Писарь появился в камере, чтобы записать ее слова, раз она была слишком слаба, чтобы выйти во внешнее помещение и сесть за стол. Она призналась во всем, о чем ее спрашивали, но не стала никого оговаривать. Выражение ее лица убедило отца Данджело, что в этом она не уступит даже ради отца Мартина.

После подписания признания и ухода Данджело она лежала в темноте, сожалея о том, что не способна мыслить яснее. В первые недели она могла рассуждать вполне здраво. Поначалу она молилась об освобождении и ожидала, что так и произойдет. Когда ее снова и снова допрашивали, она честно отвечала, недоумевая по поводу того, что Бог не открыл правду своим земным представителям. Вскоре она поняла, что этим людям важна не правда, а признание ее виновной, поэтому перестала отвечать на их вопросы.

В последующей за этим всеобъемлющей тишине она принялась размышлять о Боге, который выбрал этих мучителей в качестве своих представителей. Она осознала, что всегда наделяла Бога чертами своего отца, когда молилась ему или задавалась нравственным вопросами. Теперь лицо ее отца не подходило этому новому Богу, нарисованному ее воображением. И она не могла придумать никакого взамен, кроме разве что слепого, пустого пространства небес, совершенно бесстрастно посылавшего на землю дождь, ветер, снег или солнечный свет. Этот новый Бог не был для нее авторитетом. После двух месяцев на грани голода ее мысли стали путанными, но она помнила, что как-то подумала о том, что отец Мартин был прав насчет религии.

Когда заключение и голод не привели к признанию, отец Данджело прибегнул к избиению плетью, но все равно не преуспел. Когда ее подняли на дыбу, это походило на страдание вследствие какой-то ужасной болезни или несчастного случая, произошедшего по неясным причинам. И лишь одно оставалось для нее кристально ясным – она должна уберечь отца Мартина от подобного страдания.

Так она и поступила, и теперь ей больше не нужно было думать. Постепенно она избавилась от боли, вызванной вновь поврежденным плечом, погрузившись обратно во тьму забвения.

Снаружи темниц Данджело послал за Аланом.

- Алан, начните приготовления к завтрашнему повешению сестры Кэтрин. Она подписала признание в колдовстве, - приказал Данджело.

- Монсеньер, только королевский суд может одобрить казнь. Церковный суд не может… - заикаясь, пробормотал Алан, потрясенный услышанным.

- С подписанным признанием и уликами я беру всю ответственность на себя. Когда все будет кончено, отец Мартин может быть свободен. Я, возможно, вернусь позже, чтобы обсудить с отцом Мартином его преступление. Есть в округе человек, который проведет повешение быстро и эффективно?

Алан подумал о мяснике Ричарде, сестре которого Кэтрин помогла во время тяжелых родов, и предложил его имя в надежде, что когда незнакомый солдат придет к нему с подобным предложением, он поднимет шум.

- Хм, я подумаю об этом. Она такая худая, что вряд ли кто-то из моих людей сможет сделать все быстро. Не хочу тратить целый день на ее удавление. Но если высота слишком большая или подвесы слишком тяжелые, казнь обещает стать очень грязной.

Сестра не слышала имевший место снаружи разговор в отличие от отца Мартина, понимавшего, что так и задумывалось. Никакие его прежние тревоги и рядом не стояли с предстоящей реальностью. Следует ли ему предложить заплатить за палача из Ноттингема? Мастерски владеющий мечом мужчина мог безболезненно перерубить ее тонкую маленькую шею одним ударом. Он, вероятно, мог бы и сам это сделать. Он рефлекторно закрыл глаза, словно это могло помочь ему изгнать этот образ из его мыслей. Нельзя допустить, чтобы его стошнило с кляпом во рту – тогда сосредоточиться будет еще труднее. У него осталась еще одна, последняя стратегия, и если она не сработает, ситуация станет поистине безнадежной.

Он сидел связанным на полу своей камеры весь вечер, если не считать того короткого момента, когда двое солдат зашли, чтобы развязать его и дать возможность облегчиться. Люди Данджело казались обычными профессионалами. Не похоже, что они разделяли его извращенное удовольствие при виде страдания других. Когда они снова связывали его, ему показалось, что они посмотрели на него с некоторой жалостью и тем самым придали ему решимости попросить не затыкать ему рот. Он убедил их, что не станет поднимать шум – никакого прока от этого все равно не будет.

