– Воронцова, мечтать, конечно, приятнее, но вернитесь к нам, пожалуйста. – Нина Ивановна стояла у доски, глядя в мою сторону. – Кое-кто захихикал. В классе меня не любили. Да я и не старалась никому понравиться или с кем-то подружиться. Держались мы с Корзиной особняком, и я вовсе не была в восторге от того, что нас рассадили. Мы же не первоклашки, в конце концов. Справедливости ради надо отметить, что учителя меня не любили тоже. Училась я кое-как, с тройки на четверку, держалась независимо. Независимость шла не от высокого мнения о себе, а от моей ущербности, внутреннего стыда, с которым я никак не могла справиться. Я чувствовала себя развращенной, испорченной и грязной.

– Я попрошу вас поделиться книгой с вашим соседом, – строго заметила классручка, когда я с ненавистью взглянула на нее. – Сегодня мы будем разбирать характер Наташи Ростовой.

Я взяла второй том Толстого и положила на середину парты. Рядом с моим ухом прошелестело «спасибо».

Повернув голову, я встретилась с его большими глазами. Мелькнула мысль, что они похожи на мои. Такие же карие. Только вот выражение их было другое: ласковое, как у олененка. Я же, когда смотрела на себя в зеркало, видела загнанное животное. Разыскивая нужную главу, в которой Наташа убегала с Анатолем, мы придвинулись ближе, наши плечи соприкоснулись. Мне вдруг стало хорошо и спокойно. Настолько хорошо, что я, казалось бы, так и сидела, не шевелясь, чувствуя, как сквозь рукав пиджака проникает его тепло.

Артем провожал меня домой в тот же день. Мы шли по бульварам, даже не держась за руки, но мне, впервые с моего приезда, показалось, что этот мир не плох. Даже без солнца, столь мною любимого, равнодушный город улыбался мне окнами разноцветных особняков. Новый знакомый рассказывал о себе. До этого учился в Питере, а потом отца перевели на другую должность. Повысили. Мама не хотела переезжать, он тоже. Там прошло его детство, а здесь у него нет друзей. Слушая его, я ощущала, какая пропасть между нами. Он был неискушенным ребенком, я женщиной, которая знала непростительно много для своего возраста.

Новый знакомый предложил еще погулять, но я убежала домой и, закрывшись у себя в комнате, заплакала, прислушиваясь, не повернется ли в замке ключ. После нежных глаз моего ровесника, я никак не могла позволить, чтобы меня использовал старик. Отношения с Артемом, как я ни старалась их затормозить, развивались быстро. Когда мой опоганенный рот поцеловали его неумелые губы, я замерла от блаженства. Мне показалось, что своей неискушенностью он очищает меня. Его нежность, робкие признания, заставляли меня смущаться больше, чем проделки Петровича в спальне.

Мы целовались в подъездах, усевшись на широкие подоконники, и я чувствовала, как упирается в меня его крепкая плоть. Артем был так скромен, что мне пришлось напроситься к нему в гости. Бросив сумки на пол, мы начали целоваться прямо в коридоре, не снимая курток. Медленно, не размыкая объятий, мы двинулись в его комнату. Сели на диван, снова целовались. Потом он вдруг опустился на пол и приник к моим коленям. Шептал, что он не имеет права. Я провела рукой по его волосам.

– Обещай ни о чем не спрашивать, – я опустилась рядом с ним, расстегивая его рубашку. Он, наконец, запустил руки под платье, расстегнул лифчик и начал ласкать мои груди. Мое измученное тело наслаждалась его чистыми прикосновениями. Я чувствовала, что сейчас разрыдаюсь. Мое превращение из девушки в женщину должно было произойти вот так и никак иначе. Тогда с моей душой все было бы в порядке. Неправда, что то, что нас не убивает, делает нас сильнее. Боль, оседая в душе, делает людей злыми и жестокими.

