— Кхм, — тактично привлекла внимание Рона, возвращаясь в комнату с коробкой, где лежала новая шелковая юбка.

— Что? — Луи отложил конверт, бросив на него последний короткий взгляд, и подошел к девушке, которая уже была готова одевать его.

— Через полчаса все уезжают в церковь.

Он только кивнул и глубоко вдохнул, чувствуя мандраж перед ответственным событием, которое явно не было связанно с религией и событием, которое когда-то давно перевернуло сознание людей и положило начало новой эпохе, именуемой как Наша Эра.

Месса проводилась в местной церкви, куда съезжались со всей округи, в первых рядах скамей устраивались самые знатные представители, в последних же чернорабочие и слуги, разумеется, Луи должен был попасть ближе к Алтарю, хоть его это и не сильно беспокоило, так как все мысли были заняты внешним видом, который ни на дюйм не должен был выглядеть хотя бы хорошо — восхитительно, и не меньше.

— Что ты делаешь? — он ударил Рону по запястью, когда та поднесла к его лицу кисточку, полную порошка пудры. — Убери это, я не Сьюзан, в конце концов.

Луи покачал головой и взглянул на себя в зеркало — светло-голубое, невинное платье в пол, с синими бантиками с камушком в центре каждого, ненавязчиво оттеняло цвет его глаз и приятную бледность кожи, которая теперь не казалась зеленоватой, а скорее походила на привилегированную. Небольшая шляпка скрывала лицо ниспадающей вуалью, что доставала до подбородка, руки были затянуты в белые перчатки, поверх которых надеты браслеты из камней идентичным тем, что были на платье.

Рона подала шубку и помогла одеться до конца, поправляя складки пышной юбки.

Мысли о своем одиночестве терзали Луи, он все искал в памяти человека, который смог бы выслушать его, не упрекнув ни в одном высказывании и чувстве, приняв все как должное, естественное и неотъемлемое. Он, с несвойственной ему резкостью, подошел к столу и небрежно написал на конверте: “Г.С.”, — оставив черную каплю рядом, что стекла с острого кончика пера, брошенного поверх, будто ему сделали одолжение, воспользовавшись.

♡ ♡ ♡

Улыбка так и рвалась наружу, скрываемая поджатыми губами и вуалью — Луи, стоя в церкви на своем месте во втором ряду, не мог отделаться от воспоминаний о лице Авелин, глаза которой увеличились в несколько раз, когда она услышала, что Гарри не собирается идти со всеми на мессу. На вопрос же об исповедовании он ответил с легкой усмешкой и искрами в глазах, что ни разу в своей жизни не искал спасения в рассказах о своих грехах человеку, который делал вид, что слушает, обещая снять наказание за содеянное. “Нахожу это занятие довольно-таки глупым и забавным. К тому же, нужен ли посредник в раскаянии перед Богом? Уверен, что смогу справиться и без Священника”, — на этом моменте Авелин ахнула и прикрыла рот ладошкой, Луи же думал, что готов позабыть обо всех приличиях и взорваться громким смехом, улицезрев сцену лучше парижских спектаклей.

Картинка никак не покидала голову Омеги, он пытался сосредоточиться на праздничной молитве, куда все же приехал и Гарри, поддавшись почти слезным уговорам Мадам Пейн, желая для нее “только спокойствия и благоприятной атмосферы для вынашивания ребенка”.

Луи не задерживался в холле, спустившись, он демонстративно игнорировал Альфу, следуя прямиком к каретам, одна из которых была подана для Омег — утепленная, с большим количеством подушек и одеялком, если вдруг Авелин стало бы холодно. Все вокруг заботились о ней, Луи же находил это неуместным потому, что она сама решила завести потомство, и носиться вокруг нее, как если бы женщина ожидала появления самого Иисуса, выглядело нелепо и бессмысленно.

Все являло себя так, будто только служители церкви и Авелин пришли на сие мероприятие ради Бога и праздника, остальные же ожидали окончания проповедей и момента, когда Священник положит фигурку новорожденного ребенка в ясли, дабы поговорить друг с другом и обменяться последними сплетнями. Ничего не менялось в прогнившем обществе, которое отличалось от парижского лишь тем, что одевалось безвкусно и душилось крайне много, не подумав о тех, кто находился рядом.

