– И из нее разгорится пожар, – закончил Сибальт.

Вик придвинулась вперед.

– Если мы это сделаем, будут пострадавшие. Будут убитые.

– Только те, кто этого заслуживают, – сказала Гриз.

– Когда начинают убивать, дело редко останавливается на тех, кто этого заслуживает.

– Ты что, испугалась?

– Если ты не боишься, это значит, что ты либо сумасшедшая, либо дура. Ни те, ни другие не годятся для выполнения таких задач. Нам нужно обдумать каждую деталь.

– Я там подрядился халтурить, – сообщил Мур. – Могу нарисовать план местности.

– Хорошо, – отозвалась Вик. – Чем больше планирования, тем меньше риска.

Гриз фыркнула, показывая свое отвращение.

– Ты только и думаешь, что о гребаном риске!

– Это необходимо. Мы должны представлять, что делаем, а не лезть в дело вслепую, только потому что устали и не можем придумать себе лучшего занятия. – Она обвела взглядом четыре лица, казавшиеся незнакомыми в неверном свете погреба: – Вы ведь все этого хотите, верно?

– Еще бы! Можешь не сомневаться, – отозвалась Гриз.

– Это то, чего я хочу, – подтвердил Сибальт.

– Угу, – пророкотал Мур.

Последним она посмотрела на Огарка. Мальчишке было, наверное, не больше пятнадцати, и за все эти годы ему едва ли довелось хотя бы три раза нормально поесть. Он немного напоминал Вик ее брата. Эти тощие запястья, торчащие из обтрепанных, слегка коротковатых рукавов. Эти попытки сохранять каменное лицо, хотя страхи и сомнения так и лились из его больших влажных глаз, словно лучи маяка.

– Грядет Великая перемена, – наконец сказал он. – Вот чего я хочу.

Вик зловеще улыбнулась.

– Что ж, если я чему-то и научилась в лагерях, так это тому, что одних разговоров недостаточно. – Она поняла, что ее пальцы сжались в кулак. – Если ты чего-то хочешь, то должен быть готов за это бороться!

После она какое-то время еще сидела сверху, оседлав его, прижавшись грудью к его груди, перехватывая его дыхание. Целуя его губу. Покусывая ее. Потом со вздохом соскользнула с него, перекатилась на бок и легла рядом на узкой кровати, прикрыв голые плечи одеялом. Теперь, когда они закончили, стал ощущаться холод; по углам небольшого оконца в свете уличных ламп виднелись морозные узоры.

Оба лежали молча. Он смотрел в потолок, она – на него. Снаружи грохотали телеги, торговцы расхваливали свой товар, пьяница на углу ревел что-то нечленораздельное, давая выход своей бессмысленной боли и ярости. Не обращаясь ни к кому в отдельности, но одновременно ко всем и всему вокруг.

Наконец он повернулся к ней:

– Прости, что я не вмешался, когда Гриз…

– Я могу сама о себе позаботиться.

Сибальт хмыкнул.

– И получше многих! Я извиняюсь не потому, что думаю, будто ты нуждаешься в моей помощи. Я извиняюсь за то, что не смог ее предоставить. Лучше, если они не будут знать, что мы… – он скользнул ладонью вверх по ее ребрам, потирая большим пальцем старый ожог на ее боку, подыскивая правильное слово для обозначения их взаимоотношений, – …что мы вместе.

– Мы вместе, пока мы здесь. Но там… – она мотнула головой в сторону покореженной двери в перекошенном дверном проеме.

Там каждый стоял сам за себя.

Он нахмурился, глядя на небольшую прореху в грубой простыне между ними, словно это была бездонная пропасть, которую невозможно преодолеть.

– Прости, что не могу сказать тебе, откуда у нас гуркский огонь.

– Лучше, чтобы никто не знал больше, чем необходимо.

– Но он сработает как надо.

– Я тебе верю, – сказала она. – И верю тому, что ты говоришь.

На самом деле Вик не верила никому. Она научилась этому в лагерях, параллельно с искусством лгать. Лгать она научилась так хорошо, что могла взять крошечный кусочек правды и растянуть его, распластать, словно ювелир, делающий амальгаму из золотого слитка, пока он не покроет целое поле лжи. Сибальт не сомневался в ней ни на мгновение.

