Вопли Гриз превратились в нечленораздельный визг, затем в глухое мычание. Звуки, которые человек издает, когда ему на голову натягивают мешок.

Глаза Сибальта уже остекленели, и Вик отпустила его сочащуюся кровью шею. Прислонилась спиной к железной стенке, еще горячей после дневной работы, свесила по бокам красные руки.

Там ее и нашли практики инквизиции.

Рикке с треском ломилась вниз по склону; деревья и небеса подпрыгивали по сторонам. Все их продуманные планы остались позади, отброшенные вместе с ее плащом и луком. Вот в чем беда с планами: не многие из них остаются при тебе, когда ты удираешь сквозь ливень от своры собак. Мокрая колючая ветка ухватила ее за лодыжку, дернула; Рикке пошатнулась, запрыгала с ноги на ногу с воем, оборвавшимся, когда она врезалась лицом в ствол дерева, упала и беспомощно покатилась через колючие кусты, переворачиваясь снова и снова, взвизгивая на каждой кочке и наконец с протяжным стоном въехав лицом в кучу намокшей старой листвы.

Она подняла голову и увидела пару больших сапог. Она посмотрела еще выше: в сапогах стоял человек и смотрел на нее сверху вниз с выражением скорее озадаченным, чем торжествующим.

– Впечатляющий выход, – проговорил он.

Человек не был высоким, но плотным, словно древесный ствол: широкий мясистый корпус, широкие мясистые предплечья, широкая мясистая шея и скулы. Он стоял, заткнув большие пальцы за потертую портупею. Должно быть, ростом он был не выше Рикке, но весил наверняка вдвое больше. Одна его щека была вся искорежена старым шрамом.

Выплюнув набившиеся в рот обрывки листьев, она прошептала:

– Б…дь…

Однако вместо того, чтобы схватить ее за глотку, человек отступил назад и поклонился.

– Прошу! – он простер широкую ладонь, приглашая ее следовать дальше, словно один из тех модных лакеев, которых она видела в Остенгорме.

Не было времени раздумывать над нежданным подарком, только ухватиться за него обеими руками.

– Спасибо, – просипела она, снова взбираясь на ноги.

Во рту стоял вкус крови. Пропитавшаяся влагой рубашка была безнадежно изорвана колючками, поэтому Рикке высвободилась из нее, оставшись в одной безрукавке. Пошатываясь и хватая ртом воздух, она кинулась дальше.

Позади слышался собачий лай. Рикке то и дело бросала взгляды через плечо, на смутные тени, пляшущие в иссеченном дождем лесу, с каждым неверным шагом ожидая, что собачьи зубы вот-вот вцепятся в ее задницу и она окажется на земле. Впереди кто-то ломился сквозь лес. Она услышала крик Изерн:

– Рикке? Ты там?

– Да… – выдавила она. – Я тут… рядом!

Между стволами замелькали просветы, деревья расступились. Рикке ощутила головокружительный прилив облегчения – как обычно, тут же сменившийся ужасом. Сверху они видели прореху в лесном покрове и решили, что там может быть река. Однако сквозь завесу дождя не было никакой возможности разглядеть, что река в этом месте текла по дну глубокого ущелья.

Теперь она это видела. Каменистый край, обросший вялой бахромой травы, с несколькими цепляющимися за него чахлыми деревцами; внизу – грохочущий, взбивающий белую пену поток.

Рикке увидела, как Изерн прыгает, выгнув спину в воздухе, подняв над головой копье. Увидела, как она перелетает через расселину – четыре жутких шага, не меньше, – перекатывается по влажному мху и цепкому папоротнику на дальней стороне и ловко поднимается на ноги.

На мгновение Рикке подумала о том, чтобы остановиться. Потом подумала о том, как будет себя чувствовать под конем Стура Сумрака, и внезапно перспектива размазаться в кашу по дну долины показалась не самым плохим вариантом. В любом случае, остановиться сейчас уже вряд ли бы получилось: она неслась на полной скорости по крутому и скользкому склону. Разогнавшись вместо этого еще больше, со вздымающейся грудью и клацающими зубами, она положилась на удачу – пусть даже в последнее время удача ее не очень-то баловала.

Она вылетела из-за деревьев, и перед ней разверзлось ущелье; мелькнул образ зазубренных скал, круто падающих вниз, к белой кипящей воде.

