— Это еще что! — перебивает ее Валери, отличающаяся от женщины не только яркостью наряда, но и постоянным приподнятым настроением, выступая в роли защитницы Авелин, которой непременно пришлось бы оправдываться. — Дочь одной из моих приятельниц, хотя что таить? Дочь моей кузины, а по совместительству и самой близкой подруги, подстриглась в монахини! Вы слышали этот скандал? Ей только-только исполнилось восемнадцать, как говорится, гуляй — не хочу, а она убежала из дому прямиком в церковь, как только узнала, что любовь всей ее жизни, — на этом моменте она многозначительно фыркнула и театрально закатила глаза, — мужчина, который клялся ей в любви, женился на другой! И скажите мне, разве Альфы стоят того, чтобы наплевать на свою жизнь?

— Вероятно, она захотела быть ближе к Богу, — нежно ответила Авелин, посылая женщине благодарный взгляд.

— Для того чтобы быть ближе к Богу, необязательно лишать себя светской жизни, — вмешался Дэгейр, развалившийся на стуле, размахивая уже третьим бокалом вина.

В комнату зашли официанты, как только получили слабый кивок от Лиама, который на правах хозяина следил за довольством гостей, он то и дело облизывал губы и порывался встать и отыскать Луи, вероятно, спрятавшегося в своей спальне на верхнем этаже, однако Джонатан, Авелин да и Гарри, сидящие с ним за одним столом, останавливали его, как и собственное раздвоение личности, когда одно “Я” стремится совершить непростительное, а второе отзывается с максимально возможным презрением.

Его отвлекал сам Гарри, который не прикладывал и малейшего усилия к этому — он просто сидел рядом, в меру расслабленный и не менее собранный, поддерживающий разговор с Понсом, который с восхищением в глазах рассказывал о своем представлении о мире и том, как все могло бы сложиться, будь люди добрее друг к другу, эти его рассуждения противоречили самому поведению Понса, который злился при малейшем изменении в тоне собеседника. И Лиам бы не ерзал на стуле, разрываемый своими мыслями о том, как Альфа наклоняет его на стол в кабинете и берет с такой силой, что стон застревает глубоко в глотке, если бы не черная шелковая рубашка, расстегнутая на несколько пуговиц, открывающая ключицы и тонкую цепочку серебра, и не сильный, удушающий, собственный, ничем не приправленный запах мужчины.

Напротив каждого гостя, а их было порядком пятнадцати, стояла тарелка с кусочками основного праздничного блюда — гуся, фаршированного трюфелями, шампиньонами и птичьей печенью, вокруг которого были разложены свежие зеленые овощи, каштаны и кружочки тушеной брюссельской капусты.

— Извините, — Луи зашел в столовую как ни в чем не бывало и проследовал к своему месту мягкой, невесомой походкой, где Джонатан уже кинулся отодвигать стул для своего супруга. — Благодарю, — он слабо улыбнулся и присел, тяжело сглатывая от вида жирной пищи, ему, как приверженцу диетической кухни, по старому закону подлости подали самое сальное место гуся, в котором обычного белого мяса не наблюдалось.

— Утолите же наше любопытство, — просил Вивьен, позабывший о своей спутнице Сьюзан, очарованный натянутой бархатистой кожей на ключицах и тонкой шее, которая, казалось, могла со звуком бьющегося хрусталя, треснуть, не выдержав, и маленькой аккуратной головки. — Где Вы пропадали?

— Я оставлю это в тайне, так будет намного загадочнее, — Луи отпил немного вина, морщась от его сухости и гадкости, запивая тремя глотками виноградного сока, дабы смягчить горло, которое разрывалось от колючести напитка.

Гарри нахмурился, увидев на исхудалом, что при теплом свете свечей было различимо еще больше, личике пудру, которую никогда не замечал у Луи не только в пользовании, но и на трюмо. Он знал, что Омега чувствует его взгляд на себе, так как тот нервно передернул плечами и опустил голову и взгляд, из-за чего его длинные ресницы отбрасывали тень, чем мужчина невольно залюбовался, однако, поджав губы, подумал, что хотел бы узнать причину печали столь юного мальчика, расспросы к которому не прекращались.

