— Индусик, — зашептал Венька, гладя собаку. — Хороший мой Индусик…

Ему сразу стало нестрашно, и он решительно вошел в церковное помещение, поднялся на колокольню по узкой каменной лестнице с полуобвалившимися ступенями. Иногда из-под ног выскальзывал обломок кирпича и гулко падал в темный проем, на широкие плиты. Вот и деревянный настил с отверстиями, через которые действительно хорошо проглядывались иконостас, темный алтарь, высокие фрески.

— Спокойно, Индус, спокойно, — произнес Венька, больше успокаивая себя, чем собаку.

Вот так же было и тогда, давно, в августе сорок пятого. Мишка смотрел на человека, который стоял там, внизу, перед иконами, и молился. Чему он молился? Вот туда, в проем, нырнул Мишка и вернулся с белым узелком в руках. Почему он ничего не рассказал своей матери, тетке Настасье? Мать Веньки не узнала человека, а быть может, узнал его Мишка? Почему он вообще никому ничего не рассказал? К примеру, Венькиному дедушке, Дмитрию Петровичу? Или Мирону Евсеичу? Узелок был. Это точно. Не могло же показаться сразу двум: бабке Агнюше и матери? Агнюша передала узелок Мишке из рук в руки. Мишка привез его в деревню и спрятал в церкви. Что было в узелке? И никто, никто не знает ничего о Савраскине! Множество вопросов снова возникло у Веньки, но теперь он знал, что делать: надо во что бы то ни стало найти белый узелок. И Венька шепотом дал себе клятву, что найдет узелок, раскроет Мишкину тайну. И еще поклялся Венька, что никому не расскажет о сегодняшнем дне, даже лучшему другу Вальке Чебыкину.

Вернувшись на сеновал, Венька лег в постель, но долго не мог заснуть, смотрел на синюю звездочку в прорехе крыши и думал…

Круто изменился Венька Захаров с того дня, как он побывал в городе. Если он раньше и в футбол играл, и рыбачить ходил, и день-деньской пропадал на речке, то теперь даже в ночное с Сеней-библиотекарем отказался идти. А когда Валька начал рассказывать очередную историю Сени, Венька не дослушал, хмыкнул и пошел прочь. Валька Чебыкин поначалу не придавал значения поведению друга, но со временем, видя, что тот все более и более отдаляется от него, обиделся и перестал с ним разговаривать. Правда, по утрам ноги сами несли его к Венькиному дому, но у калитки он вспоминал, что они вроде бы в ссоре, хотя открыто и не поругались, останавливался и повертывал обратно. Однажды Валька не выдержал, увидел тетю Аню, Венькину мать, и хмуро спросил:

— Венька-то где?

— Рыбалить убежал. С самого утра. Каждый день уходит! Вот только рыбы не приносит. Не клюет, говорит! Нет чтобы по хозяйству что сделать…

Валька ничего не сказал, но про себя подумал, что дурачит свою мать Венька. На речке он не бывает, это уж точно. Валька сам на омутах с утра до вечера. И рыба клюет что надо. И окунь идет, и сорога, а на Заячьих перекатах снова хариус начал попадаться. Врет Венька. Конечно, Вальке ничего не стоит узнать, чем занимается его друг. Встанет утречком пораньше и выследит. Да только не будет он этого делать. Не шпион какой-нибудь.

Валька сидел на ступеньках своего крыльца и вырезал свисток из ветки тополя. Мимо прогнала гусей Галинка Стрепетова. Увидев Вальку, она крикнула:

— Валька! Чего я знаю-то!

Валька не обратил внимания на девчонку, но Галинка подбежала к забору и снова прокричала:

— Ох, Валька, чего зна-аю!

— Ну чего? — нехотя спросил он.

— Сказать?

— Говори.

— А вот и не скажу, не скажу, не скажу! — запела Галинка и запрыгала на одной ноге.

Валька изловчился, метнул недоделанный свисток в девчонку и промахнулся.

— Скажу уж, — снизошла Галинка. — Венька в бога стал верить!

— Но-о, — протянул недоверчиво Валька. — Мели Емеля…

— Сама видела!

— Крестился он, что ли?

— В церковь ходит! Вот!

— Ну и что? И я хожу. Церковь закрыта, и попа нет. Мало ли что ходит! Которые верят, они попа слушают. Молятся.

— Он на коленях стоял!

— На коленях? Х-хы, — заинтересовался Валька.

— Валька, — понизила голос Галинка, — он что-то там ищет.

— Ты-то откуда знаешь?

— Он каждый день в церковь забирается и по камешкам стучит, — торопливо заговорила Галинка. — Вот так. — Тук-тук, тук-тук, — постучала она по забору. — А еще он иконы снимал, осматривал и тоже стучал.

