— Ч-что… как же… — Луи оглянулся по сторонам в поисках его экипажа, который представлял в своей голове, но видел лишь две теплые, предназначенные явно для зимних путешествий кареты, одна из которых была забита полностью, вторая же пустовала и была свободной, с широкими мягкими сиденьями и подушками на них. — Это для меня? — его удивлению не было предела, оно, казалось, выливалось через широко распахнутые глаза, рот, раскрытый в шоке и негодовании, и сжатые в кулаки ладони, которые готовы были с размаху ударить в челюсть хозяина замка.
— Разумеется, Месье Стайлс приказал уложить все еще ночью, запрячь лучших коней и отправить с вами Рону.
Слишком много обрушилось на Луи одновременно: разочарование в себе и своем отношении и мнении о Гарри, которое складывалось из надуманных мыслей и сравнений с другими; стыд перед все тем же Альфой, который делал для него все что мог и не мог; печаль о глупом расставании и чувство гадкости из-за скандала, что он устроил вчера.
Однако он не мог простить мужчине тот факт, что он заступался за друзей, а не за него, что заставил провести ночь в слезах и искать утешение в чужих руках. И Луи ощущал себя изменником, а в этом был виноват только сам Гарри, который и натолкнул на необдуманный шаг, вынудил ютиться в постели незнакомца, когда мог бы попросить прощение и просто сказать, что ему небезразличен Луи и его чувства. Но нет. Тот прислал дешевое, поношенное платье, подчеркнув свое решение и отношение к слабостям Омеги, сдобрив все снисхождением в виде подарков, которые выглядели точно подачки бедняку и выказывали превосходство и нарциссизм.
— Можете разбирать коробки обратно, я отказываюсь от второй кареты, мне достаточно одной, — Луи подошел к открытой двери и уже хотел было забраться внутрь, но повернулся к дворецкому, чтобы добавить, — и передайте Месье Стайлсу, что я его ненавижу и что был бы он рядом, я непременно дал ему пощечину.
— Разумеется, — мужчина кивнул, помогая Омеге устроиться. — Роне приказать вернуться в замок? Или все же ехать с Вами?
— Пусть едет со мной, — сухо ответил Луи, зашторивая окна закрытой двери слева от него.
— Как скажете, — дворецкий кивнул. — Месье Стайлс просил Вас передать чете Пейн его наилучшие пожелания и поздравления в связи с ожиданием ребенка, если Вас не затруднит.
— Конечно, — Омега сглотнул, чувствуя, как в горле растет ком, к глазам подступают слезы, а желчь в желудке скручивается тугим узлом, желая выбраться наружу.
Гарри смог одержать победу, поставив точку в их войне простым “Приветом” для Авелин и Лиама, и как же тонко и элегантно, без истерик и выяснения отношений. Луи восхищался и ненавидел, презирал и упивался силой и властью, чувствовал себя разбитым и сраженным в неравном бою, однако он знал, что это далеко не конец их удивительных, ненормальных, страстных и скандальных отношений, которые так кружили голову и заставляли хотеть одновременно умереть от рук любовника и жить в его объятиях.
========== Глава 12. ==========
Как же сложно любить того, с кем всё равно никогда не сможешь быть.
Стейс Крамер
— Добро пожаловать, — дворецкий почтительно наклонил голову и распахнул входные двери небольшого особняка на юге Франции, куда Луи добрался без каких-либо приключений.
Поездка прошла относительно хорошо — экипаж двигался плавно, поезд же успокаивал своей монотонностью и масштабностью, Омега на какое-то время успел провалиться в сон, укутавшись в теплую шубку, игнорируя взгляды Альф, которые смотрели одновременно и с вожделением, и с неким высокомерием, будто размышляя над тем, как две прислуги попали в вагон с достопочтенными особами. Рона не отходила, ведя себя тихо и скромно, выполняя любые просьбы своего теперь хозяина. Она помогала в каждой мелочи, находя состояние Луи крайне нестабильным и даже болезненным, так как вид его был хуже, чем слегка помятый, цвет лица катастрофически бледным, а взгляд безжизненным и пустым.
— Мадам Пейн отдыхает и спустится через час, проводить Вас в Вашу комнату?