Данджело вернулся в полночь вместе с человеком, которого отец Мартин никогда не видел прежде. Они вошли в камеру и опустили на пол мешок. Отец Мартин изо всех сил сосредоточился на своей стратегии.

- Монсеньер Данджело, я могу предложить вам сделку, которая поможет вам высоко подняться в Церкви, - тихо начал он.

- И что вы хотите предложить? – ответил тот, садясь на пол рядом с отцом Мартином.

- Информацию. Вы можете использовать ее против или для кого-нибудь. Уверен, вы без труда придумаете неисчислимое количество путей извлечения выгоды для себя. – Мартин попробовал отодвинуться от Данджело. – Когда вы освободите сестру Кэтрин, я сообщу вам подробности. Держу пари, что, услышав их, вы решите отпустить и меня.

- Откуда мне знать, что это стоит того, чтобы ее отпустить? – наклоняясь ближе, спросил Данджело. – Вас не особо заботит, отпущу ли я вас, верно?

- Я сообщу вам часть фактов прямо сейчас. Четыре года назад произошло убийство в Верховном суде. Я могу рассказать вам, кто в Церкви приказал совершить его, как оно было осуществлено, и кто в Англии привел его в исполнение.

- Король Иоанн! Вы знаете, кто за этим стоит? – с искренним удивлением воскликнул Данджело. – Неудивительно, что у вас репутация подозрительного человека. Я удивлен, что вы прожили так долго. Но я не могу заключить с вами сделку. Даже ради этой информации я не могу отпустить ее: в таком случае я буду выглядеть слабым. И, кроме того, подозреваю, что знание этих подробностей окажется скорее опасным, нежели полезным.

- Ты жалкий ублюдок. Надеюсь, ты и твои амбиции в конечном итоге окажетесь в Тибре вместе с остальными нечистотами. – Отец Мартин отказался от попыток примирения.

Отец Данджело занес руку, побуждая Мартина отпрянуть в ожидании удара, однако он лишь сжал его подбородок пальцами и, усмехаясь, вынудил своего пленника заглянуть ему в глаза.

- Я отпущу тебя, но сначала заставлю пожалеть о том, что ты меня ударил.

- Думаешь, я могу сожалеть о чем-то еще сильнее? – едва не рассмеялся ему в лицо Мартин.

- Это мы еще посмотрим.

========== Пятая часть ==========

***

Скалли не знала, стоит ли ей расстраиваться или радоваться тому, что Малдер нашел нечто забавное в ее злоключениях. Он вообще редко терял способность находить смешное в любой, даже самой серьезной ситуации. Она вынуждена была признать, что его прощальные насмешливые замечания подбодрили ее тем, что подчеркнули абсурдность выдвинутого против нее обвинения. У нее будет предостаточно возможностей для расплаты.

Шериф Рейнольдс сопроводил ее на верхний этаж, который лет девяносто назад переделали под камеры. Ступени вели в коридор слева. Изначально в него выходили двери четырех спален, а теперь там на противоположных сторонах располагались два обособленных помещения, каждое с собственной дверью. За дверью справа обнаружилась комната с двумя зарешеченными камерами наподобие клеток, разделенными всего полутора метрами пустого пространства. В каждой камере имелся матрас на металлической койке, привинченной к полу у дальней решетки камеры, граничащей со стеной здания. Прутья решетки были старыми, но прочными. Шериф извлек из-за пояса огромный ключ, отпиравший столь же внушительный замок на двери. Скалли с облегчением заметила современную сантехнику – туалет и раковину – в каждой камере.

- В этом городе было много рецидивистов, когда установили эти камеры? – полюбопытствовала она.

- О да, во времена серебряной лихорадки часто происходили аресты крупных налетчиков на банки и грабителей с большой дороги. У некоторых из этих ребят были банды, которые могли попробовать взять офис шерифа штурмом, чтобы вызволить своих приятелей. Но здесь им ни разу не повезло.