В роли второго адвоката трактористов выступил врач, который брезгливо зыркнув в сторону радиста, обратился ко всем:

– Нас Александр Кузьмич около часа ночи из палатки трактористов вытурил. Я как раз вспомнил: «Елки–палки! Меня ж Иосиф Шалвович ждет!!!». Он за ужином жаловался на боль в ухе, и я пообещал перед сном его осмотреть. Но вы же помните, как все завертелось на ужине? «За – Арктику!», «За – покорение Полюса!», «За – первую мобильную экспедицию!» …

– В палатке трактористов, помню, пили за героический тандем Ми-8 и ДТ-75, – продолжил под общий смешок Шторм.

– Сиди уже, ге-рой… Товарищи, я ответственно заявляю, что с часа до половины второго ночи Деев был у меня в па-латке, – командир экипажа Ми–8 Шалва Чавадзе был в это утро предельно сосредоточен, даже чуть заикаться начал. – Я, когда увидел, что «док» пошел вра-знос, понял, что «скорой помощи» вечером не дождусь. Думал, сумею са-ам уснуть. Выпил для гарантии три рю-мки коньяку, и пошел в палатку. Но потом стало еще хуже – ди-икая боль!!! Без пятнадцати час не выдержал, поднялся, и пошел искать этого «э-скулапа». Только вышел – гляжу, а эту пьяную парочку гонит к палаткам Александр Кузьмич.

– Когда я в палатку зашел, Гера лыка не вязал. Грек вообще храпел между раскладушками… В таком коматозном состоянии они бы не то что до трактора, за угол палатки помочиться не смогли бы выйти, – решительно подтвердил алиби механиков Федорчук.

– У меня есть и другие доказательства невиновности Фасулаки и Канева, – вернул себе слово уполномоченный «опер». – Но пока я их озвучивать не буду… А зафиксировать я предлагаю следующие позиции. Первая – факт того, что Герман похитил личные вещи Петерсона, не означает, что он или его напарник Алексис Фисулаки причастны к трагической гибели датчанина. Исходя из этого, рождается вопрос: все-таки Петерсон погиб по своей вине или есть тот или те, кто «помог» ему не доехать до Ледового лагеря… Второй момент – ключ от спецконтейнера в вещах трактористов и других членов лагеря мы обнаружить не смогли. Отсюда еще одна дилемма: либо Пэр потерял его на маршруте «Ледова база – Мобильный лагерь», либо кто-то украл ключ и очень хорошо спрятал.

Аргументы Агатина подытожил Федорчук:

– Есть не согласные с такими выводами? Нет? Отлично! Тогда так и порешим: подозрения с этих охламонов мы с Генрихом Романовичем снимаем. Под нашу, так сказать, личную ответственность. А если чего забулдыги эти не досказали нам, если что-то скрывают, так никуды они от нас все равно не денутся. Я вас из-подо льда достану! – грозно зыркнул на Алексиса и Германа Федорчук. – «Льдину» же, товарищи, к прилету самолета готовить надо. У нас итак всего один трактор на ходу. Рассиживаться по теплым палаткам некогда. Галина Васильевна, выдай, пожалуйста, нашим реабилитированным пахарям сухпай и пусть начинают работу. Чуть позже я вам еще помощников пришлю, – обнадежил трактористов Федорчук, волевым командирским решением закрывая их недолгое «дело».

После того, как осчастливленные бульдозеристы ушли готовиться к чистке полосы свой ДТ-75, Генрих Агатин продолжил беседу с оставшимися в столовой полярниками:

– … Итак, вернемся непосредственно к обстоятельствам гибели Пэра Петерсона. Давайте подведем первые итоги наших встреч и попробуем вместе восстановить хронологию прошедшего вечера. Вечера и трагической ночи… Значит вчера, 17 марта в 20 часов мы все собрались на камбузе, чтобы отпраздновать момент пересечения 90-го градуса северной широты. Практически весь личный состав базы, а также его гости, находились в этот момент на глазах друг у друга, за накрытым столом. Как следует из ваших показаний, последними в столовую пришли радист Корней Ходкевич, начальник Ледовой базы Александр Кузьмич Федорчук и руководитель научной части экспедиции Николай Иванович Филиппов. Вне камбуза находились только сам Пэр Петерсон и передовая партия Мобильного лагеря – Ольгерд Буткус и Родион Пожарский. Все верно?

