Но в эту одну секунду, когда они помахали друг другу, Мария поняла по ясному взгляду его светло-серых глаз, что он принимает её целиком и полностью, без оговорок и без суждения и оценки, и Якоб тоже увидел, что она его узнала и приняла. Их обоих словно молнией прошило великое облегчение, им сразу стало ясно всё, действительно всё – они поняли смысл жизни и волновую природу материи, они постигли начало и конец всех времён и узнали, что было до Большого взрыва, а именно: ещё один Большой взрыв, и ещё один, и ещё один, это пульсация без начала или конца; они узнали одно простое и элегантное уравнение, которое объясняет весь космос, а также им были явлены телепатия, странствия во времени и переселение душ; в то время как солнце всходит только для них одних, всё остальное становится неважным, и весь мир вокруг них блекнет. Это бесценное, великолепное, возвышенное мгновение. Мария и Якоб оба хотели, чтобы оно никогда не кончалось.
Но, к сожалению, оно не могло длиться. Такие мгновения, как это, никогда не длятся. Всегда кто-нибудь оказывается тут как тут, чтобы положить ему преждевременный конец. Иногда это сами влюблённые, если сделают в этот момент что-нибудь неловкое или скажут какую-нибудь глупость. В данном же случае это был отец Марии, который разорался.
Чего это, мол, его дочь торчит торчком посреди помидорных кустов, как будто обделалась, тупая гусыня? Чего глазами хлопает и лыбится, дура дурой, а сама обеими руками вцепилась в каёмку своего фартука, будто боится без него упасть? И чего забыл на его подворье этот немытый пастуший дурень? Скотину привёл? Привёл, вот и молодец, плату свою получил. Чего он тут топчется, раззявив рот, ворон считает? Что тут вообще творится, разрази вас всех гром?
Разумеется, крестьянин прекрасно знал, что тут творится. Он знал все обычные в животном мире брачные ритуалы, они у любой скотины примерно одинаковы. Некоторые кудахчут или воркуют, чтобы привлечь к себе внимание противоположного пола, другие воют или мяукают, некоторые приплясывают вправо или влево, идиотски скалятся или стоят как громом поражённые посреди помидорных кустов или считают ворон, но цель всего этого токования всегда одна и та же.
И результат потом тоже один.
Против этого результата крестьянин в принципе ничего не имел, его достижение и было, так сказать, схемой его бизнеса. Но только не в случае с его дочерью. По крайней мере, не сейчас, ей ведь всего девятнадцать. Ну ладно, другие дочери в этом возрасте уже замужем и разродились, некоторые даже не по разу, да и сам он тогда со своей Жозефиной в стогу сена… Но только не его дочь, это совсем другое дело. И уж совершенно точно не с этим альпийском олухом. Через год-другой придёт время, будет видно, когда-то это должно случиться. Двух или трёх кандидатов богатый крестьянин держал на примете, при случае он перемолвится с их отцами словечком. Но не сейчас, как уже сказано. Следующей осенью или через осень дело сладится, а к следующей весне девушка получит своё приданое и может выходить замуж и так далее. Но не сейчас. И уж точно не за этого босяка.
И вот крестьянин разбушевался. Изругал батраков, накричал на дочь, стал звать с проклятьями жену, пригрозил собаке и под конец облаял пастуха, какого дьявола он здесь ошивается, и без него крестьянину бездельников хватает, осточертели все. Его рёв возымел действие. Батраки убрались прочь вместе с коровами. Девка опять нагнулась над помидорами, собака спряталась у неё за юбкой. Прибежала жена. Пастух убрался восвояси. Крестьянин успокоился.
Но вы только поглядите, что делается? Батраки, уходя, ухмыляются. Крестьянин едко щурится им вслед. Ну погодите, я вас проучу. Жена крестьянина тем временем стоит во дворе, расставив ноги, озирается по сторонам и не понимает, что стряслось. А его дочь, дурища? Спряталась в кустах помидор и выглядывает из-за ботвы, как будто не видно, как она взволнованно вертит шеей, одёргивает свою вязаную белую кофтёнку и убирает прядку со лба. Осталось только палец в рот засунуть, безмозглая дура. А немытый этот сыродел, этот выродок из дальних альпийских отрогов в заднице мира? И двадцати шагов не сделал, как снова остановился и воняет тут крестьянину под нос. Мерзавец. И поглядите, что делается? Он же поднял руку и машет в сторону помидорных кустов, что тот моряк, уходящий в море, и всё это – поверх головы крестьянина! Ну уж это предел наглости. Крестьянин хватает свою палку и бросается к этому мерзавцу, после чего Якоб снова приходит в движение. Но не убегает прочь сломя голову, а через несколько шагов опять останавливается и небрежно глядит через плечо, не догоняет ли его запыхавшийся крестьянин. А когда тот догоняет, парень делает резкий бросок в сторону и исчезает в зарослях кустарника.
