И вот, спустя полчаса волшебства, поистине колдовских движений женщины, которая, точно Крестная Фея, кружилась вокруг, восклицая и хлопая в ладоши, Луи стоял напротив огромного зеркала весь в черном, не траурном, а по-королевски черном, достойный войти в Императорский дворец под руку с самим Принцем Испании, который непременно должен покориться сегодня одним только взмахом кисти, затянутой в черные атласные перчатки.
Поверх самого платья, которое привлекательно открывало ключицы и шею, но не так сильно, чтобы оказаться приравненным к проститутке, была накинута золотистая мантилья в виде кружевной вуали, добавляющей к образу хрупкость и загадочность, она спускалась с головы, прикрепленная к волосам маленькими заколочками с блестящими камушками, плетенная из тончайшего шелка, спадала водопадом, останавливаясь на плечах и согнутых в локте руках.
Луи ощущал себя завернутым в само золото, которое оттеняло цвет его кожи и придавало блеск глазам, а траур… Траур был, но каким великолепным и торжественным, сочетающим в себе одновременно и скорбь, и намек на желание двигаться дальше.
Рона же испугалась — она хлопала своими чистыми, как первый снег, глазами, полными слез, отказываясь от похода в место, где соберется самый свет Испании и ближайших стран, она лепетала на французском так быстро, словно маленькая птичка, уговаривая Луи оставить ее в номере отеля, пока он будет наслаждаться музыкой. Омега не смог настоять, хоть и не хотел оказаться без сопровождения, ему стало жаль Рону, не привыкшую к обществу аристократов и правителей, разумеется, она была не готова и к платью, от одного только вида которого ей стало плохо, не говоря уже о реакции на предложение примерить.
Так Луи оказался один напротив здания, которое совсем не впечатлило и даже немного разочаровало, ведь разговоров о нем было немало. Встретил его и проводил к дверям лакей, где уже у входа ждал мужчина в возрасте сорока лет, высокий, приятной наружности и с игривым блеском в глазах, его фрак подчеркивал подтянутое, атлетическое тело, а трость, на которую он опирался, добавляла еще больше элегантности.
— Добрый вечер, Луи’, могу я Вас так называть? — мужчина поцеловал в поклоне поданную кисть, не отводя взгляда от глаз Омеги, который, наконец, всецело почувствовал себя выдернутым из прошлого, из той ямы, в которую он сам себя закопал.
— Разумеется, — он лукаво улыбнулся и прошел вслед за Мигелем, который уверенно вел его сквозь собравшихся людей, в разговоре ожидающих начало оперы.
И тогда Луи понял, почему об этом здании ходило столько слухов — снаружи, будто неопрятное и спроектированное наскоро, внутри оно превращалось в Дворец из самой смелой сказки с мраморным отражающим полом, на котором блики танцевали точно под музыку оркестра, устроившегося в дальнем углу, колонны были обвиты объемными узорами, выполненными из золота, зеркала на противоположных стенах увеличивали пространство в несколько раз и создавали иллюзию бесконечности, а потолок завораживал мастерством лепнины и фрески, которые своей воздушностью воспроизводили небо, тогда как все остальное было земным, но поистине райским.
— Прошу Вас, называйте меня Мигель, — сказал мужчина и повел Луи под руку дальше, знакомя с некоторыми важными людьми, которые, к удивлению Омеги, радушно улыбались, стоило министру только представить его. Как оказалось, его имя в Испании многим о чем-то говорило. — Вас у нас очень любят. Ваша повесть подняла тему, которая давно уже витает в воздухе и теперь каждый обсуждает Ваше произведение от самого последнего рабочего из окраины до самого Принца и членов Королевской семьи.
— Неужели? — удивился Луи и посмотрел на Мигеля, порхая ресницами, словно старался соблазнить его. — Не так давно мне сказали, что это бред.
— Человек, сказавший это, ничего не смыслит в литературе, Луи’! Поверьте мне, я давно не читал ничего столь искреннего, нежного, но в то же время жестокого и обреченного. Мы все здесь с нетерпением ждем продолжения!
— О! После таких восторженных похвал оно не заставит себя ждать, Мигель. Для меня кардинально важно знать, что кому-то это нравится, что я пишу не впустую.
