- Вы не знали, да? – неуверенно спросил Алан, заглянув во внезапно побледневшее лицо отца Мартина.
- Мне нужно увидеть ее, - с трудом прохрипел Мартин.
- Да-да, - отозвался Алан, с явным облегчением перекладывая часть ответственности на кого-то другого.
Когда Алан открыл дверь темницы, их глазам потребовалось время, чтобы привыкнуть к темноте, но вскоре отец Мартин понял, почему Алан так хотел впустить его, возможно, против воли сестры Кэтрин. Она лежала без сознания, почти что зарывшись в большой копне соломы в углу камеры.
- По крайней мере я могу снабдить ее чистой соломой. Но ее недостаточно, чтобы согреть ее, - угрюмо заметил Алан. – У нее повреждено левое плечо. Думаю, они просто не учли, что она куда худее и слабее, чем была прежде.
Ее явное истощение и нездоровая бледность поразили отца Мартина с силой булавы. Он приблизился к ней и опустился на колени. Стоявший позади Алан продолжил рассказ:
- Судомойка передала мне, что, по словам одного из солдат, она вчера не сказала ни слова, даже звука не издала. Он рассказал ей, как жутко ему стало от того, что она словно бы вышла из своего тела - как будто ее душа покинула свое земное обиталище. А я ей ответил на это: «А кто хотел бы находиться в этом самом обиталище, когда такие, как он, стучат в дверь?». «Да, но, по-моему, она близка к тому, чтобы вообще не возвращаться», - заявила Беа. Но вчера вечером она все же вернулась. Она стонала и всхлипывала почти всю проклятую ночь, а утром, когда я принес ей хлеб и воду, проснулась и сказала: «Алан, я больше не могу есть. Мне слишком трудно жевать». На что я ответил, что принесу другую миску, в которой можно размачивать хлеб. Я ужасно себя при этом чувствовал. Она, видимо, заметила мое состояние, потому что попросила меня не расстраиваться, сказав, что это не моя вина: она просто не может больше есть, и чтобы я не беспокоился, потому что скоро все для нее будет кончено. Думаю, она права. Она так слаба. Даже если они больше не будут ее мучить… - Он замолк, не договорив. – А теперь я вообще не могу ее разбудить.
Алан заметил, что отец Мартин озадаченно коснулся бритой головы сестры Кэтрин.
- Он велел им сбрить ей волосы и забрать ее вуаль в первую же неделю. В качестве епитимьи, сказал он, - пояснил Алан, но увидел, что отец Мартин больше его не слушает. Поведение священника подтвердило все имевшиеся у жены Алана подозрения насчет этих двоих, которые она поведала ему летом.
- Я видела, как отец Мартин и сестра Кэтрин выходили из дома твоего отца сегодня утром, Алан. Они обсуждали его золотуху и лечебную мазь, которой он пользуется.
- Как мои родители? – спросил он, слушая ее вполуха, потому что его внимание отвлекала тарелка с похлебкой и большой кусок хлеба.
- Как обычно. Я отнесла им одну из испеченных сегодня краюх хлеба. А ты когда-нибудь замечал, как отец Мартин и сестра Кэтрин могут практически заканчивать предложения друг за другом? А все эти шутки, которые никто, кроме них, не понимает? Что они будут делать, когда поймут, в каком незавидном положении оказались?
- В каком именно? – уточнил он, концентрируясь на том, чтобы вытащить изо рта небольшую кость, прежде чем проглотить еду.
- Влюбленности друг в друга, - без тени сомнения заявила она.
Алан усмехнулся и ответил, что летние увлечения часто проходят с наступлением осени, и его замечание, кажется, подтвердилось, когда он встретил их в сентябре: они общались друг с другом вежливо, но довольно отстраненно.
А теперь на лице отца Мартина отразились все запретные аспекты его чувств к монахине. Он даже не заметил, как Алан ушел и прикрыл за собой дверь.
Сняв свой плащ, отец Мартин осторожно приподнял сестру Кэтрин и, откинувшись на солому, прижал ее к своей груди. Стоило ему задеть ее левое плечо, как она застонала, но не открыла глаз. Он укрыл плащом их обоих, с ужасом ощущая, какой холодной и неподвижной она была.
- Кэтрин, это отец Мартин. Я собираюсь вытащить вас отсюда. Почему вы не давали мне навещать вас? Если бы я знал, что происходит, мы бы протестовали. Мы были уверены, что вас освободят к этому времени – нам и в голову не приходило, что они будут так с вами обращаться. – Он говорил, чтобы успокоить не только ее, но и себя. Что если она так и не выйдет из этого ступора?
