Луи завладел каждой секундой жизни, каждой мыслью и каждым действием, все было пропитано воспоминанием о его несносном характере и желании быть в центре внимания, которое он непременно обращал на себя, стоило ему только появиться в комнате полной неважно каких людей — все они были готовы пасть к его ногам, молить о минуте внимания и разговоре. Только однажды этого не случилось, что повлияло сильнее, чем Гарри мог предполагать. Разбитость и униженность, Луи сам придумал их, не возымев над гостями власти, оказавшись в стороне общего диалога, впервые откинутый на второй план — он не смог проигнорировать подобное отношение к себе, спровоцировав скандал и ссору друзей, которые до сих пор не переходили с просто близких отношений на сексуальные, дабы не портить ту атмосферу, которая складывалась между ними годами.

Альфа пошел на поводу у Луи, злясь на его дерзость и нестабильность в эмоциях и характере, отымев Владислава так, что тот еле добрался до своей комнаты, он все порывался обнять Гарри, успокоить его гнев простым человеческим вниманием, однако опьяневшему и обезумевшему от предательства со стороны Омеги, который стал с недавних пор единственным в его жизни собеседником и любовником, были безразличны сочувствие и утешение, он просто хотел выплеснуть тот жар, что разъедал его легкие и кожу изнутри.

— Кристоф, распорядись собрать мои вещи и подать карету в девять утра, — Гарри впервые за два месяца в вечернее время шел не к любовнику, а в ванную комнату, чтобы привести себя в надлежащий вид. — Где вещи, от которых отказался Луи’? — он расстегивал пуговицы рубашки, устало поправлял пряди волос, что спадали на лицо, игнорируя сжимающееся от предстоящей встречи сердце.

— На первом этаже в Восточном крыле, Месье.

— Хорошо, я выберу некоторые к полуночи, положите их к моим, — Альфа заперся, дабы его никто не беспокоил, пренебрегая слугами, набирая ванну сам. Он наслаждался тишиной и предвкушением чего-то большего, чем просто встречей — Луи нуждался в нем, все письмо Авелин кричало об этом, хоть этого и не было сказано напрямую, Гарри знал давнюю подругу достаточно хорошо, чтобы читать между строк, чтобы видеть, что она хотела сказать своим приглашением, пропитанным отчаянием и безвыходностью ситуации.

Теплая вода помогала привести мысли в порядок, масло бергамота проникало в поры распаренной кожи и уничтожало запахи Омег и Альф, которые старались затмить других, оставляя поцелуи по всему телу, очерчивая широкие плечи кистями. Им и невдомек было знать, что мужчину с недавних пор воротило от их ароматов, которые казались слишком кричащими и яркими, в отличие от Луи, который пах так ненавязчиво и тонко, что вдыхать его было чем-то поистине божественным, а простыни не отправлялись в стирку больше положенного, ведь засыпать, окутанным блаженством, стало необходимым.

Стоит ли говорить, что Гарри ненавидел себя за силу привязанности, за власть, которую возымел над ним неопытный мальчишка, покорив своей легкостью и беззаботностью, мышление которого не поддавалось логике, веселило и забавляло, заставляло чувствовать вкус к жизни.

Альфа принял решение не поддаваться, сделать вид, что он действительно приехал просто погостить и проверить здоровье Авелин, которая вынашивала ребенка, еще совсем крохотного, но такого ею желанного. Как будущему крестному, Гарри хотелось знать все подробности, связанные с малышом, пусть не своим, однако также, он был уверен в этом, горячо любимым, и пусть отец его пресловутый Лиам, который и мизинца своей жены не стоил, ребенок не был виноват, кто оказался его вторым родителем, главное, чтобы Луи не сделал ошибку при выборе отца для своих будущих детей. Уж Гарри собирался проследить за этим.

♡ ♡ ♡

Луи как обычно прогуливался по взморью, вдыхая холодный свежий воздух, подставляя лицо капелькам, что долетали до него от удара волн о берег. Он наслаждался одиночеством и возможностью не думать, просто любоваться темного цвета водой, которая своей серостью побеждала в схватке с белоснежным небом, затянутым одним сплошным облаком, простирающимся от горизонта к горизонту.