Ей удалось ступить на твердое место на краю, что было удачно, и как следует оттолкнуться правой ногой, что тоже было неплохо. Да и прыжок получился недурной: холодный ветер, врывающийся в распахнутый рот, секущие капли дождя на лице…

Вот только приземляться она начала слишком быстро. Наверное, если бы за этот день ей предоставился случай хоть немного поесть, у нее было бы больше прыгучести. Но случая не предоставилось. Она замолотила руками по воздуху, словно надеялась подтащить себя ближе к цели, но падение становилось все быстрее, и не требовался Долгий Взгляд, чтобы понять, что до берега она не долетит.

Вот она, ужасная справедливость земли: любой, кто прыгнул в воздух, рано или поздно встретится с ней.

На нее налетела стена скользких камней.

– Ох, ма…

Земля врезалась ей в живот, выбив из легких весь воздух одним сиплым фонтанирующим выдохом. Рикке отчаянно хваталась за мокрые листья, мокрые корни, мокрую траву; ни сил, ни дыхания не оставалось; она неумолимо съезжала вниз, цепляясь бесполезными ногтями, и земля сыпалась ей в глаза с края обрыва.

Потом на ее запястье сомкнулись пальцы Изерн. Лицо горянки показалось наверху, искаженное яростным усилием: на губах побелевший шрам, язык втиснут в дыру между сжатыми зубами. Рикке простонала, чувствуя, как натянулись мышцы плеча; рука, казалось, была готова вот-вот оторваться.

Наверное, в этот момент она должна была попросить Изерн отпустить ее – красивый драматический жест, времени как раз хватит, чтобы пролить слезу, прежде чем ухнуть вниз навстречу зловещему року, – однако это работает совсем не так, когда Великий Уравнитель дышит тебе в затылок. Рикке ухватилась за жилистую руку горянки, словно утопающий за мачту тонущего корабля, задыхаясь, плюясь и дрыгаясь так, что они обе могли в любой момент полететь на дно ущелья.

– Черт! Ты тяжелее, чем… а!

Что-то промелькнуло рядом, и Изерн, фыркнув, дернула со всей мочи. Болтающаяся в воздухе нога Рикке нашарила камень, и ей удалось выпихнуть себя наверх. Набрав наконец воздуха в саднящую грудь и зарычав, она толкнулась еще раз, и Изерн упала на спину, втащив Рикке поверх себя. В обнимку они откатились в мокрый кустарник.

– Двинься!

Изерн, шатаясь, поднялась, снова упала, проползла несколько шагов, волоча рядом свое копье вместе с пучком выдернутой травы. Из ее ноги торчала стрела. Рикке видела окровавленный наконечник, высовывающийся сзади из ее бедра.

Она оглянулась через плечо и сквозь ослабевающий дождь увидела собак, тявкающих, рычащих, мечущихся по краю ущелья – и в нескольких шагах выше них, среди деревьев, человека, опустившегося на одно колено. Достаточно близко, чтобы разглядеть его хмурое перепачканное лицо, истрепанный край его стрелковой перчатки, натянутый лук в его руке.

Ее глаза расширились – и вдруг один вспыхнул огнем. Он жег, словно в ее череп засунули тлеющий уголь.

Она услышала щелчок спущенной тетивы.

Она увидела стрелу.

Но она увидела ее Долгим Взглядом.

И на какое-то мгновение, словно закатное солнце, заливавшее сиянием ее комнату, когда ставни были распахнуты, в нее нахлынул поток абсолютного знания об этой стреле.

Рикке увидела, где находится эта стрела и что она собой представляет; чем она была и где ей предстоит быть.

Увидела рождение этой стрелы – стиснувшего зубы кузнеца, кующего наконечник; оттопырившего языком щеку стрелодела, аккуратно подстригающего перья.

Увидела, какой конец ждет эту стрелу – прогнившее древко, наконечник, осыпающийся хлопьями ржавчины среди колючего кустарника.

Увидела ее в колчане, повешенном на изножье кровати, пока стрелок целовал на прощанье свою жену по имени Риам и желал, чтобы сломанный палец на ее ноге благополучно сросся.

Увидела, как ее сверкающее острие прорезает падающую дождевую каплю, разбивая ее на облако сияющих пылинок.