В тот день я не разрешила Артему меня проводить. Пока я шла по тем же самым бульварам, по которым мы ходили вместе, мое сердце разрывалось от боли. После неискушенных рук и губ мое тело очистилось, и я стала лучше относиться к нему. Притупившаяся ненависть к Петровичу разгорелась с новой силой. Судьба помогла мне в тот не наделать глупостей и дала время принять решение. Мучитель укатил на Кубу отдыхать, и я осталась в блаженном одиночестве. Ненавистная квартира – немая свидетельница моих мучений – показалась мне вполне уютной после того, как я плотно закрыла дверь в спальню. Решив почитать на сон грядущий, я отправилась к книжному шкафу. Скользя пальцами по корешкам книг, совершенно случайно вынула «Мастера и Маргариту».

С утра, когда было плохое настроение, Марина ехала в салон красоты, чтобы оторваться на сотрудниках и привести себя в порядок. Она даже не знала, какое из действий ей нравилось больше. То, как притихали мастерицы, почтительно здороваясь и предупреждая остальных, что идет хозяйка и будет разбор полетов, или какой красавицей она выходит из салона. Разглаживается кожа на лице от увлажняющей французской маски и легкого массажа, разлетаются веером длинные уложенные светлые волосы, а умелый макияж подчеркивает голубые глаза, которым придают особую прелесть наращенные реснички. А как переливаются длинные ноготки ярко-красным лаком, заставляя всех призывно смотреть за ее руками. А что уж говорить об удовлетворенных амбициях?! Особую радость ей доставляло, получалось довести девушек до слез. Тогда что-то внутри нее запевало знакомую песенку, какая она сильная и обязательно станет популярной певицей.

Добьется, если сможет завладеть особняком брата. Деньги-то ей очень нужны. На прослушивание, постановку голоса, фотографии, рекламу и многое-многое другое. Как раз тех денег, сколько стоит особняк, если быстро продавать, хватит. Все получится, ведь она видит себя звездой эстрады. Она представляет себя в коротком сверкающем платье и сапожках на каблуках: романтичной простушкой или с собранными волосами в кожаных шортиках и сапогах-ботфортах, поющей рок.

– Марина Алексеевна, какую вы сегодня прическу желаете? – над ней наклонилась молоденькая мастерица в розовом форменном платьице. Саша талантлива от природы. Ручки что надо. Волосы после стрижки можно не укладывать. Марина всегда приходила к ней. А как замечательно она выщипывала лишние волоски бровей ниткой, не так больно, как пинцетом.

– Выпрями и оставь распущенными.

Девушка кивнула и включила фен. Мелькали в зеркале ее быстрые руки, ловко накручивая на круглую щетку пряди волос.

Мысли Марины вновь вернулись к сцене. Она мечтала стать знаменитой, но в мире шоу-бизнеса нужны деньги. Огромные деньги, которых не было, хотя Марину никак нельзя назвать бедной. Отец купил ей квартиру в Кунцево в современном доме на двадцать четвертом этаже. Сделал дизайнерский ремонт. К восемнадцати годам она получила на день рождения ключи от квартиры. На новый год – ключи от новой машины.

Отец бы и сейчас помогал ей, если бы в ту несчастную осень придурок на грузовике не врезался в родительскую Ауди.

Засмотревшись в сторону, мастерица слегка дернула прядь волос.

– Ты что делаешь?! Увольнения хочешь, а? – тут же набросилась на нее Марина. – Саша залепетала извинения, подогнув, словно в поклоне, коленки. Ее подружка с соседнего кресла смотрела с сочувствием. Марина презрительно поджала губы. Надо держат в кулаке этих лимитчиц. Не надо в Москву приезжать на заработки. Столица слабых не любит, а в ее салоне они хорошо зарабатывают, если услужливы и ласковы с богатыми клиентками.

Придирчиво оглядев прическу, Марина направилась в маникюрный зал и, выбрав жертву, уселась перед ней, вытянув руки.

– Что будем делать, Марина Алексеевна? – спросила девушка, глядя на безупречные ногти ярко-алого цвета без единого скола.