– Фро-хи-ки, – прошептал он.

Скалли ненавязчиво пригляделась к миниФрохики, когда техник открыл заднюю крышку телефона Малдера, вероятно, ища идентификационный код для бланка записи покупки. Она прищурилась и перевела взгляд на Малдера, слегка пожимая плечами и как бы говоря «ну, допустим».

Малдер был потрясен до глубины души.

– Ты что, не видишь? – громче, чем намеревался, потребовал он.

Однако прежде, чем Скалли смогла ответить, парнишка принялся спрашивать у Малдера его имя, адрес и т.д., и она отошла в сторону, предоставив напарнику самому разбираться с бумажной волокитой.

Он привык к этому еще в самом начале их партнерства. Скалли была одновременно наблюдателем и любителем побродить. Если он начинал опрос свидетеля, а у нее не было какого-то важного вопроса, который бы помог пролить свет на дело, она обычно отходила в сторону и начинала изучать детали дома или офиса, стараясь лучше понять находившихся там людей – детей или коллег – которые могли оставаться где-то на периферии, но при этом обладать важной для расследования информацией. Поначалу он счел ее скучающей и равнодушной, но вскоре осознал, что она впитывала информацию, как губка, и, позволив ей бродить, прислушиваться и наблюдать, он мог почерпнуть немало полезных фактов, которые сам, возможно, пропускал.

Сегодня, однако, она казалась больше сосредоточенной на яркой витрине с iPhone’ами и последними моделями eReader’ов, таким образом, вероятно, расслабляясь после их эмоционально насыщенного дня. Это его тоже вполне устраивало. Когда они со Скалли только влюбились друг в друга – или, скорее, когда они наконец признали правду и нашли путь в объятия и личные жизни друг друга – им далеко не сразу удалось научиться расслабляться и получать удовольствие от жизни. Шутки всегда давались им без труда, как и отрывистый шепот, и улыбки тайком, уравновешивающие тьму, в которой они пребывали в силу своей работы. Но удовольствие просто ради удовольствия, как, например, поход в парк в субботу, прогулка по уличной ярмарке или взятие напрокат фильмов и просмотр их с попкорном - эти вещи отсутствовали в их жизнях так долго, как по необходимости, так и по их собственной воле, что они далеко не сразу поняли, что выделение времени на простые совместные радости было не просто нормальным, но и важным.

По ее собственному признанию, многое из того, что Скалли действительно любила, было запрятано так глубоко, что она почти перестала это осознавать. Еще до того, как «секретные материалы» вошли в ее жизнь, Скалли часто проводила вечера, работая над научными статьями или изучая данные медицинских исследований. Они не раз обсуждали это, пока жили вместе (в попытках добиться от нее более развернутых ответов на вопросы, чем просто признание в симпатии к «Элеоноре Рузвельт»), и все равно, после стольких лет, Малдер не до конца понимал, что заставляет ее уходить в себя или как давно образовалась эта привычка. В качестве защиты от братьев? От сравнений с сестрой? Из-за попыток заслужить одобрение отца? В школе? Перед мальчишками из класса с продвинутым изучением науки? Как и музыка, остававшаяся спрятанной на ее жестком диске в течение столь долгого времени, многие другие аспекты личности женщины за маской агента были скрыты по углам и тайным убежищам. Скалли почти что смутилась, когда Малдер выяснил, что ей нравится ощущение прикосновения к коже сарафанов, когда ее открытые плечи обдувает ветерок. Она была самой сильной, умной и удивительной женщиной из всех, кого он когда-либо знал, но при этом, возможно, самой трусливой, когда дело касалось признания в том, что она отличалась от того образа, который предпочла являть окружающим. Он любил любую ее сторону: каждое проявление храбрости, когда она отстаивала правду перед сенатским комитетом; каждую паническую атаку у них на кухне; каждый спасительный удар с разворота и сделанный выстрел; каждый полусонный момент, когда она заползала в его объятия после мучительного кошмара. Но сегодняшний день ясно показал ему, что она до сих пор не пришла к полному принятию его правды. Он просто продолжит настаивать на своем, пока она не поверит, даже если это займет остаток их жизней.