Зависть одолевала им, когда он оглядывался вокруг и не видел противоположного берега — море было свободно, птицы, что летали над ним, тоже, каждый житель его глубин, каждая маленькая рыбка имели право выбора, в каком направлении плыть, нужно было только избегать хищников на своем пути.

Он бы хотел так же, хотел бросить все и умчаться, уплыть, уехать на огромных поездах и теплоходах, но страх остаться без защиты и заботы, без покровителя, который бы оберегал его ото всех бед, был сильнее. Те же теплые сапожки и шубки, уютная постель и возможность поговорить с достойным человеком удерживали его, хотя убежать с Альфой не казалось страшным. Он бы не оставил его без средств на существование, одарил бы всем, но разве не на этом самом месте круг замыкался и превращался в клетку, где Луи снова оказывался лишенным свободы и права выбора. Омега чувствовал себя скованным по рукам и ногам в любом месте, где бы не находился — в доме родителей, там за каждым его движением следила мать, а теперь и отец, в особняке Пейнов, где Луи не мог развернуть свою деятельность по завоеванию сердца Лиама, так как Авелин ждала ребенка, а человечность в Луи еще оставалась.

Он задумался, вглядываясь в прозрачную воду, которая останавливалась у носочков его новеньких сапожек, разглядывая камушки, края которых сточились временем и напором: неужели и он когда-то превратится в гладкого, бесхарактерного и подчинившегося всем вокруг, стоит только пройти чуть больше времени? Неужели и он сточится под натиском мнения других, под их влиянием над ним?

Он вспомнил единственное место, где никто не намеревался его исправить, где до недавних пор его принимали любым — искренним, настоящим, со слезами и беспомощным, открытым и непреступным, истеричным и игривым. Бесконечные коридоры замка Гарри Стайлса предстали перед глазами, затмевая море и его безграничность, приведения казались куда более милыми, чем нынешние люди, связанные с ним родственными связями.

Он помнил запах каждой комнаты, в которой успел побывать. Танцевальный зал отдавал мягкостью цветов из сада, двери в который всегда были открыты, пока не наступали холода, именно пионы и розы заставляли Луи кружиться в танце, позабыв о том, что кто-то мог войти. Он отдавался на волю музыке, чувствуя себя свободным, перебирая ножками, не замечая фигуры, застывшей в дверях со взглядом, полным восхищения.

Маленькая столовая пахла завтраком — круассанами и терпким кофе, который он научился пить только благодаря хозяину, который клялся, что его напиток в тысячи раз лучше того, что он пробовал у родителей. Луи поверил и не прогадал, он не смог пить кофе больше нигде, кроме уединенной комнаты с развевающимся тюлем и дымом от сигар, которые дополняли образ уюта и чего-то незыблемого, личного, настоящего.

Ни одна комната не пахла сексом и похотью, хоть в спальне Гарри и находился очаг их страсти и желания обладать друг другом, наполнена она была ароматом нежности, долгими часами утренних ленивых поцелуев и невинных ласк. В такие моменты им не хотелось отрываться друг от друга, вылезать из теплой постели, согретой их переплетенными обнаженными телами, когда явное возбуждение обоих игнорировалось до последнего, дабы сохранить невинность и хрупкость мгновений. Все непременно перетекало в секс, но был он отличный от ночного, когда голову сносило у обоих. Утром же все происходило настолько медленно, насколько это было возможно — Гарри удерживал себя сверху, оперевшись на одно предплечье, свободной рукой перебирая растрепанные волосы Омеги, смотря ему прямо в глаза, Луи же обнимал Альфу за шею, каждый раз притягивая его к себе для очередного поцелуя. Мужчина двигался в нем неторопливо, давая им возможность прочувствовать каждую секунду их слияния, опровергая звание хищника и тирана, даря минуты и часы наслаждения в неге.

Единственный, что омрачал воспоминания о запахах комнат, был тот, что пропитал спальню, которая была выделена специально для Луи. Больше туда он возвращаться не собирался, хмуря носик от раздавшегося, будто наяву, звука бьющегося зеркала и собственного крика.