Я сама в этом виновата. Я насильно вторглась в его зону безопасности, не будучи готовой к его реакции на добавочный элемент в виде моего присутствия.

Тем не менее я опускаю взгляд, не в силах выдержать его пристального рассматривания, опасаясь того, что он может прочесть в моих глазах, и опасаясь этого сама. Что со мной происходит?

Мне кажется, я начинаю сдавать. Все мои нервные окончания словно бы оказываются полностью обнаженными.

Я снова поднимаю на него глаза, без всякого удивления замечая, что он все еще смотрит на меня. Пытаюсь улыбнуться и чувствую себя при этом довольно глупо. Я облизываю губы и вижу, как взгляд Малдера переключается на них и больше не перемещается. Я ощущаю некоторую неловкость, отчего, разумеется, снова облизываю их.

Он хмурится.

— Скалли, ты нервничаешь. — Это заявление. Констатация факта. Он снова пронзает меня взглядом. — Слушай, я говорил тебе, что не хочу открывать эту чертову дверь. Если ты не была готова к тому, что обнаружила по другую ее сторону, тебе некого в этом винить, кроме себя. Я предупредил тебя. Мне не нужно твое понимание, и я не хочу его.

Полагаю, его защитные механизмы уже заработали на полную катушку без моего вмешательства. О боже.

Я вздыхаю.

— Я не клюну на эту наживку, Малдер.

— Пошла ты.

— Обращаешься к шоковой терапии теперь? «Пошла ты, чертова сука» разозлило бы меня куда сильнее.

Он невольно распахивает глаза. Я не сомневаюсь, что он хочет дать мне негодующую отповедь, но не в силах сдержать удивленную усмешку. Он делает глубокий вдох и качает головой.

— И ты целуешь свою мать этим грязным ртом?

— В последнее время, нет. Мне и вправду надо ей позвонить.

Он отвечает легкой улыбкой, затем опускает взгляд. Ладно. Хорошо. Кратковременное перемирие.

Между нами вновь воцаряется тишина.

Наконец Малдер прочищает горло.

— Мне жаль, — тихо произносит он.

— Да, Малдер, мне тоже. — Я протягиваю руку и жду, пока он медленно возьмет ее в свою.

— Я не знаю, что со мной происходит, Скалли.

— Я понимаю, что не знаешь, Малдер. И я понимаю, что это трудно, но что-то пытается прорваться к тебе — что-то, что твое подсознание уже разгадало.

Он содрогается и закрывает глаза.

— Время на исходе, Скалли. Сейчас он уверен в себе, чувствует себя в безопасности, веря, что мы не сможет добраться до него. Он похитит очередную девочку в течение суток, в этом я убежден. Так какого черта мне полагается просто сидеть и ждать «прорыва» с подобным дедлайном, отбрасывающим тень на все мои гребаные мысли?

— Так в чем же связь?

Он убирает руку и проводит ею по волосам, после чего смотрит на меня и качает головой.

— Не знаю, — отвечает он, едва сдерживая гнев на самого себя.

— Нет, знаешь.

— Скалли, я не знаю! — практически орет он. Головы остальных посетителей оборачиваются в нашу сторону, и он опускает голос до интенсивного шепота: — Прекрати. Пожалуйста. Я понимаю, что ты пытаешься сделать.

В этом я ни на секунду не сомневаюсь. Однако если он сказал полиции Дейтона, что «близок», то что-то в его мозгу уже щелкнуло, но он слишком изнурил себя, чтобы это увидеть.

— Малдер, пришло время раскрыть дело, поймать этого сукиного сына. В чем связь?

Он встает.

— Я возвращаюсь обратно в номер.

Я следую его примеру и беру его за руку.

— Нет, не возвращаешься.

— Скалли… — предупреждающим тоном протягивает он.

— Малдер, сядь. Он уже достаточно вывернул тебя наизнанку, и я не позволю тебе и дальше ему поддаваться. Ты не приблизишься к его поимке тем, что вернешься в номер и позволишь его преступлениям и дальше мучить себя.

Он послушно садится, хотя и выглядит весьма возмущенным.

— Тогда что поможет, Скалли? Эй, если ты все это поняла и считаешь, что знаешь, как пробраться сквозь слои дерьма в моей голове, тогда ладно, давай, вперед. — Его взгляд тверд, когда он продолжает хриплым шепотом: — Но подумай как следует и будь уверена в том, что делаешь, потому что мы оба знаем, к чему может привести чрезмерная близость ко мне сейчас.