Этим днем он стоял рядом с ней, пока они рылись в подержанных пластинках (какого хрена, когда привычные для его юности средства воспроизведения музыки стали дорогими и винтажными??), а потом сидел рядом в нагревшейся машине с открытыми дверями, когда они читали последние токсикологические отчеты умерших Гарсиа, пока миниФрохики не позвонил на мобильный Скалли, чтобы сообщить, что телефон Малдера готов. Как раз вовремя для встречи с их информатором.

***

– Интересное у вас тут место, – заметил Малдер.

Мастерская была последним, чего Скалли ожидала. После всех темных, затененных и странных мест, куда Малдер брал ее с собой, чтобы поговорить как с надежными, так и совершенно недостойными доверия информаторами, она впервые оказалась в залитой солнцем, яркой мастерской творческого человека.

Джарвис Тартен был специалистом по созданию выдувных из стекла изделий и работе по металлу. Его переделанный под мастерскую гараж на задней стороне его участка был настоящей страной чудес света и цветов. Китайские колокольчики и подвесные конструкции из металла свисали с потолка, окна покрывали уловители солнечных лучей. Полки и подносы с украшениями заставляли столы вдоль задней стены, и огромный знак, закрепленный в дальнем углу, выглядел как тот, что мог бы стоять перед выставочным стендом на каком-нибудь конгрессе или ярмарке народных ремесел.

Джарвис сидел, облокотившись на край рабочего стола и сложив руки на груди. Он был крупным мужчиной, почти одного роста с Малдером, но более мускулистым – совсем не похожим на стереотипного специалиста по тонкой работе, требующей деликатного подхода. Но доказательства обратного блестели повсюду вокруг него. Он был одет в поношенные и заляпанные краской джинсы, свободную рубашку, вид которой напомнил Скалли о практикующих йогу хиппи, и носил на носу очки в тонкой металлической оправе, которые постоянно соскальзывали, делая необходимость их постоянного поправления неотъемлемой частью его движений и характера. Учитель воскресной школы, в которую Скалли ходила в детстве, носил похожие.

– Я ценю то, что вы пришли, – сказал Джарвис. – Уверен, вы понимаете, почему я не сразу вышел с вами на контакт. Я достаточно давно слежу за вашей работой, чтобы понимать, что вы прекрасно осведомлены о таящихся вокруг опасностях.

Малдер кивнул, и Скалли покосилась на него, пытаясь понять, насколько искренне он соглашается с их информатором, и не является ли это игрой на публику, призванной подпитать его паранойю и заслужить доверие.

– Конечно, мистер Тартен, – подтвердил Малдер. – Я ценю то, что вы подвергаете себя этим опасностям ради нас.

Мужчина отрывисто кивнул, поведясь на подтверждение Малдера, что его естественная паранойя имеет под собой основания, и Скалли, как всегда, восхитилась способностью напарника вызывать людей на откровенность. У нее это получалось куда хуже, так как ей не хватало терпения и выдержки, и она это понимала. Она могла создать контакт со свидетелями, которым верила, убедить их в своем доверии, преодолеть их защиту. Но сокрытие своего скептицизма ради песчинок информации в море заблуждений никогда не было ее сильной стороной.

– Ваш сын дал понять, что нам стоит поговорить с Эдом Монро, – сказал Малдер. – Мы нанесли мистеру Монро визит, но, должен признать, он был не слишком расположен с нами общаться.

Джарвис усмехнулся.

– Это было до или после того, как он поехал крышей и попытался застрелить своих родных?

– Так вы об этом слышали?

Джарвис пожал плечами.

– Слухами земля полнится.

– У вас были основания ожидать чего-то подобного со стороны мистера Монро?

– Я не слишком хорошо его знал, чтобы делать подобные заключения. Мы все, если копнуть поглубже, не совсем нормальны. Трудно сказать, что может послужить спусковым крючком. – Это был вполне разумный ответ, но даже Скалли уловила в нем какой-то скрытый подтекст. Джарвис о чем-то умалчивал.