Так кто же так неожиданно спас молодого бизнесмена Ли, и вез его в Москву, перепутав с Ваном? Расскажем об этом по порядку.

Дело в том, что в те годы, которые теперь уже очень далеки от нас, в России было необычайно сильное увлечение ушу. Но к сожалению, горячий энтузиазм часто сопровождался полным незнанием чужих традиций и отсутствием собственных. Множество людей изучали самые разнообразные системы, выдаваемые за “Настоящее китайское Кун-фу”. Одной из таких школ и было московское объединение клубов ушу “Сычуань”.

Руководил этой разветвленной и преуспевающей в коммерческом отношении организацией Николай Николаевич Белкин, личность выдающаяся и незаурядная. В молодости Николай Николаевич занимался боксом, и поэтому считал себя крупным специалистом по боевым искусствам. Философский багаж Белкина также был весьма велик. Он увлекался дзен-буддизмом, учением Порфирия Иванова, читал книги Шри Раджниша, профессора Судзуки и переводы китайских философских трактатов. Не обладая выдающимися физическими качествами, Белкин имел крепкие нервы и железную выдержку, что делало его опасным бойцом. Но для демонстрации искусства поединков он почти всегда использовал своего заместителя -“семпая” – Игоря Синицина.

Синицин был идеальным семпаем. Он служил в армии в десанте, в юности занимался карате и умел считать по-японски до десяти. Год службы он провел в Афганистане, но старался никому об этом не рассказывать. Как и Белкин, он увлекался философией дзен, они вместе по сотне раз просмотрели все фильмы с Брюсом Ли, и до дыр истерли видеокассету с фильмом “Убийца сегуна”. Много интересного почерпнули они и из знаменитого фильма Джеки Чана “Пьяный мастер”, но самым главным авторитетом в их окружении считался великий и загадочный Карлос Кастанеда. Его книги учились наизусть, обряды неведомых индейцев – сакатеков друзья знали лучше, чем обычаи родного народа. С наиболее преданными учениками они практиковали “Путь воинов индейцев яки”, в поисках просветления употребляли в пищу дурман, пили мухоморовую настойку, жевали кактусы.

Как вы, наверное догадались, именно Синицин с Белкиным и встречали китайского гостя в аэропорту. Синицин держал плакат – творение Белкина, который он рисовал в течении нескольких недель. Белкин и был тем крепким мужичком, о котором мы уже успели Вам рассказать.

Теперь Ли ехал на заднем сиденье большого и неудобного “москвича”, зажатый между Синициным и Белкиным. В машине долго царило напряженное молчание. Наконец Синицин прокашлялся и и обратился к Ли с приветствием на японском, ибо это было единственный азиатский язык, в котором он знал несколько слов:

– Коннити-ва, сэнсэй Шен!

– Коннити-ва – произнес озадаченный Ли.

Почему Ван выбрал именно хату Петровича, на всю жизнь осталось для него загадкой. Дом старого Кондрата располагался между ветхой деревенской церквушкой и строящимся дворцом “нового русского”. Стройка занимала огромную площадь, кирпичный особняк гордо взметнулся уже вровень с церковью. За стройкой стояла разваливающаяся халупа, в которой жила семья цыган, торговавших наркотиками. Соседние дома не понравились Ван Шену, и он постучался к деду Кондрату.

– Заходи, мил человек! – Кондрат Петрович всегда был рад гостям.

– Здластвуйте, хорошо! – Ван впервые попробовал свое знание русского языка.

– А, китаец! – Старик Петрович оживился.

– Смотри, старуха, к нам Брюс Ли пожаловал! – обратился он к своей жене Марье Семеновне.

Из комнаты вышла опрятная старушка – верная подруга жизни Кондрата Петровича.

– Ой, иностранец, а у нас и на стол поставить нечего!

– Картошку ставь, сало, лук, огурчиков давай! – сверкнул глазами Петрович. – Капуста небось заквасилась! – четко распорядился старик.

– Проходи, садись, мил человек, как тебя хоть зовут-то?

– Ван, – ткнул себя в грудь молодой китаец.

– А я дед Кондрат, это жена моя, Марья Семеновна. Был у меня друг, тоже китаец, звали его Ли Лань-Фан.

И старик начал с удовольствием рассказывать Вану, о том, как он воевал в Манчжурии, брал Гирин, пил старое чанбайшаньское вино вместе со своим другом Ли Лань-Фаном.

Ван Шен слушал старика, улыбался, почти ничего не понимая. На столе появилась простая деревенская снедь, графинчик с калгановой настойкой, ароматно запахло картошечкой. Ван расслабился. Совершенно неожиданно он почувствовал себя дома, ему стало тепло и уютно, показалось, что он видит все это уже не первый раз, и знает, что будет дальше. Мать-Россия приняла и растворила в своих просторах очередного иностранного гостя, навеки изменив его судьбу.

После сытного ужина, Ван знаками показал Петровичу что хочет спать, попытался протянуть старику “зеленую” бумажку. Старик отмахнулся от долларов в суеверном ужасе, дал гостю помыться по – холодному в маленькой баньке, там же и постелил, ибо в избе была всего одна комнатка да веранда. Кроме того, старику было неудобно перед гостем, что на ночь на веранду затаскивались коза Машка с бодливым козлом Федькой – в последнее время по селу участились кражи.

После рюмки калгановой настойки Ван заснул легко и сладко, как в глубоком детстве в отеческом доме. Толстые бревенчатые стены не пускали в баньку холод, воздух был чист и свеж, от бревен пахло смолой и живым теплом.

…Петрович с женой долго сидели за самоваром, вспоминали прожитое, старик в тысячный раз рассказывал про Манчжурию, взятие Гирина, дружбу с китайцами, о жестоких и коварных японских самураях. Неожиданно для себя самого старик припомнил, как в августе сорок пятого он спас жизнь раненному китайскому партизану, которого едва не порубали своими мечами трое японских офицеров. Всех троих Кондрат Петрович снял одной очередью, двоих – насмерть, один потом в госпитале оклемался, пошел в Сибирь, на лесоповал. Раненный китаец тогда передал Петровичу какой-то сверток. Петрович отнес сверток в Особый отдел, но там сказали, что это просто старая книга.

Было уже за полночь, когда на улице раздался приглушенный шум моторов. На узкую улочку въехали армейский грузовик и несколько легковушек. Из грузовика споро посыпались бойцы спецназа в страшных черных масках.

– Цыган брать будут! – всполошилась Марья Семеновна.

– И куды их столько, одного бы участкового хватило – с досадой крякнул старик.

– Батюшки святы, да они же наш дом окружают! – перепугалась старушка.

– Семеновна, Машку – в подпол! – дрожащим шепотом скомандовал старик.

Петрович быстро потушил свет, выкрутил пробки, схватил старый дробовик, и вместе со старухой и Машкой схоронился в подполе. О том, чтобы затащить в подпол Федьку, не могло быть и речи – козел был на диво своенравен.

Спецназовцы не были виноваты в ошибке. На карте поселка дом, где жили торговавшие наркотиками цыгане, стоял сразу за зданием столовой. Но столовую снесли еще при Хрущеве, и спецназовцы в темноте приняли за столовую строящийся дом “нового русского”. Операцию планировало вновь назначенное начальство, спешащее отрапортовать о грандиозных успехах в борьбе с преступностью. Все действовали, как учили – никто не был виноват. Ветхая дверь Петровича была заминирована, дом был окружен, несколько человек взгромоздилось на крышу.