Как только с этим было покончено, Кроули практически повел Азирафаэля в ванную, идя рядом с ним, одной рукой обняв ангела за талию, а другой обхватив его за плечи. Тепло тела Азирафаэля вызывало у Кроули зуд в ладонях; совершенно неуместная реакция, учитывая обстоятельства, но Кроули носил свою человеческую форму, и эта форма жаждала близости ангела целую вечность, так что, возможно, физическое головокружение демона можно было простить.

Но это не должно было произойти вот так, их так желанный шанс быть рядом, о Бо… Дья… кто-то, почему это происходит вот так?

Ванная комната, которой владел Кроули, вплоть до пятиугольной плитки, черной и блестящей, идеально подходила к его высокотехнологичной, гладкой квартире. Она также не имела никакого права быть подобных размеров, поскольку старые дома Мэйфейра обычно не имели места для размещения встроенной ванны джакузи и гардеробной, достаточно просторной, чтобы называться подходящей комнатой. Кроули, однако, рассеянно полагал, что это так, и ванная не осмелилась возразить. Несмотря на распространенное мнение, что люди сверхъестественного толка не испытывают острой необходимости мыться — хотя некоторым представителям, конечно, не помешал бы хороший скраб — и могут просто использовать магию для поддержания личной гигиены, Кроули этот процесс нравился. Ему не нужно было ни спать, ни есть, но он был гедонистическим созданием комфорта — и он жил среди людей в течение последних шести тысячелетий, — поэтому предаваться горячей ванне в промозглые ночи, которые были в изобилии в Лондоне, было для Кроули одним из величайших удовольствий в жизни. Так уж получилось, что он тоже был порождением тщеславия, поэтому в ванной комнате было полно зеркал всех форм и размеров.

И вот здесь, посреди всей этой блестящей, ультрасовременной, явно чрезмерной и совершенно декадентской роскоши, стоял его ангел, в своей старомодной окровавленной одежде, с окровавленными руками, безвольно свисающими вдоль боков. Его лицо было бледным, болезненным и изможденным, а глаза… они были хуже всего, подумал Кроули. Они были хуже всего, потому что казались лишенными каких-либо эмоций, придавая Азирафаэлю вид, близкий к кататоническому. Ничто и никто не может выглядеть более неуместно в его ванной комнате, с горечью подумал Кроули.

Больше всего ему сейчас хотелось задушить голыми руками того, кто — или что — задумал это. Потому что все это было неправильно. Пытать Азирафаэля таким способом было неправильно. Заставить Азирафаэля Пасть было неправильно.

Но превращаться в козла отпущения было некому, поэтому Кроули осторожно подтолкнул ангела к большой черной керамической раковине, включил воду, вручную отрегулировал ее силу и тепло, взял холодные дрожащие руки Азирафаэля в свои и подставил их под бурлящую струю, бегущую из крана. Вода, стекающая в канализацию, стала розовой, потом красной. Азирафаэль сглотнул, и Кроули сжал его пальцы, чтобы, как он надеялся, ангел почувствовал, что этот жест был исключительно ободряющим. Он чудом достал немного мыла, втер его в кожу Азирафаэля и с удивлением наблюдал, что пена тоже стала ржаво-красной. Он смыл ее и выдавил еще больше мыла. Руки Азирафаэля начали заметно дрожать по мере того, как они становились чище.

Кроули потребовалось довольно много времени, чтобы смыть все следы крови — маленькие сгустки в складках на ладонях ангела и под его короткими, ухоженными ногтями, — но все было в порядке. Они почти закончили, Азирафаэль вытирал руки маленьким пушистым полотенцем, а руки Кроули все еще были защитно обернуты вокруг ангела сзади, его подбородок слегка опирался на плечо Азирафаэля, и он наконец заговорил. Его голос был серьезен, но достаточно тверд.

— Спасибо, мой дорогой, — сказал он очень тихо.

Было очевидно, что он изо всех сил старался казаться спокойным, на самом деле будучи совсем не спокойным, но, насколько Кроули был обеспокоен, в данном случае это была мысль, которая имела значение.