– Так все и было. И мы бы раньше подоспели. Но по пути к камбузу нас Корней перехватил. Говорит, Ольгерд радирует, что не может идти к Полюсу: у него, мол, собаки тяги в упряжках погрызли. На часы смотрю – «19.20»: меньше двух часов до времени старта, – вспомнил Филиппов.

– Ну, мы сразу назад в радиорубку. Николай Иванович выдрал Буткуса за срыв предстоящего перехода, а тот и ему и говорит: мол, не все потеряно. Если снарядить к ним на резервной упряжке кого-то из членов экспедиции, то новые тяги будут у него через каких-то полчаса, – подтвердил Ходкевич.

– Ну, а выбор кандидатов-то, собственно, и не велик был: сносно управлять собаками на незнакомом маршруте можем мы с Николаем Ивановичем, Шурка Кривонос да сам Петерсон, – уточнил расклад Федорчук. – Иваныч с гидробиологом плотно занимались приготовлениями к перелету на Полюс. Мне, как руководителю экспедиции, без особой необходимости базу оставлять запрещено. Вот и оставался Петерсон и его свежие гренландсхунды.

– Мы тогда побежали в палатку Петерсона и начали уговаривать его съездить к Ольгерду, – объяснил Филиппов.

– Не сразу согласился датчанин. Пока я ему пол-ящика «Белуги» не пообещал, ни в какую ехать не хотел, – не преминул указать на природный грешок усопшего Федорчук.

– Ох уж эти любители русской водочки, – вздохнул Агатин. – Ладно, пойдем дальше… Как видим, в 20.00 – плюс-минут пять минут – все мы находились в столовой. Где-то за полчаса до этого, Пэр Петерсон снарядил свою упряжку и выехал в Мобильный лагерь. Еще через час, в 21.00, стажер-радист Мобильного лагеря Родион Пожарский сообщил по «Иридиуму», что обе упряжки «перешнурованы», лагерь свернут и они с Ольгердом выдвигаются к Полюсу. Так? – Агатин перевел взгляд на Ходкевича.

– Точно. Я только собрался с Николаем Ивановичем в радиорубку идти, а тут Родя по «спутниковому» ему звонит, – вспомнил Корней. – Ну, Иваныч уже и на Родю сорвался: «Почему не по штатной радиостанции? Зачем батарею садишь, гаденыш?! Зачем такие деньжищи тратишь?». Видно, забыл, что КВ-радиостанцию они свернули вместе с лагерем …

– Родион о Петерсоне что-то сказал? – уточнил у радиста Гарри.

– Да тот сам трубку у Родиона видно перехватил и кричит Филиппову: «Коль–я, айм гоин бэк. Готов «Белугу!».

– В котором часу это было? –еще раз переспросил Ходкевича Гарри.

– В начале десятого вечера. Как раз программа «Время» началась. Ты же сам всех просил успокоиться, новости хотел послушать… – в беседу включился Шторм.

– Игорь! Я в отличие от тебя все хорошо помню. Но хочу еще раз вместе со всеми – публично! – зафиксировать контрольные временные точки вчерашнего вечера, – впервые за весь день сорвался уже сам Агатин. – Так… Движемся дальше, друзья… В 21.20 – 21.30 Пэр выезжает к нам и приблизительно в это же время начинают расходится первые участники вечера.

– Да. Мы с девочками ушли где-то в половине десятого, – подтвердила Инга, дочь Ольгерда Буткуса – одна из трех парашютисток, прибывших на Полюс для рекордного затяжного прыжка.

– Ага, а минут через пять вслед за ними ушли водолазики и наша «вторая эскадрилья. Ходоки, хреновы, – сально съязвил Шторм.

– Успокойся, Игорь! Я вместе с ребятами у-ходил. Мы вместе дошли до нашей па-латки. Девчата пошли к себе, а мы со вторым экипажем и глубоководниками – в нашу мега-халабуду, – попытался успокоить подчиненного Иосиф Чавадзе.

… Штатная жилая площадь Ледового лагеря состояла всего из трех палаток.

Самая большая, которую полярники сразу окрестили «холостяцкой халабудой», была отведена мужчинам. Правда, практически сразу из нее съехали на радость себе и оставшимся: трактористы – в техническую палатку; врач Деев – в свой походный медпункт; Федорчук с Филипповым – в «штабную палатку»; там же, в выгородке под радиорубку большую часть суток проводил радист Ходкевич. То есть фактически в «общежитии» постоянно проживало только 12 человек – гидробиолог, оба экипажа вертолетчиков (по паре пилотов, штурманов и бортмехаников), трое глубоководников, японский геофизик и сам Агатин.