Она внезапно дернулась в его руках и вскрикнула от боли, причиненной этим резким движением ее плечу.
- Мартин, теперь все в порядке? Нам можно быть так близко друг к другу? Что если кто-нибудь увидит? – наполненным беспокойством голосом вопрошала она, смотря на него широко распахнутыми от потрясения глазами.
- Все нормально, милая, никто не причинит нам зла, - ответил отец Мартин, полуплача, полусмеясь от облегчения. – Не тревожься, просто отдыхай. Попробуй согреться.
Ее тело вновь расслабилось. Он не знал, поверила ли она ему, или просто силы вновь оставили ее.
Они провели так несколько часов. Сестра Кэтрин то приходила в себя, то вновь теряла сознание, а отец Мартин занимался тем, что формулировал и отметал планы по ее спасению. Внезапно он услышал звук открываемой двери и едкий голос отца Данджело:
- Какой поучительный вид. Я имею удовольствие видеть священника и его шлюху?
Высказанное оскорбление не произвело никакого впечатления на отца Мартина, пытающегося сдержать ослепляющую ярость, которая поднялась в его душе при виде этого человека. Он понимал, что ему потребуется весь его самоконтроль, чтобы осуществить задуманное. Сестра Кэтрин резко проснулась при звуке голоса отца Данджело, и на ее лице отразились замешательство и откровенный страх.
Приподняв ее и опустив обратно на солому, отец Мартин аккуратно прикрыл ее своим плащом и тихо произнес:
- Вы доверяете мне, Кэтрин? Помните, я говорил, что никто не причинит нам зла? Я знаю, что вы не признались, и прошу молчать и в дальнейшем – осталось недолго.
Затем он выпрямился и повернулся лицом к Данджело.
- Вы не поднимите ее сегодня на дыбу, - вызывающе бросил он ему, не сумев сдержать дрожь в голосе при произнесении последних слов.
- Нет, не подниму. В конце концов, мы же заинтересованы в том, чтобы докопаться до истины, и не хотим ее казни до суда. Полагаю, ей нужно несколько дней, чтобы прийти в себя после той неуклюжей первой попытки. Вообще-то, я собирался распорядиться, чтобы ей дали немного каши. – Развернувшись к сестре Кэтрин, он вкрадчиво продолжил: - Алан сказал мне, что ваш желудок слишком нежный для нашего хлеба. Возможно, в вас есть немного благородной крови? Давайте-ка поглядим… ваш отец был кем… фермером? Но, может, ваш настоящий отец им не был. А какова мать, такова и дочь, как я погляжу, - добавил он, многозначительно переводя взгляд с сестры Кэтрин на отца Мартина.
И вновь он не преуспел в том, чтобы добиться хоть какой-то реакции от своих слушателей: им уже было не до его оскорблений. Сестра Кэтрин была испугана и сбита с толку. Она помнила сон о том, как Мартин обнимал ее, согревая своим телом. Если это не сон, то что они могли с ним сделать? Казалось, жестокости и власти Данджело нет предела.
- Алан также сообщил мне, что вы просили о духовном комфорте, сестра Кэтрин, так что он впустил отца Мартина. Мои люди поведали мне, что это было довольно давно. Вам уже достаточно комфортно?
Физическое состояние сестры Кэтрин делало эту инсинуацию попросту нелепой. Она вновь предпочла промолчать, осознавая, что это самая безопасная модель поведения.
- Будем считать, что да. Позвольте, отец Мартин.
Он стянул плащ священника с сестры Кэтрин и отряхнул его от прилипшей к нему соломы.
- Вы же не хотите замерзнуть на пути обратно в город.
«Сохраняй спокойствие, - велел себе Мартин. – Ты должен думать, а не чувствовать. Думай же».
- Отец Данджело, сестра очень больна. Если вы не хотите, чтобы она умерла до суда, то должны освободить ее и позволить ей дожидаться слушания в монастыре. Именно так обычно содержат под стражей представителя духовенства в этой стране. Ваши же действия чрезвычайно необычны: я бы даже назвал их беспрецедентными. Если бы барон Филипп был здесь, он бы этого не допустил. Есть еще кое-что, что вы должны знать: основной обвинитель, Джозеф Торнэппл, отзывает свое обвинение. Ее, скорее всего, признают невиновной. Как дурно будет выглядеть то, что вы причинили вред невиновной женщине, пока она была под вашим надзором.