— Ты плакал? — с преувеличенным интересом и надменностью в голосе спросил Понс, решивший отомстить Омеге при большем количестве людей, которые делали вид, что нарезали утку на маленькие кусочки, сами же прислушивались к каждому звуку и кидали многозначительные взгляды друг на друга. Только отцу Авелин Дэреку и пожилому Дэгейру было все равно на развернувшееся представление — они распивали вино и что-то бурно обсуждали, мешая соседним дамам за столом своей активной жестикуляцией.

Еще в первый вечер, когда Гарри едва прибыл и отпил глоток чая, Авелин набросилась на него с полными слез глазами, шепотом рассказывая, как нестабильно состояние Луи, как он в одну секунду из приветливого и веселого превращается в унылого, потерявшего интерес мальчика, которого будто что-то терзает изнутри, не дает вдохнуть полной грудью. Альфа лишь слегка кивал, выслушивая причитания о том, как Луи плачет ночами, как истошно кричит в подушку и никого к себе не подпускает, кроме Роны, которая стала для него кем-то вроде прикрытия и опоры. Авелин умоляла помочь, зная близость отношений между ее двумя друзьями, она знала, что Джонатану точно не под силу вытащить Луи из болота, в которое его швырнули еще неокрепшего и такого беззащитного, несмотря на маску, за которой он скрывался от других, будто в панцире тысячелетней черепахи.

— С чего Вам пришла в голову подобная идея? — Омега поджал губы и схватился за приборы, точно за спасательный круг, остервенело нарезая галимое сало основного блюда.

— Ваши глаза красные, — Понс недовольно фыркнул тому, что Луи перешел на “Вы”, хотя в менее официальной обстановке разговаривал вольно.

— Вам показалось, — он нанизал на вилку овощи и отправил их в рот, демонстративно приподнимая одну бровь, однако взгляд оставался устремленным в тарелку.

— Луи’, что-то случилось? Твои глаза и впрямь опухшие, — Вивьен поддержал юношу в расспросах, но с совершенно другой целью — заботой, которая была крайне не уместна перед столь большим скоплением людей, ведь только привлекала внимание к растерявшемуся, вмиг уменьшившемуся Луи.

— Видимо, аллергия на цветы, — Омега было потянулся к бокалу с вином, но вспомнил его отвратительный вкус и одернул руку, дрожь которой не скрылась от глаз Гарри, который наблюдал за неритмично слабо вздымающейся грудью и сжатой в левой кисти салфеткой.

— Какие еще цветы? — удивился Лиам, пережевывая утку, кривясь от сухости мяса, которое ему досталось.

— В моей комнате… — его голос стал неестественно тихим и близким к оправдывающемуся, что доказывало растерянность и подавленность состояния, под опущенными же веками глазные яблоки так и бегали из стороны в сторону, изучая перед собой предметы на рождественском столе, полным множества прекрасных блюд, от вида которых желудок Луи неприятно крутило и отдавало спазмами.

— Не видел, чтобы в дом заносили цветы…

— Должно быть, их доставили в качестве подарка? — поинтересовалась Авелин, которая чувствовала напряженность в воздухе и все пыталась привлечь внимание Гарри, чтобы тот спас положение и не позволил случиться новому выпаду Луи, который мог с легкостью перерасти в нервный срыв.

— Твой день рождения завтра, — констатировал факт Вивьен, который уже прикидывал, что сможет достать за ближайшие двадцать часов, чтобы впечатлить Омегу.

— Валери! — раздался тяжелый, хриплый голос Гарри, перекрывая все остальные, даже пожилые мужчины притихли, заинтересовавшись происходившим, наконец перестав махать руками и смеяться. — Помнишь моего друга из Италии, Графа Банничелли?

— Как же не помнить? — женщина ухмыльнулась воспоминаниям о легкомысленном мужчине, который славился своими похождениями по всей Европе, умело исчезая в нужный момент, кода мужья молодых Омег возвращались в стены собственного дома.

— Он заказал реконструкцию поместья Джузеппе Менгони, — Гарри улыбался до ямочек на щеках, находя свой рассказ очень забавным, а главное действенным, потому как и Вивьен, и Понс, и Лиам замолчали и пытались понять, куда ведет весьма странный диалог, в котором был задействован мужчина, заглянувший под юбку матери Сьюзан в то время, когда гостил у самого Гарри.