– Французский маникюр, – бросила сквозь зубы Марина.

Девушка принялась снимать яркий лак. Марина не сводила глаз с работницы, выискивая к чему придраться. Конечно, сегодня не было никакого смысла делать новый маникюр, ну уж больно ее успокаивало это занятие. И не дай бог, эта матрешка сделает ей больно. Но девушка была аккуратна, и Маринины мысли вернулись к тому, как заполучить особняк.

Она нервничала из-за того, что ее знакомые, которых она наняла, отказались повторить свою попытку. Уроды. Не могли вдвоем справиться с каким-то пацаном. И откуда он там взялся?! А ведь так хорошо все складывалось. Не так уж часто эта сука поздно возвращается. А теперь надо момент выжидать и новых искать. Несмотря на то, что Марине хорошо думалось в салоне, сегодня в голову не приходило ни одной нужной мысли. Если бы только соперницу можно было убрать, но это ничего бы не изменило, поскольку коттедж унаследовала бы ее мать. Можно было бы потом подкатить к ней и под видом ухода оформить ренту, чтобы помочь ей отправиться на тот свет, но повесить на себя два убийства слишком опасно. Остается единственное: продолжать угрозы, надеясь, что когда-нибудь соперница испугается и откажется от незаконного наследства. Какой все-таки придурок ее голубенький братец, что доверился этой суке.

– Все готово, Марина Алексеевна.

Марина придирчиво рассматривала свой безупречный маникюр, жалея, что не к чему придраться. Наконец, встала, не удостоив девушку взглядом, и направилась к выходу. Она знала, что за ее спиной, мастерицы переглядываются и скрипят зубами от бессильной ярости. Ничего. Плоха та начальница, вслед которой не слышится «стерва». Может, поэтому ее салон и пользуется популярностью: здесь никто халтурит.

Марина подошла к трехгодичному белому Лексусу. Выжала педаль почти до пола и вылетела со двора, едва не задев поворачивающую машину. Лишь быстрая реакция водителя уберегла от аварии. Марина усмехнулась, глядя на потрепанную Нексию. Имея такую мыльницу, нужно учиться уступать дорогу. Хотя ей, конечно, тоже не мешало бы машину поменять. Но это все потом. После того, как она вернет свое. Марина ткнула несколько кнопок радио, но ни одна музыка не принесла удовлетворения. Тогда она взяла в руки телефон и нажала на знакомую иконку. После первого сигнала раздался хрипловатый мужской голос.

– Привет, любимая.

Марина усмехнулась. Все-таки мужики идиоты. Один раз высказала пожелание, теперь он каждый раз твердит одно и то же. Она не стала тратить время на приветствия.

– Я хочу, чтобы ты оттрахал меня как следует. – Марина сделала паузу. – Сейчас.

– Но я… на работе.

– Я буду у тебя через полчаса. Опоздаешь, больше меня не увидишь, – она швырнула трубку.

Вот недоносок. Работает он, видите ли. Три орешка получает за свой труд. Единственное, что есть, то, что между ног болтается.

Секс был еще одной одним занятием, которое помогало бороться с депрессией. Перед глазами замелькали картинки их сексуальных игр. Марина почувствовала, как возбуждение охватывает ее цепкими пальцами. Мало кто из ее партнеров мог вынести ее темперамент, а Гошка ничего, справлялся и не жаловался. Его ласковые руки и огромный член всегда были к ее услугам. Любовник исполнял все прихоти и капризы, а некоторые даже предугадывал. Марина улыбнулась и, посмотрев на часы, снова набрала его номер.

– Ты где?

– Уже близко и хочу тебя.

– Надеюсь, твой дружок окажется на высоте.

– Он всегда желает тебя, любимая.

Утром Кристина проснулась в плохом настроении. Заливающее спальню солнце казалось насмешливым и оскорбительным. Кристина долго валялась в постели. Ни бегать, ни плавать, а уж тем более делать упражнения на тренажерах не хотелось. Она чувствовала себя разбитой и несчастной. Дел по работе не намечалось, что тоже было плохо. Когда приходила депрессия, Кристина знала: ей лучше носиться в делах, в разговорах и разъездах, забывая о себе. Но сегодня ехать некуда. Еще вчера телефон подозрительно молчал, грозя неминуемым августовским кризисом, когда все клиенты разъезжались по курортам и дачам.

