.*

Он отдышался, боясь открыть глаза вновь и увидеть на лицах собравшихся толику презрения и непонимания, ведь он раскрылся им, вывернул душу, прочел то, что тревожило его последние месяцы, что необъяснимым образом выплеснулось из подсознания в предрассветный час, скапливаясь до этого долгое время, будто грузом на плечах. Луи начал анализировать свой голос, то, как он сказал каждое слово, правильно ли передал интонацию, и все, казалось, было так, как и раздавалось в его голове — томно, с небольшим надломом и обреченностью, на грани отчаяния.

— Я ничего не понял, но звучит это потрясающе, — рассмеялся тучный мужчина, возле которого со слезами на глазах сидела его тоненькая благоверная, пытаясь скрыть свои эмоции веером.

— Смотрите, у меня мурашки до сих пор, — женщина сдвинула перчатку, что доходила до локтя, показывая свою руку, покрытую небольшими пупырышками.

— Спасибо, — слабо улыбнулся Луи, не понимая свои чувства от происходящего, ему вдруг стало неимоверно душно — стены давили и будто сдвигались к центру, отчего комната уменьшалась в размерах и пугала своим давлением.

— Луи’, — к нему подошел Принц Фердинанд, скрывая собою от чужих взглядов, — не хотите ли прогуляться? Дождь уже закончился и…

— Да, хочу, очень, — Омега тяжело сглотнул и позволил увести себя в сад, где на каменных дорожках виднелись небольшие лужицы, воздух же был чист и свеж, что отрезвляло, словно помутневшее, сознание.

Какое-то время они шли молча, наслаждаясь тишиной и стрекотом насекомых, сильными, приятными запахами и интимным полумраком, Луи поглаживал живот с левого бока, чувствуя давление в этом месте, радуясь, что Принц находился справа от него и смотрел куда-то вдаль, где открывался горизонт с тонкой красной полоской заката, над которым нависали тяжелые тучи еще не до конца излившиеся на Мадрид.

— Это было невероятно…

— Спасибо за приглашение… — вместе начали они, повернувшись друг к другу с улыбками и искорками в глазах, которые завораживали обоих, почти черные напротив небесно голубых, встретившиеся, как земля и воздух, проникающие своей силой в душу, доставая до самых глубин. Мужчина видел в Луи что-то, чего не было в других, и пока что не мог себе объяснить этого, зная только одно — он не сможет забыть этот наполненный чувствами и жизнью взгляд, что так будоражил в нем человека, до скончания своих дней.

— Я действительно считаю, что Вы пишете поразительно. Это так чувственно и проникновенно, что язык не поворачивается выразить что-то кроме восхищения. Возможно, через какое-то время, Вы станете писать иное, более сдержанное и отстраненное, а сейчас… Я вижу Вас в каждой строчке, Вашу боль… Не смею спрашивать, что случилось во Франции, потому как не имею и малейшего права на это, но я надеюсь, что Вы захотите сами открыться мне, — Альфа остановился и развернулся всем корпусом к Луи, сжимая его холодную кисть в своей ладони. — Я знаю, что мы почти не знакомы, но я хочу… Луи’, — он сглотнул и посмотрел прямо в глаза, ища в них ответы, — могу я надеяться на ответные чувства с Вашей стороны? Не отвечайте сразу, разумеется, Вы еще в трауре и ребенок… Нет, конечно, я ни в коем случае не упрекаю Вас, просто прошу подумать.

— Николас, — Омеге было тяжело сдерживать в себе скопившиеся эмоции, которые в последнее время все больше и больше становились неуправляемыми, однако он смог из последних сил проглотить ком в горле. — Я не могу дать Вам ответа, простите, — он пошел дальше, приметив беседку неподалеку. — Как Вы и сказали, прошло слишком мало времени, а Франция… Франция оставила на мне глубокий отпечаток, о котором я вряд ли когда-нибудь захочу говорить. Но… Я остаюсь здесь, и мы могли бы быть друзьями, а в будущем, кто знает, как все повернется?

Они прошли еще немного в тишине, каждый думал о будущем, об их общем будущем, о том, случится ли оно когда-нибудь, возможно ли оно, как вновь начал накрапывать дождь, предвещая скорый ливень.

— Зайдемте, посидим немного. Длительные прогулки меня утомляют, — сказал Луи, заводя Николаса к беседке. Они сели совсем рядом, так что даже самый тихий шепот долетал бы до слуха, мужчина чувствовал приятную интимность в этом уединении, а Луи было гораздо спокойней рядом с Альфой. — Знаете, я думаю написать роман о Реконкисте. Мне было бы интересно описать Испанию тех лет, но, боюсь, что, изобразив это с точки зрения мавров, я не буду принят здесь.

— О, не волнуйтесь, я думаю, для испанцев было бы, по крайней мере, полезно посмотреть на столь деликатную тему с другой стороны. Но неужели Вам действительно так интересна история нашей страны? — удивился Николас, не скрывая этого ни в интонации ни во взгляде.

— Безумно интересна. Но я собираюсь сделать упор на психологию. Действия будут происходить в Гранаде в последние годы реконкисты.

— Луи! Вы так заинтересовали меня своим романом, что я уже скорее хочу прочесть его.

— Ах, мне еще нужно будет съездить на место действия, изучить глубже этот вопрос, так что пока это только честолюбивые мечты, — ответил Луи, разглядывая плотную завесу дождя, который отрезал их от дома и посторонних звуков. — К тому же надо поскорее родить, а до того все мои мечты невесомы, — добавил он с толикой злости, останавливая себя от инстинктивного желания погладить живот.

Эти разговоры в столь интимной обстановке действовали на Луи как животворная вода, как исцеляющее зелье — он вновь чувствовал себя наполненным жизнью и интересом, вновь горел желанием создавать не только для того, чтобы положить свернутый лист в стол, но и для других, чтобы поделиться с людьми, узнать их мнение и эмоции, ему захотелось пропитаться каждой мыслью Принца обо всем, что он когда-то читал, обо всем, что происходило в мире. Луи загорелся, вбирая в себя голос мужчины вместе с сильным запахом дождя, что еще надолго останется в его памяти, неся вдохновение и румянец — он действительно был не готов к чему-то большему, чем безобидный флирт и интересные беседы наедине, однако не отрицал, что в недалеком будущем сын его назовет Принца отцом.

***

До самого Рождества и восемнадцатого дня рождения Луи все текло своим чередом без резких скачков и потрясений — каждые два дня в его съемной квартире, счета за которую волшебным образом оказались оплачены на несколько месяцев вперед, появлялся новый букет цветов, сражающий своим великолепием, ароматом и объемом, не стоило и задумываться, от кого было послание; Омега продолжал писать, все реже покидая стены дома из-за периодической усталости, что настигала его все чаще и в самые неожиданные моменты — ребенок рос, а с ним и тело Луи, который стал более упитанным и мягким теперь и в бедрах, плечах и щечках, чего раньше не наблюдалось. И он бы перестал любить свое тело, если бы не постоянные комплименты от Принца, который с горящими нежностью глазами не уставал повторять: “Вам к лицу беременность”. И, возможно, он был прав, приглашая Луи раз, а то и два, в неделю на встречу, которые проходили либо в общественном месте, где непременно он превращался в центр внимания, либо на прогулке по городу в импровизированной экскурсии, тогда Николас, воодушевленный и воспламененный любовью к искусству, рассказывал истории о том или ином памятнике архитектуры и тайнах, которые хранились в их стенах, однако чаще их дружеские встречи переносились в квартиру Луи, потому как энергия в нем угасала, несмотря на то, что большую часть времени он проводил в постели.