Он смотрел на пунктирные линии, разделяющие полосы движения, когда они быстро мелькали рядом с машиной. Засмотревшись на эти образующиеся альфа-волны он чуть было не пропустил поворот на шоссе 26. К трем тридцати он все-таки остановился у закрытых ворот парка. Казалось нелепым попробовать запереть 85 квадратных миль бесплодной местности, но все расходились по домам в половину пятого вечера, согласно часам посещения. Малдер был уверен, что взламывал охранную систему и покруче, чем та, что имелась на ограде национального парка, так что он продолжил путь от главных ворот и в конце концов выехал на однополосную дорогу для обслуживающего персонала. Она привела его к калитке в проволочной ограде. Малдеру потребовалось всего десять секунд, чтобы перелезть через нее.
Земля вокруг него была не похожа ни на что, виденное им на Земле. Пустыни тоже были бесплодными, но здешняя вулканическая активность породила местность, напоминавшую поверхность других планет. Он вспомнил рисунки в детских книжках по астрономии, которые просматривал в библиотеке, планируя в будущем стать астронавтом. Именно так художник изображал другие планеты нашей Солнечной системы – изрытые кратерами, с острыми зазубринами или сюрреалистически схожими округлыми холмами. Витые колонны и мосты, сформированные нагромождениями расплавленной лавы, походили на рисунки с обложек научно-фантастических книг, действие которых происходит в отдаленных галактиках.
Вулканический камень был серым и шероховатым, хотя лунный свет смягчал края отдаленных конусов и кратеров. Он направился к одному из кратеров и понял, что жесткая, как наждачная бумага, лава разрывала его ботинки. Тогда он выбрал альтернативную дорожку из вулканического пепла, хрустевшего под его подошвами, словно старые гаревые дорожки позади его школы.
Тут был пустынный климат с ясным, прозрачным воздухом, столь отличным от смога крупных городов. Ночь была прекрасна, даже притом что ярко сиявшая луна мешала разглядеть звезды, сокращая количество звезд на одной половине неба, тогда как на другой оно было ими испещрено.
В детстве его завораживала идея о том, что смотреть на ночное небо было все равно что обращать взгляд в прошлое через временной туннель. Лучи света, достигавшие его глаз, начали свое путешествие тысячи лет назад. Не так давно, как он верил, кто-то оттуда преодолел это расстояние, породившее нашу изоляцию во времени. Теперь они были в нашем времени – или так он полагал. Когда-то он спрашивал себя, как они могли проделать такой путь, только чтобы повести себя, как лишенные воображения третьесортные лаборанты, по прибытии берущие под контроль колонию бактерий. Разве они не испытывали любопытство при соприкосновении с другим миром? Думали ли они, что достаточно лишь каталогизировать и проводить биопсию его обитателей? Неужели они не хотели стоять вот так и восторгаться возможностью заглянуть в собственное прошлое? Кричгау ответил на эти вопросы вполне определенно: мы по-прежнему одиноки, и опасность угрожает нам от представителей нашего же вида.
Он подошел к краю кратера и уставился вниз в темноту. Луна была достаточно низко, чтобы скрывать в тени половину впадины. Лунные кратеры создавались метеоритами, тогда как эти были потухшими вулканами, однако сходство казалось почти сверхъестественным. Он представил, что прыгает вниз, веся меньше тринадцати килограмм, как было бы на Луне, а затем поднял взгляд, почти ожидая увидеть светящийся сине-зеленый шар Земли в небе.
Камни выглядели совершенно бесплодными в это время года, но, согласно буклету, их покрывал ковер из диких цветов по весне и летом. За тысячи лет их корни с помощью ветра и дождей превратят вулканический камень в почву, на которой сможет образоваться разнообразная растительность. Время многое изменяло. Обычно люди не живут достаточно долго, чтобы увидеть эти изменения.
Вулканическая активность продолжалась здесь 13000 лет. Вулканы бездействовали уже тысячу лет к тому времени, когда Мартин и Кэтрин бродили по тропинкам Дерби.
