По мере продолжения чарующих и гипнотизирующих звуков музыки настрой заметно замедляется. Скалли совсем близко, так что их тела практически сливаются воедино, как всегда и было. Он ощущает знакомый жар между ними, незабываемую близость. Ее дыхание касается его шеи, ее пальцы покоятся у него на затылке. Их тела не могут скрыть того, что запутывают и таят их слова.

А потом она разбивает его сердце, когда он ощущает изменение в ее дыхании и понимает, что Скалли начинает плакать. Ее слезы безмолвные, тайные. Она не перестает двигаться под музыку. Малдер пытается глазами спросить ее, что не так, но она лишь прижимается ближе и прячет лицо в изгибе его шеи. Когда они заканчивают танец, она безмолвно плачет, уткнувшись в его воротничок; его пульс бьется напротив ее лба, его губы касаются ее волос. Малдер закрывает ее по мере возможности, защищая от толпы, от ночи, от всего, что причиняет ей боль изнутри. Он обхватывает ее затылок ладонью, прижимая руку к ее спине и поддерживая ее изо всех сил. Он не отрывает губ от ее волос, шепча слова утешения, которые она, вероятно, не различает, но ее пальцы впиваются в ткань его рубашки, давая понять, что она его слышит.

Когда музыка замирает и музыканты возвещают перерыв, Скалли разворачивается и выскальзывает из его рук. Она не смотрит на него и не произносит ни слова, просто исчезает в толпе и выбегает за дверь бального зала, словно Золушка в полночь. Он пытается последовать за ней, но уже поздно. Он говорит невесте и жениху, что она плохо себя почувствовала. Они шутят насчет выпитого шампанского, и он выдавливает из себя улыбку. Он уходит через пятнадцать минут после Скалли и направляется домой.

Он пишет ей с подъездной дорожки, спрашивая, в порядке ли она. Двадцать минут спустя она отвечает: «Я в порядке».

В шесть утра следующего дня его телефон вибрирует, и на экране высвечивается надпись: «Прости, что оставила тебя». Пол накреняется под его ногами, и ему кажется, что его словно бы ударили под дых. Безотрывно смотря на эти четыре слова, он опускается на деревянные доски пола рядом с кроватью и пытается дышать. В последующие годы он так и не набирается храбрости спросить, имела ли она в виду только «… на свадьбе».

Они не общаются в течение месяца.

========== Глава 9 ==========

***

Гроза принесла с собой проливной дождь, затянувшийся на всю вторую половину дня, и так как погодное приложение на телефоне Малдера не обещало перемен, шансы устроить засаду на поляне Миллера с целью увидеть местное световое шоу стремились к нулю.

Около трех часов Малдер, вынужденный заниматься написанием онлайн-отчета, которым он безнадежно пренебрегал, услышал, как дверь номера Скалли открылась и закрылась. Какой-то подпитанный адреналином миг он думал (или надеялся), что она идет поговорить с ним и в любую секунду постучит в его дверь, но через минуту до него донесся звук заведенного мотора машины. Он выглянул в залитое дождем окно как раз вовремя, чтобы увидеть, как Скалли выезжала с парковки в их щегольской машине.

Малдер достал телефон и написал ей сообщение.

«Куда направляешься?»

Она ответила через несколько минут: вероятно, ждала, когда остановится на светофоре.

«В Адорейшн. Базилику Сан-Альбино в Месилле. Напиши, если понадобится машина».

Ответ ему был продиктован профессионализмом, а Скалли была прежде всего профессионалом, однако откровенность насчет ее поездки оказалась чуть более интимной. Она могла просто написать «личное дело». Вероятно, с другим агентом так бы и произошло, а когда-то давным-давно – и с ним самим.

Возможно, он придавал этому слишком большое значение.

Он ответил «хорошо» и оставил все как есть.

Два часа, кучу бумажной работы и упаковку чипсов спустя Малдер получил звонок от Мариэлы. Она попросила их со Скалли присутствовать завтра на похоронах ее отца, сказав, что ее мать не против и что их присутствие будет желанным. Малдер принял это к сведению, еще раз принес свои соболезнования и заверил Мариэлу, что они со Скалли приедут.

