Глава первая

ПИСЬМО

Венька Захаров, одетый в темные отглаженные брюки и белую рубашку, на которой алел пионерский галстук, вышагивал по деревенской улице. За ним, мелко перебирая короткими лапами, бежал Индус, щенок непонятной породы, лопоухий, с отвислым круглым животиком, верный Венькин друг. Индус крепко провинился перед хозяином — придушил соседского цыпленка, — получил по заслугам, а потому бежал вначале с опаской, то и дело останавливаясь, но, видя, что Венька не обращает на него внимания, а быть может, уже и простил, затрусил, как и обычно, уверенно и преданно, шаг в шаг хозяину.

Было жарко. Спасаясь от жары, лежали под плетнями куры, зарывшись в густую пыль. Ему бы, Веньке, мчаться теперь на речку, барахтаться в прохладной воде, а он шел по улице Студеной — так называлась деревня — с серьезным деловым видом, в белоснежной рубашке, в надраенных ботинках и с пионерским галстуком на груди. И не удивительно, что участковый старший лейтенант милиции Вахрамеев Мирон Евсеич, заметив парнишку, остановился.

— Здравствуйте, Мирон Евсеич, — вежливо сказал Венька.

— Здравствуй, — не сразу ответил участковый и проводил мальчика долгим взглядом. — Слышь, Трофимовна, — обратился он к пожилой женщине, стоявшей у колодца. — Сынок-то Анюткин… Глянь-ко!

— Да уж и то смотрю, — откликнулась Трофимовна.

— При галстуке… Сбор у них, что ли?

— Не должно. Мой никуда не собирался. Да и каникулы!

— Каникулы, — повторил Мирон Евсеич, все еще глядя вслед мальчику.

Трофимовна взялась за ведро. Заскрипев, повалился журавль, одним махом перечеркнув солнце и часть неба. Мирон Евсеич отвел глаза от паренька и пошел дальше, через минуту обернулся, но Веньки уже не было.

Проходя мимо поскотины, на которой играли в футбол, Венька не выдержал, приостановился. Вел мяч Валька Чебыкин, высокий, веснушчатый паренек с копной густых медных волос на голове, закадычный Венькин дружок. Он ловко обыграл одного мальчишку, второго, а третий подставил ему ногу, и Валька кубарем покатился по зеленой траве, успев, однако, каким-то чудом ударить мяч головой. Мяч попал в «штангу» — два кирпича, поставленные друг на друга, — и откатился за «ворота».

— Пенальти! — закричал Валька, схватил мяч и начал отсчитывать одиннадцать шагов.

— А вот и нет! — возразила Галинка Стрепетова. — Ты упал здесь, а штрафная кончается здесь!

— «Здесь, здесь», — пробурчал Валька, устанавливая мяч. — Вставай в ворота!

— Близко очень, — сказал один из мальчишек.

— А ты в прошлый раз откуда бил? Отсюда! Вставай!

Галинка отсчитала одиннадцать шагов, делая их как можно большими, взяла мяч и поставила его на новое место.

— Да здесь все двадцать! — закричал Валька и переставил мяч поближе.

Спор разгорелся не на шутку, и, конечно, громче всех кричала Галинка Стрепетова. Она была хоть и худенькая, тоненькая, но горластая и такая упрямая, что еще не было случая, чтобы ее кто-то переспорил, а потому Валька махнул рукой и согласился бить с «Галинкиного» места. В «ворота» встал мальчишка, тот самый, что подставил Вальке ногу. Валька не спеша отошел, посмотрел на вратаря, на мяч и уже совсем приготовился бить, но, машинально кинув взгляд в сторону, увидел Веньку и удивленно присвистнул.

— Эй, Венька! — крикнул он. — Куда это ты вырядился?!

Венька не удостоил друга ответом и зашагал дальше.

— Смотри ты! — протянул Валька. — Идет, как пишет… Куда это он, ребята?

— Галстук нацепил, — сказал кто-то.

— При полной парадной.

— Может, в город?

— Пешком? Автобус-то тю-тю! Давно ушел!

— А я знаю! — крикнула Галинка. — Знаю, знаю, знаю! — запела она. — Знаю, да не скажу!

Валька разбежался, ударил, мяч пролетел далеко-далеко вправо от «ворот» и звучно шлепнулся в круглое болотце.