С кончика его языка готово было сорваться очень несвоевременное замечание, что-то о том, что Азирафаэль, скорее всего, был первым демоном, который назвал кого-то «дорогим», но, к счастью, ему удалось вовремя заткнуться. Должно быть, это нервы, решил Кроули. Нервы были вполне человеческим оправданием — он повидал множество этих несчастных сопляков, ревущих от смеха в ситуациях, которые были не более чем трагическими — и хотя он не был одним из них, он был уверен, что ему позволено вести себя так, словно он провел шесть тысячелетий бок о бок с этими очаровательными созданиями. А потом Кроули поднял глаза, встретившись взглядом с Азирафаэлем в зеркале, и все истерические шутки бесследно покинули его голову.

Они действительно были очень бледного, выцветшего оттенка синего и настолько полны страдания, что нечто болезненно сжалось в груди Кроули. Конечно, он был демоном, но по какой-то непостижимой причине он был способен испытывать все эмоции, которые не должен был испытывать. Он чувствовал печаль. Он мог чувствовать сочувствие. И он тоже мог любить. Возможно, это был просто сбой во всей системе функционирования демонов, или то, что большинство из них были слишком поглощены своей обидой и яростью, чтобы выдать какую-либо другую эмоцию, или тот факт, что они не провели несколько тысячелетий бок о бок с божественным существом, которое постоянно излучало любовь, но в конце концов все это не имело значения. Он мог любить, и он любил Азирафаэля, и то, что он видел сейчас, видел, как он смотрит этими странными, новыми, другими глазами, такими полными тоски и смятения, разрывало его сердце на части.

Кроули слегка покачал головой.

— Тише, это самое малое, что я могу для тебя сделать, ангел… — и он резко замолчал.

Одно дело — называть Азирафаэля ангелом в своих внутренних монологах, и совсем другое — называть его так теперь, когда… в уголках губ Азирафаэля мелькнула тень улыбки, но она не поднимала их вверх, нет. Улыбка выглядела мрачной, отчего лицо Азирафаэля стало еще печальнее.

— Черт… если все так плохо… — снова прервал себя Кроули. Конечно, все было чертовски плохо. Черт побери, сможет ли он когда-нибудь справиться с собственным языком? — Я имею в виду, я не буду называть тебя так, если это… если… — он не смог закончить.

Глаза Кроули, блестевшие янтарным светом в мягком свете, заливавшем ванную, впились в глаза Азирафаэля, столь необычайно лишенные красок.

— Нет, все… все в порядке, — вздохнул ангел и сделал еще одну жалкую попытку улыбнуться. — И в любом случае, люди все еще используют это как своего рода ласку… верно?

— Конечно, — прохрипел Кроули. Он опустил взгляд, не в силах выдержать этот новый, мучительный взгляд ангельских глаз.

Азирафаэль кивнул.

— Я знал, что он собирается сделать, еще до того, как он завернул за угол. Я почувствовал это. Не знаю как, но я почувствовал. И это была не только святая вода, у него тоже был нож, Кроули, — теперь его взгляд был почти умоляющим, так что Кроули позволил своим рукам обхватить ангела за талию должным образом, в попытке успокоить и поддержать, но даже его лучшие попытки привязаться все еще казались слишком неадекватными даже для его симпатии. — У него был нож и он был благословлен. Я… я думал, что это кто-то Сверху или Снизу, я был уверен, что это не может быть человек… он собирался убить тебя, Кроули. Он…

Все так скрупулезно обретенное Азирафаэлем самообладание, казалось, снова разваливалось на части, и Кроули мог выдержать только это. Одним плавным движением он поменял их местами, повернув ангела в своих объятиях так, чтобы они оказались лицом друг к другу. В следующее мгновение Азирафаэль прижался к нему изо всех сил, и его слезы лились рекой. Они были горячими на сгибе шеи Кроули, и приглушенный шепот Азирафаэля продолжал звучать в его ушах.

— Я убил его, Кроули… иначе он убил бы тебя… я не мог позволить ему, я не мог… не тебя… не сейчас.

— Ангел… — пробормотал Кроули, не в силах сдержать очередную дрожь. Его голос звучал пугающе нежно для его собственных ушей. Он даже не знал, что способен чувствовать, не говоря уже о том, чтобы выражать такую степень нежности. — Азирафаэль…