«Не было этого, – возразила левая половина его мозга. – Это просто вымышленная история. Донеси это до правой половины». Он пошел быстрее, словно таким образом мог дистанцироваться от части собственного разума, однако так и не сумел избавиться от ощущения, что был участником этой истории.
«Ты всегда полагался на свою интуицию при профилировании и анализе улик. Почему ты так боишься обдумать свои мысли и потом отбросить их, окажись они ерундой?»
«Потому что если они истинны, это лишь все усложнит, – ответил он самому себе. – Предположение о существовании инопланетян усложняет жизнь большинства людей. Отсутствие догмы и абсолютных моральных законов усложняет жизнь большинства людей. А вера в то, что подобное переселение душ имело место, усложнит мою жизнь».
В течение долгого времени он слишком многое игнорировал в попытке сохранить простоту своих приоритетов. С того момента, как он встретил Скалли, у него не получалось возвести привычные баррикады недоверия и скрытности, в которых он нуждался, чтобы чувствовать себя в безопасности. Он знал, что она шпионка, как знал и то, что это неважно. Она никогда не смогла бы стать его врагом. Поначалу она удивляла его тем, что предугадывала его поступки, прикрывая его спину еще до того, как он ее об этом просил. Постепенно он начал принимать это как должное, поздравив себя с тем, что заимел напарника, обладающего не только недюжинным интеллектом, но и отличной интуицией. А затем однажды все крепнущее чувство родства достигло апогея в потрясающий момент узнавания, который он, однако, с тех пор отказывался анализировать. У него были все основания отнестись к этому, как к галлюцинации, порожденной чрезвычайно высоким уровнем стресса.
Они приближались к раскрытию серии гротескных убийств, вызванных каннибализмом, когда убийцы похитили Скалли. Он прибыл как раз вовремя, чтобы помешать им обезглавить ее. Освободив ее, он заглянул ей в глаза и едва сдержался, чтобы не воскликнуть: «Это ты! Я ждал тебя!» Ему даже показалось, что он заметил мимолетное недоумевающее узнавание и в ее глазах. Теперь же он понимал, почему ужасающая перспектива обезглавливания могла спровоцировать воспоминания из прошлой жизни.
В тот момент узнавания их окружал полный хаос. Жалкие горожане Чако запаниковали и начали давить друг друга в попытке избежать ареста. Долг ясно требовал от них со Скалли действовать, не оставляя времени на личные переживания. Когда они покончили с официальной частью дела, яркость момента уже потускнела. Многочасовая бумажная работа вместе с различными правоохранительными ведомствами выжала их как лимоны, и подходящее время для внимательного рассмотрения того момента явного узнавания было упущено. Он сказал себе, что Скалли просто прочитала бы ему короткую лекцию насчет феномена дежа-вю. В конце концов он загнал это в глубины своей души вместе со все более тревожащим порывом прижать Скалли к себе и сделать все от него зависящее, чтобы стать ее любовником.
Малдер давно уже усовершенствовал искусство подавления собственных чувств. Не менее успешно ему удавалось скрывать и свои желания. Его двойной слепой метод совмещал в себе безупречно корректное поведение с мальчишескими шуточками, призванными продемонстрировать, как легко он относится к «перепихону». В реальности же его поведение было куда сложнее. Он из собственного опыта знал, что секс обладает силой как по залечиванию, так и по нанесению ран. Если бы он лег в постель со Скалли, то привнес бы с собой столько груза прошлого, что там для него просто не хватило бы места, не говоря уж о них двоих. Вся эта история вызывала у него наибольшие сомнения, когда он пытался представить себя на месте Мартина – искусного любовника.
Малдер помнил свой первый раз. В нем было мало искусности и чувствительности. Они с Фиби встретились за неделю до этого – с чутьем матерой волчицы она выбрала его из стада новых студентов. Они были в ее квартире, доведя себя прелюдией почти до состояния самопроизвольного возгорания, после чего она просто уселась на него. Для него все закончилось быстро – слишком быстро, чтобы Фиби за ним поспела. Она ничего на это не сказала, но он уже понял, что это хуже признака и не придумаешь.