Да. Боже, да, я знаю, к чему это может привести.

Каким бы неуместным это сейчас ни было, ощущение его горячего влажного рта, скользящего по моей коже, его твердого тела, прижатого к моему… «О боже, я хочу трахнуть тебя, Скалли!» всплывает в моей памяти прежде, чем я безжалостно вытесняю его.

Я чувствую, как заливаюсь румянцем.

— Да, — низким и слишком интимным голосом произносит он. — Вижу, что ты отлично осведомлена о риске.

То, что побудило его действовать таким образом ранее, все еще близко к поверхности и грозит вырваться на свободу в любой момент. Неужели я никогда прежде не замечала эту его сторону?

— Я могу справиться с собой, Малдер.

— А со мной?

Я сглатываю, так как во рту внезапно пересохло.

— Я готова пойти на этот риск.

— Уверена?

— Не надо, Малдер. Не используй случившееся как оправдание, чтобы отгородиться от меня.

Он медленно кивает.

— Ты хоть знаешь, что произошло, Скалли? Ты имеешь хоть какое-то представление о том, как близко я подошел к… к… — Он не смог закончить. — Я не в силах контролировать то, с чем имею дело. И я чертовски уверен, что не хочу, чтобы ты в это влезала.

— Малдер, расскажи, что тебя беспокоит.

Он яростно трясет головой.

— Нет. И больше не проси меня об этом.

— Малдер…

— Я не шучу, Скалли. Не дави на меня. Я имею право на гребаное личное пространство.

Не в силах сдержаться, я закатываю глаза.

— Мы снова к этому возвращаемся?

— Богом клянусь, если ты не оставишь эту…

— Малдер?.. — пораженно вопрошаю я. — Ты мне угрожаешь?

— Нет! Я просто пытаюсь тебя предупредить. — У него на глаза наворачиваются слезы. — Господи, Скалли, объясни мне, почему ты постоянно держишь меня на расстоянии, даже когда я хотел бы, чтобы ты этого не делала, но в этот единственный раз, когда мне нужно, чтобы ты предоставила мне свободное пространство, ты отказываешь мне в этом. Почему?

— Не знаю, — тихо отвечаю я.

— Пожалуйста, доверься мне. Я знаю, что ты хочешь помочь, хочешь понять, через что я прохожу, но… я нехочу, чтобы ты это поняла. Я не могу вовлекать тебя в это. Неужели случившееся этим утром не напугало тебя? Меня так точно. Меня это до смерти напугало.

— Нет, Малдер, прекрати. Я не виню тебя. То, что произошло между нами ранее, явилось прямым следствием это дела. И мне кажется, я знаю причину.

— Вот как. — Он наклоняется вперед и саркастично добавляет: — Просвети же меня.

Я делаю глубокий вдох, исполненная стремления дать приемлемое для нас обоих объяснение. Он не может позволить этому отвлечь его от дела, тогда как я не могу позволить этому отвлечь меня в принципе.

— Малдер, ты забрался в голову этого человека. Вполне понятно, что это оказало на тебя определенное влияние. Он ведом исключительно своими сексуальными импульсами, какими бы искаженными они ни были. И ты вынужден был проникнуться ими, вынужден был принять нечто вызывающее у тебя отвращение, чтобы понять, почему он делает эти ужасные вещи. То, что произошло ранее, было твоей попыткой отвергнуть эти извращения, попыткой напомнить себе о том, что правильно и истинно применительно к сексуальности.

Он долгое время хранит молчание, а потом печально произносит:

— Они еще дети, Скалли. А этот больной урод искренне считает, что не делает с ними ничего плохого. Общество заставляет его делать это втайне. Он думает, что любит каждую из них… — Он издает долгий вздох и закрывает глаза. — Я чувствую себя запачкавшимся, когда копаюсь в мозгах у этого парня.

— Именно, Малдер. Ты сам это сказал: «никто не должен пытаться понять этого сукиного сына». Но от тебя этого ждут. Я и представить не могу, как это, должно быть, на тебя давит. Как ты можешь думать, что я виню тебя за потребность подтвердить…

Он распахивает глаза и смотрит на меня наполненным сожалением и нежностью взглядом.