— Эндрю, — Гарри пронзил тяжелым взглядом сына, глубоко затягиваясь дымом сигареты. — Тебе не десять, чтобы мямлить.

— Простите. Я выбрал спутника жизни и теперь уезжаю с ним в Англию, на что прошу Вашего благословения и благословения папы, разумеется.

—Ясно, — мужчина кивнул и задумался, откинувшись на спинку кресла.

Затянувшуюся тишину, в которой слышался стук часов, смех Николетт с подругами, что доносился с улицы вместе со звуком удара топора по поленьям, нарушила появившаяся Доминика, которая виновато поправляла фартучек и убирала за ухо выбившуюся из прически рыжую прядь.

— Подай завтрак в мои покои, если Луи’ уснул, не трогай его, — Гарри встал и подошел к столику с алкоголем, налил виски в три стакана и раздал собравшимся под недоуменные взгляды. — Что ж, я надеюсь, Англия примет Вас достойно, как и взрослая жизнь, мой сын, — он залпом выпил содержимое и горячо обнял Андре, похлопывая по спине широко раскрытой ладонью. — Не лишай меня надежды на внуков, Владислав, — Гарри рассмеялся растерянности в глазах друга и притянул его в объятия, — пахнешь восхитительно!

— Ты никогда не отличался тактом в это время суток, — собравшись, все-таки смог ответить Омега.

— Да… Вам стоит поговорить и с Луи’, позже. Я уезжаю вечером на неделю в Париж, постараюсь успеть его подготовить, — Гарри нахмурился и сжал плечо сына. — Впредь никогда не бойся высказывать свои мысли, договорились?

— Да, отец, — Андре счастливо улыбнулся и еще раз обнял его, — для меня очень важно Ваше согласие.

— Цени не согласие, а доверие между нами, — они бы простояли так еще долго, вот только в дверях снова показалась Доминика, которая нервно кусала губы и шмыгала носом. — Что?

— Вас зов-вет… — девушка отвернулась на миг и глубоко вдохнула, — там…

— Луи’? Что-то произошло? — Гарри напрягся и с отношений сына и Владислава, которые уже стояли переплетя руки, переключился на свои, что заставляли ежечасно быть начеку.

— Нет, он просто хочет видеть Вас, — она сдерживала слезы и быстро ушла, дабы избежать вопросов, которых в любом случае не последовало бы.

Быстро попрощавшись с компанией, обещая спуститься к полднику, Альфа поднялся в комнату, ожидая чего угодно, готовый и к скандалу, и к долгим нежным ласкам, и к философским разговорам.

— Прелесть…

— Я Вам не прелесть! — выкрикнул Омега с балкона, где в одиночестве кушал свежеиспеченные круассаны с толстым слоем джема. — Завтрак ждет Вас в кабинете.

— Луи’, — Гарри улыбнулся его обидчивости, что усилилась совсем недавно, и теперь стоило чему-то пойти не так, Омега надувал губки и воротил носом. — Не будем ругаться, я уезжаю вечером.

— Не будем, потому что я Вас игнорирую, — он отвернулся, сидя на софе, наблюдая, как Николетт теперь берет уроки рисования на пленере, сидя в полукруге с другими девочками.

— Как Вы себя чувствуете? — Альфа присел рядом и обернул сильные руки вокруг его талии, положил ладони на живот чуть ниже пупка, при этом оставляя короткие поцелуи на открытой шее, что моментально покрылась мурашками. — Он уже толкается?

— Вы знали, если были бы рядом.

— Расскажи мне.

— Гарри, — Омега резко повернулся и вцепился пальчиками в воротник халата мужчины. — Не уезжай, прошу, — в его голосе сквозило отчаяние и боль, глаза вопреки желанию были полны слез, губы дрожали от переполнения эмоциями. — Я чувствую, что-то случится. Если ты уедешь, все будет кончено…

— Что кончено? — Альфа со вздохом и невероятной выдержкой притянул к себе Луи, посадил на колени, прижимая так близко, чтобы тот смог тактильно ощутить заботу.

— Все, милый. Мы никогда не станем прежними…

— Прелесть, я вернусь к концу следующей недели, не думаю, что что-то может кардинально измениться, — он перебирал пряди волос Омеги, что переливались на солнце, пытаясь успокоить его, говорил тихо и уверенно, пока сам Луи прятал лицо в изгибе его шеи. — Я не могу отменить поездку.