В ближнем городке в эти дни проходит осенняя ярмарка, вся округа в приподнятом настроении. Альпийские пастухи отовсюду пригнали на равнину скот, а крестьяне убрали свой урожай. Днём ярмарка гудит на церковной площади, вечерами оркестр играет на дощатой сцене плясовую музыку.
Крестьянин Магнин празднично вырядился. На нём чёрная бархатная куртка с короткими рукавами фонариком, а к ней коричневые штаны и белая рубашка с зелёно-бело-красным витым шнуром вокруг воротника. Взяв его под руку, шагает полная достоинства супруга в белом чепчике и чёрной юбке. А по правую руку в простодушно цветастом наряде идёт дочь Мария-Франсуаза. Все с ними почтительно раскланиваются, Магнин – самый богатый крестьянин в округе. Он в хорошем настроении, мошна его полна; все сделки нынешнего года он закрыл с хорошей выгодой. Весь урожай картофеля и пшеницы ушёл в Страсбург по хорошей цене, альпийские сыры на пути в Ломбардию, а скот уйдёт в эти дни на бойню в Берн; посевной материал и молодняк скота для следующего года он уже закупил и десятину ленному помещику выплатил.
Всё хорошо, крестьянин Магнин доволен. Он покупает своей супруге жареного миндаля, а дочери сахарную аннону, сметанное яблоко. А себе – бутылку шнапса из айвы.
Но что это такое?
Около животноводческой выставки сидит на штакетнике этот пастуший босяк и таращится на его дочь, как будто она премированная молочная корова. Таращится без всякого стеснения и глаз не сводит. И что делает его дочь, эта курица с гороховым мозгом? Она вытягивает шею, оттопыривает мизинчики и сводит вместе носочки своих башмаков! Правда, она старательно не глядит в сторону этого олуха, как и полагается, и с большим интересом смотрит в синее небо, как будто там ей показывают бог знает какую невидаль.
Крестьянин энергично увлекает за собой жену и дочь дальше вдоль ярмарки. У одного ларька он покупает кружевное покрывало, у другого кувшин для воды. Но у конной поилки уже опять стоит этот парень и глазеет на его дочь. Но с крестьянина уже довольно, теперь он знает, как разлучить эту пылкую парочку молодняка; для такого случая у него в сарае есть прутья лещины и вожжи. Он мрачно тащит своих дам вперёд, в сторону харчевни. Как только они войдут внутрь, богатый крестьянин, считай, победил, уж туда-то пастух не посмеет сунуться.
Но одного крестьянин знать не может: что к этому моменту его дочь уже сжимает в горячей горсти чудесно гладкий округлый камень в форме морской ракушки. Как этот камень мог попасть в ладошку Марии незаметно для крестьянина, это тайна молодых людей и ею останется.
На следующий день осенняя ярмарка уже закончилась, торговцы и выставщики потянулись длинным караваном по просёлочной дороге прочь, к следующему городку. Крестьянин Магнин стоит у своего двора и смотрит им вслед. Между двумя воловьими упряжками не спеша бредёт молодой парень, жуёт травинку и нагло таращится в его сторону. Ясное дело, тот самый пастух. И таращится он вовсе не на крестьянина, а на его дочь, которая как бы разочарованно и равнодушно свисает из окна своей каморки. Теперь уж действительно довольно с крестьянина, на этом дворе он один решает – и никто другой, – кому с кем зарываться в стог сена. Где его палка? Сейчас он покажет этому нахалу, тот будет знать. Но вот уже обе воловьи повозки скрылись за пригорком, а с ними и парень. Вот и хорошо, думает крестьянин, тогда поколочу мою дурную дочь. Но когда он поворачивается к её окну, её и след простыл. Ну и ладно, думает он, по крайней мере пастуха уже нет поблизости. Проблема на первое время решена, до следующей осени он здесь больше не покажется.