Он колебался, размышляя, стоит ли звонить Скалли или заглянуть к ней. Она вернулась к себе около двадцати минут назад. Никто из них не ужинал, а ему нужно было сообщить ей об их новых планах на утро. Однако ему показалось, что ей требовалось некоторое личное пространство, и к тому же загнанная глубоко внутрь обида требовала предоставить ей на этот раз сделать первый шаг к примирению.

В конце концов он написал ей, сообщая новости вместе с подробностями завтрашней службы.

Получив отрывистый ответ «понятно», Малдер плюхнулся обратно на чересчур жесткий матрас и уставился на потолочный распрыскиватель, проведя рукой по уставшим глазам. Черт. Черт, черт, черт.

***

К девяти утра Малдеру начало казаться, что он телепортировался обратно в 90-е. Скалли постучала в его дверь спозаранку, одетая в черный костюм и шелковую синюю блузку, и повела себя так, словно накануне между ними ничего не произошло, спросив, не хочет ли он пройтись до закусочной позавтракать. Когда они заняли сиденье у окна, она показала ему результаты своих изысканий по поводу странных явлений в округе Донья-Ана, а также научные исследования и разработки касательно полигона «Уайт Сендс» – по крайней мере то, что было общедоступно. Она склонялась к мысли, что радиация имела какое-то отношение к делам военных. Очевидно, она уже поговорила с Астером и выяснила, что полиция закрыла зараженную местность для публики, но до сих пор не понимала, из-за чего вообще возникла проблема. Сегодня днем у Астера была назначена по этому поводу встреча с посредником из Минобороны.

Где-то в нулевых Малдер и Скалли перестали «решать» свои личные проблемы, притворяясь, что их не существуют, когда возвращались к работе и возводили стены, помогавшие им отгородиться от запутанных эмоций и неудобных сложностей. Скалли перестала притворяться, что она в порядке, когда спала всего пару часов, и начала признаваться, если плохо себя чувствовала. Она перестала говорить, что не плакала, когда по следам на ее бледной коже было очевидно обратное. Он перестал давать ироничные и бессмысленные ответы, когда отправлялся в какую-нибудь дикую вылазку, и честно сообщал ей, куда направляется. Он перестал говорить, что может работать, когда у него явно был жар или мигрень. И вот сейчас они сравнивали записи по делу и жевали тосты, притворяясь, что не было тех несколько минут в грозе, когда они сорвали бинты со своих ран, оставляя их открытыми и кровоточащими.

Назад в 90-е. У Малдера кожа зудела от всего этого.

Но, по крайней мере, она все еще здесь.

Когда они вернулись к машине, Скалли сказала:

– Не возражаешь, если я поведу?

Он передал ей ключи, касаясь при этом ее ладони пальцами.

– Развлекайся.

Она села за руль, смотря прямо перед собой, и добавила:

– Ненавижу похороны. – Это было первое настоящее предложение, сказанное ею с самого утра.

– Думаю, тебе приходилось слишком часто их посещать, – просто ответил он.

Она чуть заметно кивнула и завела машину.

***

Похоронное бюро имени святого Хавьера в Лас-Крусесе было более современным зданием, чем церковь, в которую Скалли ездила накануне. Оно было низким и длинным для защиты от жары, но снаружи выглядело так, словно находилось в торговом центре на восточном побережье, не вписываясь в окружающий ландшафт. Бюро находилось недалеко от больницы, в которой лежал сын погибшего мужчины, из-за своей болезни отсутствующий на похоронах отца. Скалли надеялась, что они по крайней мере оставили какого-нибудь близкого друга семьи или родственника составить мальчику компанию. Его состояние вполне позволяло ему, чтобы понимать, что будет происходить сегодня.

Она изо всех сил пыталась отнестись к сегодняшнему событию с профессиональной точки зрения – осмотреться во время данного мероприятия для сбора информации, как она сделала бы на месте преступления. Она проявит должное внимание и сочувствие к членам семьи жертвы, однако останется профессионально отстраненной от происходящего. С годами эта часть работы давалась ей все сложнее, особенно после того как она побывала на похоронах своих отца, сестры, Эмили и даже Малдера – а теперь еще и матери. Может, Малдер был прав: она посещала их слишком часто.