Так Луи оказался в спальне, безвкусно уставленной разномастной мебелью, что не сочеталась не только стилями, но и деревом, из которого была вырезана. Потолок уходил скатом ввысь, украшенный темными стропилами и резными витиеватыми узорами, что спускались до уровня люстры, где в специальных подставках виднелись свечи. Окна же были настолько маленькими, совершенно не подходящие под готику, что, по сути, должна была присутствовать во внешних элементах самой архитектуры, так как основной упор делался на нее. Малое количество света угнетало и соответствовало состоянию Луи, который, оглядев комнату оценивающим взглядом, спотыкаясь на светлой резной кровати и шкафу, что больше походил на огромный сундук для хранения мяса, сказал вслух лишь: “Фантастика”, — и забился под одеяло с головой, решив спрятаться от всего мира на некоторое время, пока голова не перестанет гудеть, сердце разрываться болью, глаза жечь от непрекращающихся слез, тело ломить от спазмов презрения к самому себе и тем, кто заставил чувствовать себя живым мертвецом.
♡ ♡ ♡
Находиться в гостях больше двух недель всегда считалось неприличным и кричащим пошлостью и бескультурьем — Луи же было на это глубоко плевать. Он наслаждался недоумением и бессилием в глазах хозяев дома, которые были настолько интеллигентны, что не могли попросить его покинуть стены их поместья.
Лиам, всегда отличающийся стойкостью и верой в открытые намерения людей, полагал, что Луи непременно нужно быть именно здесь, и дело вовсе не в нем, хоть Омега и не скрывал этого, откровенно заявив о своих чувствах на двадцать четвертый день пребывания. Альфа считал, что Луи нужен свежий морской воздух, который бы восстановил его здоровье, ведь тот выглядел совсем потерянным и обессиленным, он и не догадывался, что все, что вернуло бы младшего к жизни, — это его ответные чувства.
Авелин же напротив настаивала на пребывании Луи у них как можно дольше. Она твердила, что нечего ему возвращаться в столицу, где нет спокойной жизни, а только все сплетни и приемы, постоянные муки с выбором наряда на завтрак, обед и ужин. Она была крайне рада компании, постоянно вытаскивая Омегу из комнаты для совместных прогулок и разговоров, желая развеселить его и сделать похожим на самого себя несколько месяцев назад — беззаботным, пышущим жизнью и желанием жить.
Никто не знал, что на самом деле происходит с Луи, как он еле передвигался, стоило ему остаться одному, без посторонних взглядов, словно потерявший опору и стержень одновременно, будто он и не был тем кокетливым, немного надменным и избирательным в общении с людьми Омегой, а всегда являл себя с постным, бледным лицом, без единой эмоции, что могли выдать его.
Луи искал спасение в стенах особняка Пейнов, он летел на всех порах к Лиаму, желая узнать, что тот просто пошутил или передумал, что готов убежать с ним на край света и обвенчаться в тайне ото всех, создать семью и наслаждаться обществом друг друга. Разочарование, как нож прямо в грудь, смотря в глаза, непоколебимо — Лиам отверг снова, стоило Луи только заговорить о своих чувствах, о любви, о желании быть вместе.
Дни пролитых слез, голодания и одиноких прогулок по морскому берегу, откуда доносились крохотные капли, что летали в воздухе и оседали на исхудалом личике и шубке, в которую так сильно кутался Омега, не в силах терпеть те обстоятельства, куда его поместили без его согласия и приказали жить, радуясь и подчиняясь людям, условиям, обстановке и отношениям с теми, кого он ненавидел всей душой.
Не уезжал же он потому, что видел в Авелин меньше опасности и надоедливости, чем в собственном муже, которому отправил единственную сухую записку с просьбой прислать вещи и не ждать до рождества, вернее, “ждать можете, но вернусь я позже”.
Есть он старался мало, а все из-за того, что от осознания положения Мадам Пейн у Луи крутило живот, а все содержимое желудка отправлялось гулять по канализации, либо смывалось морской водой — Омега не мог представить, как Лиам, такой добрый и всегда правильный, созданный только для него, смог провести период Авелин с ней в одной постели и наградить ребенком, которого под теплой накидкой и видно-то не было.