— Шпионила?

Валька поднялся и не спеша направился к девочке. Галинка отбежала от забора, показала Вальке язык и помчалась за гусями.

В другое время Валька не обратил бы внимания на Галинкины слова, но теперь, зная, что Венька даже мать родную обманывает, поневоле задумался. Он поднял свисток, начал было строгать, посмотрел на церковь и, решительно отбросив свисток, вышел за калитку.

Венька искал узелок уже больше недели. Поначалу он облазил всю лестницу, ведущую на колокольню, ощупал каждый камешек, каждую ступеньку, тщательно обшарил пол и простучал стены тесных каменных каморок, заглянул подо все иконы, хотя и не был убежден, что узелок мог быть под иконами, — не успел бы так быстро спрятать его Мишка Башарин и вернуться на колокольню. Искал и в алтаре, и под грузными ступенями паперти, и даже на крыше, во многих местах проржавленной, в пустых глазницах окон — узелка не было. В темных местах Венька зажигал фонарик. Луч света вырывал облупленные фрески, на которых каким-то чудом в целости и сохранности оставались порой лишь одни глаза святых, и мальчик каждый раз внутренне вздрагивал, встречая суровые, пронзительные их взгляды.

Кажется, всю церковь обыскал Венька и начал было уже сомневаться в том, что узелок именно здесь, в храме. Перепрятал его Мишка, зарыл в землю, и лежит он теперь в земле, догнивает, тускнеют ордена и медали Петра Савраскина, и никто на свете не знает того места. Нет, никогда не узнать Веньке тайны Мишки Башарина.

Венька стоял на колокольне, смотрел вдаль, на синие далекие ели, на неподвижные, словно сделанные из мрамора, речки, на яркие желтые поля. Он отчаялся, устал, ему вдруг захотелось все бросить. Какое, в конце концов, ему дело до белого узелка, до Мишкиной тайны! Жил он без этой тайны и дальше будет жить. Но припомнились вдруг Веньке фронтовые теплые письма Степана Ивановича, рассказ бабки Агнюши. «Красным солнышком» звали Савраскина. Видно, добрый он был человек. Тоскливые, ждущие глаза Настасьи Башариной припомнил, и ему сделалось стыдно.

— Я дал клятву! — вслух произнес Венька.

Он решил еще раз проверить, прощупать каждую выемку, каждый выступающий кирпич, а уж если снова ничего не найдет, будет искать и на чердаке башаринского дома, и в амбаре, и под тяжелыми валунами. Он всю землю перероет, все тайники перекопает, но найдет белый узелок! Нет, он уже не может жить так, как жил раньше. Он знает о Мишке Башарине то, чего не знают другие, и темное предчувствие какой-то несправедливости недаром стучится ему в сердце. Где он, белый узелок?

Венька сделал несколько шагов вниз по лестнице и зашел в глухую камору, напоминающую каменный мешок. Он зажег фонарь и обошел камору вдоль стен. Пахло древней пылью и сухим деревом. В одной из стен Венька заметил углубление, похожее на окно овальной формы. Вероятно, когда-то здесь действительно было окно, но позднее его замуровали, покрыли штукатуркой, которая в иных местах отвалилась, оголив крепкие коричневые кирпичи. Венька ощупал углубление, нажал посильнее, и порядочный кусок штукатурки с грохотом свалился на мраморную плиту пола. Венька припомнил, что Мишка, по словам матери, был сильный. А быть может, он был и высокий, выше его, Веньки? Но если он был выше ростом, то и дотягиваться руками мог дальше. И как такая простая мысль не пришла в голову раньше? Венька подобрал несколько кирпичей, валявшихся на полу, поставил их стопкой, встал на них и начал шарить рукой в углублении. Ему показалось, что руку лизнула прохлада, слабый ветерок. Венька застыл с неподвижно вытянутой вверх рукой. Так и есть. Снова легонько подуло. Мальчик шевельнулся, ноги соскользнули с кирпичей, и, инстинктивно цепляясь за какую-то выемку, Венька упал на пол. Фонарик выпал из рук, откатился в сторону и мгновенно погас. Зашуршало что-то в темноте, тяжело упало, и сразу потянуло сверху свежестью. Венька вскочил, вытащил коробок спичек, чиркнул, но пламя моментально задуло. Тогда Венька ощупью соорудил возвышение, поднялся на него, снова зажег спичку, заслоняя пламя ладонью, и увидел, что вывалился один из кирпичей, которыми было замуровано окно. Осыпая себя щебенкой и густой пылью, Венька начал шарить в углублении. Нащупал что-то жесткое, круглое, потянул к себе и, прыгнув с возвышения, прижимая находку к груди, выбежал из каморы.