Джонатан был мертв — Луи стал вдовцом без единой слезинки и только грустной улыбкой разочарования в себе, что не чувствует больше, что не жалко ему мужчину, который хоть и был беспросветным скрягой и не имел самоуважения, все же являлся частью жизни Омеги и, возможно, отцом его ребенка.
Сомнения развеяла Авелин, однажды зайдя к нему в комнату перед сном с чашкой травяного отвара для улучшения самочувствия.
— Луи’, — она, точно заботливая мамочка, сидела рядом на постели и перебирала пряди его волос, ласково улыбаясь и продолжая тихо и нежно, — твой ребенок принадлежит Гарри… — женщина видела непонимание в глазах Омеги, секундную растерянность и прижатые ладошки к небольшой выпуклости, которые инстинктивно поглаживали через теплое одеяло. — Ты пахнешь им, то есть Гарри. Очень сильно.
— Не уверен, что хочу этого, — сглотнув ком в горле, прошептал в ответ уставший Луи, не дающий себе слабину вот уже как пятый месяц.
— Я знаю, милый, — Авелин поцеловала его в лоб и накрыла еще одним пуховым одеялом, ведая, как мерзнет мальчик по ночам, особенно в дождь, оставляя его после в темноте наедине со своими мыслями.
***
Все утро Луи хандрил, пытаясь сосредоточиться на повести, которой была уже середина, однако дальше продвигаться никак не хотела, вероятно, из-за состояния своего творца — он провел около часа, нянчась с Марселлой, давая возможность Авелин заняться собой, пока за окном настроение погоды нагнеталось снова, посылая в дом приятные ароматы земли и воздуха, которые будто наэлектризовались в ожидании разряда молнии.
Девочка в свои два месяца уже сама могла держать головку достаточно долго, спала меньше, чем в первое время, и что-то лопотала, выкрикивая звуки, смеша Луи своим задором и игрой ручками — Луи испытывал к ней любовь, почти родительскую, хотя находил ее намного сильнее, чем ту, которой наградили его родные мать и отец. Марселла приносила Омеге радость, заставляла его сердце щемиться, когда кашляла или испытывала боли в животике, она любила его в ответ, будто в благодарность за помощь в рождении, за молоко, которое он ей добывал из утаенной от родины козы каждое утро и вечер, за постоянный присмотр и заботу.
Луи бы хотел любить так и своего ребенка, но лучшее, что он испытывал к нему, было безразличие, с периодическими всплесками ненависти, потому как боли часто пронзали его тело с такой силой, что встать с постели казалось заоблачной, невыполнимой миссией, которую он откладывал на добрые три-четыре часа, сворачиваясь котенком, шепча проклятия в адрес Гарри Стайлса.
Авелин заметила гримасу боли на лице Луи, как только зашла в гостиную сразу после принятия ванны, она подбежала к Омеге, забирая из его рук уснувшую малышку, негромко зовя Рону, которая была начеку постоянно, зная, как часто требуется ее помощь.
— Уложи ее в кроватку, — женщина передала ребенка служанке, сама же кинулась к Луи, который хныкал, прижимая ладони к низу живота, стараясь не заплакать и перетерпеть спазм.
— Ави, он будто хочет выйти, — прошептал Омега, опираясь на ее плечо, еле переставляя ноги на пути в свою спальню, которая была перенесена на первый этаж еще два месяца назад.
— Тише, милый, сейчас ляжешь, и все пройдет, — она помогла ему устроиться на постели, ложась рядом и обнимая со спины, начиная гладить животик, пока Луи тихо всхлипывал в подушку, сминая ее пальцами. — Прими его, он же все чувствует, вот и хочет выйти…
— Не могу, Ави… как я могу любить его? Как могу… Он ведь его часть, а Гарри… он… ненавижу-ненавижу!
— Тш-ш, успокойся, так тебе легче точно не станет, — женщина продолжала водить рукой по кругу, представляя, как боль покидает измученное тело Луи, как ему становится лучше, как он выздоравливает и принимает своего ребенка. — Ты полюбишь его, непременно полюбишь, как только впервые возьмешь на руки и прижмешь к себе…
— Он не родится, Ави, он умрет внутри, я знаю.