— Эх, Валька, — вздохнул один из мальчишек, — я бы в жизнь не промазал!

— Нечего было спорить! — закричала Галинка.

Валька, потеряв всякий интерес к игре, подошел к годовалой сестренке, которая сидела поодаль, играла куклой, поднял ее на руки и зашагал прочь. Играть без Вальки, лучшего форварда, стало неинтересно.

— Галинка, — спросил один из мальчишек, — а правда, куда Венька такой… Нафуфыренный?

— Не знаю.

— А болтаешь…

Кто-то предложил искупаться, и мальчишки с криками понеслись к речке. Галинка постояла немного, потом побежала следом.

Тем временем Венька уже поднимался на широкое крыльцо избы Настасьи Башариной, костистой угрюмой старухи, прозванной на деревне за свой высокий рост «Верстой». Венька тщательно вытер ноги о цветастый половик и зашел в сени. Индус улегся возле крыльца, терпеливо готовясь ждать хозяина. Венька постучал. Ответа не последовало, и он открыл дверь. Настасья доставала из печки чугунки.

— Здравствуйте, тетка Настасья! — громко поздоровался Венька.

Верста оглянулась, недобро, сверху осмотрела паренька, на приветствие не ответила.

— Я к вам по делу, — продолжал Венька и покашлял в кулак.

— А ну пошел отсюда, — хмуро приказала Верста.

— Я это… По важному делу, — опешил мальчик.

— Галстук носишь! Не стыдно? А? Пионе-ер…

— Чего вы, тетя…

— «Те-етя»! — передразнила Верста. — Оглажу ухватом, тогда будет тебе тетя! Не успела чугун на плетень вывесить, на-ко, свистнули!

— Кто свистнул-то? — озлился Венька.

— Ваш брат. Пионер. Не ты, так другой такой же. И чугун-то совсем новехонький, а они его в утиль! Пошел, пошел!

— Надо сначала узнать, кто свистнул! — крикнул Венька, опасливо косясь на ухват и на всякий случай приоткрывая дверь.

Настасья резво с ухватом побежала на паренька. Венька мигом очутился на воле, скатился с крыльца, подождал немного, готовый в любой момент дать стрекача, но Верста не вышла.

— Во, Индус, я к ней по важному делу, а она… — пожаловался он своему четвероногому другу, вытащил из кармана твердый белый конверт и вздохнул.

Индус повилял хвостом, потерся о ноги хозяина и тоненько тявкнул: мол, шагай, не бойся, я с тобой. Венька вернулся, приоткрыл дверь в избу и сказал:

— Я насчет мужа вашего. Степана Ивановича.

Настасья медленно обернулась и каким-то испуганным, не своим голосом спросила:

— Што? — Потом торопливо поставила ухват и быстро заговорила: — Да ты заходи, Веня, заходи! Заходи, милок, в избу-то.

И когда Венька зашел, она вопросительно и ждуще, сложив узловатые крупные руки на фартуке, уставилась на него.

— Красный следопыт я, — строго сказал Венька.

— Это как понимать? — осторожно задала вопрос Настасья.

— Неужели не слыхали? О них и по радио говорят, и в газетах пишут, и по телевизору показывают.

— Не слыхала. Некогда мне в телевизор глядеть. То в поле, то по хозяйству. Сам знаешь.

— Красные следопыты — это, значит, мы, пионеры то есть. Разыскиваем героев войны, — несколько сумбурно пояснил Венька.

— Героев, — безнадежно повторила Настасья.

— И без вести которые пропали — тоже.

— И находят?

— А как же! — Венька вытащил конверт и протянул старухе. — Из Министерства обороны.

Настасья вытерла руки о фартук, взяла конверт, осмотрела со всех сторон и отдала мальчику.

— Читай, Веня. Чего-то руки дрожат…

Венька достал из конверта лист бумаги, развернул и прочел:

— «Уважаемый тов. Захаров! По поводу Вашего запроса сообщаем, что старший сержант Башарин С. И. был призван в ряды Красной Армии 23 июня 1941 года. В списках погибших не числится. Управляющий делами майор…» — Венька поднял глаза на старуху. — Дальше закорючка.

Настасья взяла у мальчика письмо, шевеля губами, перечитала его, вздохнула.