— Только овощи, — попросил Луи служанку. — А Вы, милый, что хотите? — обратился он к ребенку, с которого теперь не сводила глаз бабушка.

— Как Вы, — Андре хмурился, буравя взглядом еще пустую тарелку, однако свое тревожное настроение старался не показывать.

Омега был аккуратен в движениях, почти не шевелился и не использовал соус, пил много горячего лимонного напитка, который успокаивал тошноту, и не обращал внимания на разговоры на непонятном ему английском, не желая попасть в ситуации как много лет назад. Теперь он был самодостаточен, легко отключался от происходящего, уходил в свои мысли и периодически обращался к Андре, находя его в том же состоянии. Луи опомнился только тогда, когда все посмотрели на него после повисшего в воздухе вопросе, заданным Эдвардом, и грубым “Луи”, вот только речь его Омега не понимал, отчего растерянно посмотрел на Гарри.

— Что… простите, — он поджал губы.

— Отец спрашивает, где ваши родители, — мужчина отпил вина.

— О, — Луи сглотнул вдруг образовавшийся ком в горле и скользнул взглядом по покрасневшим щекам Шарлотты, он не знал, что ответить, вернее предполагал сказать то же, что и всегда, как от рук беспощадной войны, забравшей всех врачей на фронт, погибла мать, и как отец, не выдержав горя потери, наложил на себя руки. Вот только во рту его пересохло, язык будто прирос к небу, пальцы же сильнее сжали салфетку с неизменной монограммой — вид потерянной, неожиданно смешавшейся Лотти воссоздал картинки прошлого.

— Джоанна погибла, — взял слово Гарри, положив свою широкую ладонь на трясущиеся руки Луи, — а Трой, — он сказал это имя с особой сталью в голосе, что не укрылось от Омеги, который думал, что мужчина не в курсе подробностей их семейной “идиллии”, — не смог покинуть Испанию. Но, отец, если Вам хочется, мы могли бы посетить эту жаркую страну с прекрасной архитектурой, стоит только сесть на поезд и провести в нем сутки.

— О нет, хватит с меня этих поездов!

Луи не понимал, что говорит Гарри, о чем смеется Энн, чему ухмыляется Джейкоб, он благодарно, едва заметно улыбнулся и сжал в ответ руку супруга, незаметно для всех, скрывая это у себя на коленях. Вскоре Андре шепотом попросил уйти, не дождавшись даже десерта, который у него обыкновенно вызывал детский восторг: повар превращал обычное мороженое и французскую выпечку в произведения искусства — Луи ушел вместе с ним под предлогом уложить сына, взглядом показав Гарри, что сегодня не спустится.

***

Настала глубокая ночь, а Луи так и не мог уснуть. Вернувшись в свои покои окончательно, он ворочался, размышлял, писал случайные строчки, зачеркивал их, весь день до этого проходив в ожидании, когда Гарри вернется из длительной поездки. Впервые переживая за его благополучие в дороге, не готовый принять себя такого волнующегося, заботливого. В четвертом часу Луи слышал стук копыт одной лошади без звука тяжелой повозки, быстрые хрустящие шаги и уставший голос, отдающий указание прислуге. Омеге казалось, что слышал он даже глубокое дыхание и шелест полов верхней одежды, снятой прямо на улице, щелчок закрытой двери и говор сонного конюха, фырканье вороного и лай охотничьего пса.

Сердце Луи билось в районе пупка, он ждал, когда створки тихо приоткроются, зайдет он, ляжет близко-близко, прижмет к себе и опалит ушко горячим “прелесть”. Омега сделал вид, что спит, закутавшись в воздушное одеяло, лег на живот. Внутри все пульсировало, жгло, однако было не до этого, потому как не более чем через минуту в комнату вошел Гарри, еще холодный, покрытый капельками тумана.

— Прелесть, — мужчина сел на кровать, провел пальцами по лицу Луи, убирая с глаз челку, припал губами ко лбу, задерживаясь на несколько секунд. — Милый, ты весь горишь, — Гарри чуть приоткрыл одеяло и притянул Омегу к себе, будто сонного сажая на колени.

— Ты вернулся, — Луи был податливым, слабо улыбаясь, терся кончиком носа о линию челюсти, чувствуя на щеках дорожки слез, поспешно стирая их.

— Как ты себя чувствуешь?