— Знаете, Принц с первых Ваших стихов был очарован. Говорят, он знает все наизусть и только и ждет возможности встретиться с Вами лично. Он даже примчался из Мадрида в Барселону специально для этого. То есть прикрылся, конечно, какими-то обязанностями, но на самом деле только и жаждет встречи с Вами. Мы как раз подходим к нему.
И Луи увидел дивного молодого человека, судя по всему, не больше двадцати пяти лет. Одетый в строгий элегантный костюм, который подчеркивал его сильное мускулистое тело, широкие плечи, казалось, не помещались в пиджак, он стоял у входа в королевскую ложу и смотрел немного растерянно, словно искал кого-то взглядом. Короткие черные волосы были аккуратно уложены, большие карие глаза метались по помещению, сильные кисти, покрытые завораживающе выпуклыми венами, были положены одна на одну в деловитом жесте. Он был хозяином всего вокруг, и это, бесспорно, чувствовалось, несмотря на то, что молодой человек этот казался скромным и даже нежным, что выражала его блуждающая меланхоличная улыбка.
Даже у Луи сердце пропустило удар — неужели кто-то столь великолепный мог быть очарован его стихами? Неужели кто-то столь грациозный (ибо грацией дышала даже поза, в которой стоял мужчина) мчался из Мадрида, чтоб познакомиться?
— Ваше Величество, Принц Фердинанд, — сказал Мигель, подходя к Принцу. — Сегодня на нашем скромном мероприятии появился человек, который, несомненно, скрасит все происходящее. Это Луи’ Томлинсон, наш уважаемый гость из Франции.
— Вам даже не передать, как сильно я хотел увидеть Вас! — ответил Альфа после того, как оставил поцелуй поверх черной перчатки ближе к запястью.
— Ну почему же не передать? — Луи умел вовремя выключить в себе течного Омегу и возобладать над чувствами. — Мне уже передали, и я невероятно польщен Вашим вниманием, уважаемый Принц Фердинанд.
— Но, дон Мигель, Вы говорили, что господин Томлинсон наш гость, а человек, который так прекрасно пишет на нашем родном языке не просто гость, а часть нашей страны, не так ли, господин Томлинсон? И прошу Вас, называйте меня просто Николас. Мне это польстит.
— Уважаемый Николас, пока что я имею честь носить подданство Франции, но с Испанией меня связывает нечто гораздо большее, нежели просто национальная принадлежность — я люблю ваш язык, вашу культуру и историю. Зовите меня просто Луи’. Это гораздо облегчит нам общение.
— Думаю, в Вашем случае, Луи’, стоит говорить “наш язык”.
— Вы правы, наш язык, — ответил Луи, и в тот самый момент прозвучал первый звонок, призывающий слушателей занять свои места. — Что же, до свиданья, Принц Фердинанд, — это был способ невинного заигрывания, назвать его по титулу, на что Николас улыбнулся, оголяя свои жемчужные зубы, и еще раз поклонился и поцеловал руку Луи, задерживаясь чуть дольше положенного, вдыхая приятный аромат, что не скрылось от глаз самого Омеги.
— До свиданья, господин Томлинсон, — ответил Принц, приняв правила его игры. — Надеюсь, мы еще встретимся в скором будущем.
========== Глава 3. ==========
Наверное, любой человек на свете, каким бы ни был он добродетельным, способен, покоряясь сложным обстоятельствам, ужиться рядом с грехом, который он самым решительным образом осуждает, ужиться, не до конца узнавая его в том обличье, которое принял этот грех, чтобы проникнуть в его жизнь и заставить его страдать, — например, не обратить внимания, что однажды вечером существо, которое он по множеству причин любит, скажет нечто странное или поведет себя необъяснимым образом.
Марсель Пруст “По направлению к Сванну”
Вдохновение скопилось внутри Луи таким огромным горящим шаром, что весь следующий день после вечера в Опере в окружении роскоши и приятного общения он не мог оторваться от творчества, выплескивая все свои эмоции на бумагу в виде продолжения повести, которая неожиданно подходила к концу, и нескольких коротких зарисовок в стихах, созданных под влиянием внезапных проснувшихся чувств к Принцу, таких легких, будто весенних, дарящих ощущение окрыленности и эйфории.