— Нет-нет, милый, он сильный, как и его папа, как ты, Луи’, — она говорила тихо, пытаясь расслабить напряженного Омегу, которого из-за постоянной усталости клонило в сон. — Я разбужу тебя к ужину…
— Побудь еще со мною, — он прикрыл глаза, переплетая свои пальцы с пальцами Авелин у себя на животе, ощущая неприятную тяжесть в душе, образованную вопросом: Возможно ли любить ребенка, созданного не в любви. Однако воспоминания о той ночи, когда они с Гарри соединились в одно целое, говорили противоположное — чувства были, и такие сильные, что заставляли слезы течь с новой силой, ведь как мужчина, который дарил ощущение нужности и защищенности, нежности и страсти, так просто закопал его заживо своими убийственными словами, полными презрения. Омега ходил по кругу уже пятый месяц, не видя выхода и ответа на свой самый сложный вопрос, терзающий его существо.
Спустя полчаса Авелин, задремавшую вместе с Луи, разбудил тихий стук в дверь — вошла Рона, поджав губы и неловко переминаясь с ноги на ногу.
— Что случилось? — женщина оперлась на локти, стараясь не потревожить притихшего Омегу, который в последнее время спал крайне плохо.
— У нас гости, Мадам.
— Кто? — Авелин испуганно вскочила, выталкивая из комнаты и девушку и выбегая сама, в страхе, что к ним снова ворвались солдаты или чего хуже — мародеры, которые не знали меры ни в чем.
— Месье Гарри Стайлс.
— Ох! Гарри! — женщина ворвалась в гостиную, встречая друга широкой улыбкой и крепкими объятиями, отчего тот невольно засмеялся, прижимая ее в ответ и шепча о том, как сильно скучал и как рад ее видеть. — Почему не писал нам? Так долго!
— Авелин, — мужчина коротко поцеловал ее в висок, наконец, отпуская и устраиваясь в кресле, женщина же села напротив, горящими глазами разглядывая Альфу, который выглядел еще лучше, чем после их последней встречи, и будто война его не коснулась, будто на улицах не было пыльно и грязно, костюм его сшит из все тех же дорогих тканей, безупречно чистый и отглаженный. — Я был… занят, да и сейчас еле вырвался.
— Ох, что же я… Ты должно быть голоден с дороги? Рона! — женщина повернулась ко входу, дожидаясь служанку.
— Да, Мадам, — та пришла быстро, вытирая мокрые руки о передник.
— Подай Месье пирог и чай, — она продолжила, уже обращаясь к мужчине, с извиняющейся улыбкой на лице, — прости, у нас нет выбора блюд, как раньше…
— Поэтому, в какой-то степени, я и приехал, — Гарри нахмурился и поправил волосы. — Ави, я хочу увезти вас в Париж в мой замок, там вы будете в безопасности.
— Но разве война не закончена? — Авелин непонимающе смотрела на Альфу, который кивком благодарил служанку, указывая ей на столик подле себя.
— Да, но теперь наступают самые сложные времена, люди превратились в животных, они больше не отстаивают свои моральные принципы, не ходят по улицам с лозунгами о своих правах, не лезут в политику… Они просто грабят дома, разоряют мирных граждан, насилуют Омег… Я хочу защитить вас, а мой замок — самое надежное место, в него никто не проникнет, если вы сами того не захотите.
— Мы… А как же Лиам? Он должен вот-вот вернуться, да и Луи’ вряд ли согласится…
Гарри согласно покачал головой, отламывая вилкой небольшой кусочек пирога, отправляя его в рот.
— Он… нестабилен последнее время, и я боюсь, что не сможет перенести восьмичасовую поездку, хоть на карете, хоть на поезде.
— Очень вкусно, что это? — Альфа переводил вопросительный взгляд с тарелки на подругу, выказывая ей благодарность.
— Там помидоры и немного сыра, Луи’ добавил еще базилик и перец, он любит, чтобы блюдо получалось пряным, — женщина вновь улыбнулась, радуясь, что Гарри, человеку, который привык к роскоши, пришелся по вкусу их простой обед.
— Луи’?
— Ох, да, сегодня он готовил — мы с Роной чистили ковры, вообще последнее время Луи’ занимается кухней.
— Хм, — Альфа съел еще несколько кусочков, отдаваясь ощущениям, пытаясь распробовать все основательно, не представляя, как Омега, который никогда в своей жизни не заходил на территорию слуг, сумел создать пусть и несложное, но поистине вкусное блюдо. — Он боится замарать руки в грязи? Почему ты выполняешь тяжелую работу после родов?