Луи задыхался — рядом с ним стояла девушка, которая то и дело крутила головой в поисках кого-то, вероятно, понравившегося Альфы, она пахла ванилью так сильно, что у Омеги в носу першило и пару раз вырвался тихий чих, который был больше похож на писк мышки. К слову, самым нелюбимым ароматом Луи был именно ванили, ни цветов аниса, ни пачули и даже нероли и имбирь казались сносными, но этой девчонки непременно нужно было надушиться именно ванилью! И так, будто она праздничный пирог — не меньше.

Ему пришлось сделать шаг вперед, где через скамейку стояли мужчины, Лиам и Гарри, рядом с ними скопился легкий, прозрачный воздух, еще не испорченный заморскими маслами, лишь наполненный приятными нотками роскоши и аристократии. Луи улыбнулся, вдыхая глубже, наслаждаясь, через мгновение хмурясь от того, что запах не принадлежал Лиаму, обладатель же его держал книжку с молитвами закрытой и нетерпеливо стучал по корешку большим пальцем правой руки, широко расправив плечи, выполняя обещание, данное подруге, периодически поправляя волосы, которые волнами ложились на плечи. И сколько же Луи пришлось приложить усилий, чтобы не запустить и свои пальцы в мягкие, кофейного цвета пряди, чтобы оттянуть их и услышать глубокий стон блаженства. Он знал, как доставить Гарри удовольствие, однако не собирался делать этого впредь. Ни за что и никогда, ни под каким предлогом, и даже период течки не должен повлиять на него — запереться в спальне, вот каков был план Омеги на свой первый раз, когда ему придется справляться самому, ведь ни одному мужчине на свете он не собирался отдаваться в такой хрупкий момент его организма, когда создать ребенка ничего не стоит, а этого он хотел меньше всего.

Наконец месса была окончена, и меньшее, чего ожидал Луи, было то, что к нему подбежит с десяток мужчин, Омег и Альф, расталкивая друг друга, вскрикивая слова ругательств. Впервые Луи было стыдно за незнакомых ему людей, каждый из которых тянулся к нему, дабы поцеловать кисть, дотронуться до платья, приобнять или вдохнуть чистый аромат, что приблизился к невинному за два месяца уединения. Луи был сбит с толку, он успел выйти в общий проход, чтобы проследовать за Авелин к карете, однако та уже умчалась вперед под руку с Лиамом, решив поздравить семьи, с которыми она ближе всего общалась, а вокруг столпились незнакомцы с горящими глазами, полными похоти и азарта, будто Луи являлся призом в состязании с дьяволом прямиком в центре дома Господня.

— Не трогайте меня, — он вырвал руку из хватки самого смелого, который без разрешения лапал запястье и тянул Омегу на себя. — Что Вы себе позволяете? — Луи пробирался сквозь образовавшуюся толпу, чувствуя давление со всех сторон, шум непрекращающихся уговоров и предложений стать его любовником и просто прогуляться по взморью. Он забывал дышать, пораженный до глубины сознания наглостью и пошлостью провинции, куда, видимо, не дошли такие понятия, как этикет и нормы приличия. — Я сказал Вам, не трогать меня, — Луи со всей силы ударил Альфу по щеке ладонью, спрятанной в белого бархата перчатку, испепеляя его взглядом, затянутым дымкой злости и ненависти к людям, которые воспользовались положением, его незащищенностью, и набросились, как шакалы на жертву.

Он гордо вскинул подбородок и пошел прочь, сквозь расступившееся сборище оборванцев, которые посмели занимать первые ряды скамеек, хотя достойны были лишь места за дверьми церкви.

— Вас уже и спасать не нужно, — у входа стоял Гарри собственной персоной, с призывно подставленным локтем, предлагая взять его под руку. — Я было хотел кинуться Вам на помощь…

— Благодарю, — Луи перебил его, размышляя, стоит ли давать сигнал мужчине на то, что он расположен к общению. — Однако почему Вы были так уверены, что я не соглашусь провести рождественский вечер с одним из этих, — его язык затвердел на слове “кавалеров”, стоило одному из них присвистнуть вслед, — мужчин?