— Я… — он прижал ладонь к низу живота, чувствуя сильный спазм, зажмурился и всхлипнул, точно расслабляясь, ощутив, наконец, заботу.

— Я позову доктора.

— Нет-нет, останься, — Луи притянул руку Альфы к месту концентрации боли, — просто… останься.

— Иди ко мне, — Гарри скинул сапоги и лег, обнимая Омегу, целуя его лицо и шею. — Как прошло ваше время? Тебя что-то тревожит?

— Прошло… я старею с каждым днем, а ты в наш первый месяц большую его часть провел за границей, — он шептал, дышал ртом, тая от нежных прикосновений к оголенному животу, стесняясь его, что перестал быть плоским. — Я… меня не отпускает недомогание, я не понимаю, — Луи нахмурился и съежился. — Скоро должен начаться период, но все обычно не так.

— Прелесть, неужели ты не видишь? — Гарри ласково улыбнулся и поцеловал Омегу, тягуче, долго, соскучившись по контакту за время делегации в Австрию. — У нас будет ребенок.

— Нет-нет, не сейчас, когда-нибудь потом, — Луи покачал головой, готовый настаивать на своем, откладывать беременность как можно дольше.

— Тише, Луи’, — мужчина обнял его и приложил ладонь к животу, задевая шрам и пупок, ощущая тепло и силу. — Он уже внутри.

— Что? Ох, за кого Вы меня принимаете? Я был беременный, и я знаю, каково это! — Луи одернулся и отвернулся, оскорбленный, с зародившимся в грудной клетке предчувствием. — К тому же нельзя забеременеть без течки.

— Но она была, — спокойно продолжал Гарри, снова обнимая, не оставляя попытки быть ближе, улыбаясь в волосы, вдыхая любимый аромат. — Тогда под вишней…

— К-как… Нет, этого не было! Я был один!

— Со мной.

— Уходите, — он резко выбрался из постели, моментально приходя в себя, понимая и отечность по утрам, и несоизмеримый голод, раздражительность и жажду внимания, однако принимать этого Луи не собирался.

— Я останусь, и мы вместе ляжем спать,— строго сказал Альфа, зная, до какой степени может вырасти скандал посреди ночи.

— О нет, дорогой мой супруг, — он стащил одеяло и обернулся в него, — оставайтесь, мне все равно. Как Вы посмели?! Снова оставить меня без выбора? Сделать ребенка как с любовником, наплевав на мое будущее! Что было бы со мной, с ним, если бы Вы выбрали Адель? О, Адель, милая Адель! Катитесь прямиком к ней! Оставьте меня навсегда! — Луи швырнул диванную подушку в ошарашенного мужчину, который, сколько бы раз не оказывался окриканным, не был готов к этому, закипая изнутри, пытаясь сдерживать себя.

— Отлично, хочешь, чтобы я ушел?

— Разумеется!

— Прекрасно, просто прекрасно! — Гарри встал с кровати и прошел к двери, поправляя волосы, протирая лицо от усталости и внезапных эмоций. — Ты умудряешься вывести меня из себя каждую неделю!

— Я? — Луи чувствовал, как глаза его начинало щипать, как в носу защекотало, а воздуха внезапно стало катастрофически мало. — О, ради Бога! Режьте меня! Я не собираюсь вынашивать Вашего ребенка, менять свои планы и откладывать поездку в Италию, когда Вы не можете принять меня, когда Вы кричите на меня, зная, что я беременный! Когда Вы вообще смеете повышать на меня голос! Уходите! Несите нож!

— Прекратите, — мужчина кинулся к Луи, схватил его, обессиленного, за плечи и притянул к себе. — Вы… я буду рядом, мы пройдем через все вместе.

— Нет, — Омега оттолкнул его от себя, упершись в грудь обеими руками, являясь в десятки раз слабее, — как я могу верить Вам? После всего, что Вы сделали! Вы бросили меня, оставили… — он не хотел плакать, но слезы сами бежали по бледным щекам, губы дрожали, пытаясь получить достаточно воздуха. — Уходите!

— Никогда, прелесть, — Альфа обнял Луи через силу, сдерживая его попытки вырваться, целуя виски, ощущая, как тот медленно успокаивается внешне, но не внутренне, слыша, как всхлипы становятся все чаще.

— Я не хочу… так страшно, — он поддался, когда Гарри поднял его и уложил в постель, когда обнимал снова и снова, чувствуя заботу, в которой так нуждался, что сил больше не было.