— Конечно, — Луи поднял голову и припал к горьким от сигарет губам, целуя медленно, чувственно, наслаждаясь каждым знакомым движением и соприкосновением кончиков языков, отчего до сих пор на макушке сокращались нервы, а из глубины вырывался стон удовольствия. —

Да, только сном должны назвать, —

И в этом мне пришлось сегодня убедиться, —

Мир — только сон…

А я-то думал — явь,

Я думал — это жизнь, а это — снится! — он шептал в губы Гарри, изучая черты его лица подушечками пальцев, будто впитывая, запоминая.

— Что Вам снится?

— Вы, Месье.

Гарри нахмурился, не зная, что и как спросить, чтобы не усилить поток слез, забывая обо всем: о своей предстоящей поездке в Париж, где его ждали государственной важности дела, о Доминике, удрученный вид которой был дела рук Луи, о выборе сына, что тревожил и грел душу одновременно — он мог лишь смотреть на прекрасное бледное лицо Омеги, любоваться блеском его глаз и изгибом тонких губ.

— Я мог бы влюбиться только в одни Ваши пальчики, — мужчина стал целовать кончики и запястья, на которых тонким ободком переливались золотые браслеты.

Влюбиться, но не полюбить… Луи не сказал, но думал об этом, открывая шею для поцелуев, позволяя тонкому пеньюару упасть с плеч, отдаваясь приятному покалывающему чувству в груди. И Гарри нес его в комнату, легко подхватив под колени, опускал на прохладные шелковые простыни, не отводя взгляда от ставшего мягким, с округлыми бедрами и все теми же изящными изгибами тела, что с третьей беременностью приобрело некую приятную небольшую пышность, сохраняя утонченность и легкость. Альфа целовал каждый открытый участок, удерживая себя на согнутых руках, удивляясь отзывчивости Луи, который обнимал его с той потрясающей нежностью, что в моменты близости была свойственна только ему.

Гарри упирался возбужденным органом в бедро Омеги, сдерживая себя от желания наброситься и взять, как каждый раз, упиваясь стонами, наслаждаясь сладким ароматом, сцеловывая капельки слез удовольствия, своими действиями доказывая, что ни один шрам на теле не повлиял на его прекрасность и очаровательное великолепие.

Из одежды на них оставалось совсем ничего: тонкая сорочка на Луи и хлопковые штаны на Гарри, шелковые же чулки на розовых завязочках Альфа стягивал с особым экстазом, покрывая поцелуями чувствительные места, в который раз изучая щиколотки губами. Гарри желал оказаться внутри Омеги, оттягивая удовольствие, распаляя в себе огонь все больше, наслаждаясь музыкой голоса Луи.

— Я не… — Луи чуть дернулся и положил ладонь на живот с правой стороны, немного морщась и кусая губы.

— Да, — мужчина зажмурился и прижался лбом ко лбу Омеги, тяжело дыша, останавливая себя от дальнейших действий. Он откинулся на кровать и зарылся пальцами в волосы, оттягивая их, успокаивая возбуждение, однако присутствие такого открытого и чуткого Луи рядом совершенно не помогало, — он закурил.

— И как Вы до сих пор не завели любовника или любовницу, — усмехнулся Луи, чувствуя слабый первый толчок ребенка, умалчивая о нем.

— Почему Вы решили, что ее нет? — вторил мужчина его тону, глубоко втягивая дым, обернув пальцы вокруг основания стоящего члена, сжимая его, снимая напряжение.

— Пять месяцев, конечно, — Омега не показал обиду, понимая, что средств избавления от чужого запаха придумали предостаточно. — Или раньше? Ох, мне все равно.

— Если бы Вам было все равно, Вы не спросили.

— Так, Вы выходите с ней в свет? — Луи встал с постели и отошел к окну, хмуря носик от едкого сигаретного запаха.

— Вам все равно, — Гарри ухмылялся, натягивая халат на голое тело, решив, наконец, позавтракать. — Позвольте напомнить.

— Идите… Да, мне никогда не было дела до Вашей личной жизни, Вы правы. И… — он подошел к трюмо, разглядывая себя в отражении, поднимая различные украшения, прикладывая их к шее, — я приглашу Мадам Пейн или уеду погостить.

— К кому же?

— Не все ли равно?

— Вы вынашиваете моего ребенка, мне не может быть все равно, — он многозначительно посмотрел на Луи через зеркало, встречаясь с ним раздраженным взглядом, ловя усталый и разочарованный.