Устав валяться, девушка вышла на балкон, сощуриваясь от солнца. Денек обещал быть жарким. Немного постояв в нерешительности, поругивая себя за лень, она спустилась вниз, чтобы сделать кофе и бутерброд. Взяв поднос, отправилась в сад. Заливались радостно птицы, с озера доносились возбужденные детские голоса. Стукнула и отскочила от стола шишка. Кристина посмотрела вверх на голубое небо и от его особенной яркой нежности с чистейшим единственным облачком, почувствовала, как защипало в носу от слез. Бросив недоеденный бутерброд, Кристина побрела по саду к засохшей сосне. Обняла ее шершавый, уже неживой ствол, чувствуя, как побежали по щекам горячие слезы. Сегодня она была совершенно одна: маму еще вчера отвезла на очередное обследование, и теперь могла плакать сколько угодно. И от этой ненужности такой милый день казался невыносимым. Уж лучше бы дождь, на который можно было бы спихнуть свое плохое настроение, сравнять слезы на щеках с каплями дождя на стекле. Эх! Да что ж с ней такое?! Витька? Нет его. Она вчера решила придумать игру, в которой бы его не существовало. Ее жизнь без него. Ведь было же так когда-то.

Кристина похлопала ладошкой сосну и побрела к столу. Недоеденный бутерброд, недопитое кофе. И тоска. Она почти с радостью услышала мелодию мобильника. Как хорошо-то. Да, она здесь. Готова показать любую квартиру. Даже самому противнючему из клиентов. Только выдерните меня отсюда.

– Не вешай трубку, ладно? – Витькин голос показался до ужаса родным.

– Что ты хочешь?

– Тебя, конечно.

– Ничего не будет. Ты разве не понял?

– Почему ты сегодня не бегала?

– Нет настроения. Тебе, который весел, как птица, этого не понять. И, вообще, бегай с женой. Ей не помешает немного физкультуры.

Кристина чувствовала, что ведет себя глупо, но желание уже отдавалось в теле, заставляя сжиматься сердце. Она чувствовала, как стало теплее. Черт. А она, чувствуя себя такой слабенькой, даже не могла бросить трубку. Она вдруг почувствовала, что плачет и на какое-то время выпала из реальности и даже не заметила, как Витька перемахнул через забор. Он бросился к Кристине и обнял ее. Их губы сомкнулись, его наглый язык начал обшаривать ее рот, увлекая в полет, где не было никого кроме них двоих. Почему-то ей казалось, что самое лучшее, когда он облизывал бочок языка. Надо оттолкнуть, но Кристина размякла в его объятиях, понимая, что сопротивлению бывает конец.

Конец настал, когда Витька подхватил ее на руки и понес к дому. Отвечая на его поцелуй, Кристина успела подумать, что раз мамы нет, можно и расслабиться. Задохнувшись, Витька поставил ее на пол, мягко гладя все тело, залезая в самые потайные места, которые желали быть поглаженными. Она отдавалась ощущениям, позволяя своим, жившим собственной жизнью рукам, делать то, что делать было категорически запрещено. Но именно это заводило.

Застонав, Кристина потянула его в спальню. Витька был нетерпеливым и медленным, ласковым и грубым, именно таким, каким требовала ее страстная натура. Его тело на миг предвосхищало ее желание, затормаживая его на мгновение, чтобы усилить ощущения. Все было так сладко, нежно и по родному правильно: сливаясь, их тела вопрошали, почему им не позволяли это делать раньше. Ведь то, что так хорошо, никак не может быть неправильным. Он вошел в нее нежно, не до конца и, дразня, замер. Кристина тоже замерла, отдаваясь наслаждению, отсрочивая момент его более глубокого проникновения. Витька облизывал ее рот, не двигаясь. Она чувствовала, что сейчас умрет, если не продолжать и подалась вперед. Он тут же вошел глубоко, погладив все внутри, снова вышел и снова глубоко вошел, уже не оставляя ее, двигаясь быстрее и быстрее. Одновременный оргазм был настолько длинным и сладким, что Кристина подумала, что умирает. Он целовал ее мокрые щеки и слизывал слезы, шепча нежные слова.