– Жаль, что я не повстречал тебя раньше, – сказал он. – Все могло бы пойти по-другому.

– Но этого не случилось. Так что давай довольствоваться тем, что мы имеем, ладно?

– Судьбы свидетели, Вик, с тобой трудно иметь дело!

– Все мы далеко не такие трудные люди, как кажется.

Ее рука скользнула ему за затылок, сквозь темные, пронизанные сединой волосы. Крепко держа его за голову, Вик взглянула ему прямо в глаза и спросила еще раз:

– Ты уверен, Коллем? Уверен, что ты этого хочешь?

– Чего мы хотим, на самом деле не так уж важно, не так ли? Принимая во внимание вещи более серьезные, чем наши с тобой судьбы? Мы можем заронить искру, от которой разгорится большой пожар. Придет день, и настанет Великая перемена. И такие люди, как мы с тобой, Вик, смогут сказать свое слово.

– Великая перемена, – повторила она, стараясь, чтобы это прозвучало так, словно она верит в сказанное.

– Когда дело будет сделано, мне придется покинуть Адую.

Вик молчала. Это лучшее, когда тебе нечего сказать.

– Ты могла бы поехать со мной.

Надо было ей промолчать и здесь тоже. Вместо этого она спросила:

– И куда мы отправимся?

По его лицу разлилась широкая улыбка. И при виде нее Вик тоже улыбнулась – впервые за долгое время. Казалось, что ее губы уже разучились изгибаться в этом направлении.

Каркас кровати заскрипел, когда он потянулся к полу рядом с кроватью и достал из своих вещей потрепанную книжку – Марин Глангорм, «Жизнь Даба Свита».

– Ты опять за свое? – спросила Вик.

– Ага, опять.

Книжка раскрылась на гравюре, занимавшей весь разворот – сама собой, как будто ее часто открывали на этом месте. Одинокий всадник, вглядывающийся в даль поверх бескрайнего пространства травы под бескрайним небом. Сибальт вытянул руку с книжкой, глядя на изображение так, словно это был вид, открывающийся перед ними из окна.

– Дальние Территории, Вик, – прошептал он, словно эти слова были магическим заклинанием.

– Я знаю, – фыркнула она. – Под картинкой написано.

– Только представь себе: трава без конца. – Он говорил наполовину в шутку. Но это означало, что на вторую половину он говорит всерьез. – Место, где ты можешь уйти так далеко, как только заведет тебя мечта. Место, где ты сможешь родиться заново. Разве это не прекрасно?

– Да, наверное. – Она поняла, что тянет руку к изображению, словно ее пальцы могли коснуться чего-то помимо бумаги, и отдернула ее обратно. – Но это всего лишь чей-то рисунок в книжке, полной выдумок, Коллем!

– Знаю, – отозвался он с грустной улыбкой, словно понимая, что хотя играть в такие мысли и приятно, но это всего лишь игра, не больше. Он захлопнул книжку и кинул ее обратно на дощатый пол. – Рано или поздно приходит пора отказаться от того, чего ты хочешь, и попытаться извлечь максимум из того, что у тебя есть.

Она перевернулась и легла спиной на его живот. Они лежали молча, под теплыми одеялами, в то время как мир снаружи продолжал жить своей жизнью, и свет от горнов с другой стороны улицы бросал внутрь комнаты оранжевые отблески через мутные стекла.

– Когда мы зажжем эту искру… – прошептал он ей в ухо громким шепотом, – …все изменится.

– Не сомневаюсь, – отозвалась Вик.

Снова молчание.

– Все изменится в том числе и между нами.

– Не сомневаюсь, – снова сказала Вик, переплела свои пальцы с его пальцами и крепко прижала его руку к своей груди. – Так давай же брать то, что можем. Если я чему-то и научилась в лагерях, так это тому, что не стоит заглядывать слишком далеко вперед.

Потому что велика вероятность, что ты не увидишь там ничего хорошего.

Бывает так, что просыпаешься от кошмарного сна, и тебя накрывает восхитительная волна облегчения, когда ты понимаешь, что все виденные тобой ужасы – всего лишь призраки, а на самом деле ты лежишь в своей теплой постели, и тебе ничто не угрожает.

У Рикке получилось в точности наоборот.