По какой-то причине — возможно, просто из-за того, что он иногда бывал высокомерным — он думал, что Кроули не чувствовал — не мог чувствовать — любви, но, ох, конечно, он мог, и Азирафаэль должен был это знать. Демон любил свои растения, любил хорошее вино и модные костюмы, любил свою Бентли, любил эту планету и многое другое. Все это были просто материальные объекты, но это не означало, что любовь Кроули к ним могла быть маргинализирована из-за этого. Теперь это казалось Азирафаэлю настолько очевидным, что он наконец улучил момент, чтобы обдумать все как следует. Он не был уверен, какое место в этом списке того, что любил Кроули, было зарезервировано для него лично, но он, конечно, должен был лучше понять, что понятие любви было далеко не полностью чуждо ему, демон он или нет.
И вот теперь, наблюдая за своим давним коллегой, своим давним другом, спящим, Азирафаэль вдруг почувствовал, как его захлестывают самые разные эмоции. Он даже не знал, с чего начать классифицировать их. Все началось с чувства глубокого стыда за то, что он пренебрег этим фактом, за то, что осмелился сказать Кроули, что он не поймет любви, а затем оно все понеслось галопом и по спирали вышло из-под контроля.…
О боже.
Лунный свет проникал в спальню через полуопущенные жалюзи, омывая лицо Кроули своим холодным, безмятежным сиянием, и если Азирафаэль должен был с чего-то начать, что ж, он бы сказал, что Кроули выглядел необъяснимо, потрясающе красивым. Кроули был демоном, и тщеславие входило в его должностные обязанности, но это не уменьшало степени его привлекательности. С его резкими скулами, длинными ресницами, острым носом и чувственным ртом, с его шелковистыми, черными как смоль волосами, небрежно падающими на лоб, с его янтарными глазами, такими глубокими и насыщенными цветом, с его стройным телосложением, изящными руками и учтивыми манерами, Кроули был ни чем иным, как шедевром. Не случайно он стал музой и вдохновителем для многих художников в разные времена и в разных местах мира.
И теперь, сегодня, сегодня вечером, после всего этого ужасного Апокалипсиса позади них, с сажей, все еще размазанной по всему его лицу, с призрачным лунным светом, льющимся на его кожу, Кроули выглядел более красивым, чем когда-либо в своей спокойной уязвимости. Азирафаэль сначала не понял этого, а потом начал ценить это доверие, которое демон оказал ему, позволив заснуть, буквально беззащитным, в присутствии своего противника.
Что-то дернуло Азирафаэля в груди, и это было одновременно больно и приятно. Он подозревал, что знает название этого чувства. Он подозревал, что должен был признать это так давно, и теперь, когда эта жалкая история с разрушением мира была закончена, Азирафаэль действительно надеялся, что у него будет шанс наверстать упущенное. В конце концов, это была всего лишь первая ночь в их жизни.
Рядом с ним демон беспокойно зашевелился во сне, его дыхание сбилось с привычного ритма, когда он пробормотал что-то почти неразборчивое. Азирафаэль потянулся, чтобы положить руку на щеку Кроули или на лоб — точно так же, как он делал это в бесчисленных случаях раньше — когда демон вздохнул что-то, что заставило руку Азирафаэля замереть на месте.
— Ангел, — пробормотал он, по-видимому, все еще крепко спя. Между бровями у него залегла складка, и внезапно его лицо стало еще более напряженным и изможденным, чем когда он пытался заставить дымящиеся, пылающие останки своей любимой Бентли работать одной лишь силой воли. — Ангел… Азирафаэль, — повторил он сонным, рассеянным голосом.
— О, мой дорогой, — пробормотал Азирафаэль и позволил своей руке двигаться дальше, пока она не коснулась теплой кожи щеки Кроули. — Спи, — прошептал он, нежно поглаживая ее и стараясь приложить как можно больше своей ангельской силы, чтобы случайно не шокировать его, вместо того чтобы отпугнуть кошмары, преследующие его во сне. — Отдыхай, мой дорогой, я рядом с тобой.
Демон почти сразу же затих, его тело расслабилось под божественным прикосновением Азирафаэля, складка исчезла со лба, а дыхание вновь обрело успокаивающую регулярность.
— Все в порядке, — пробормотал Азирафаэль, еще немного задержав кончики пальцев на щеке Кроули. — С этого момента все будет хорошо.
Еще одной вещью, которая должна была быть очевидной, но все же поразила Азирафаэля с силой товарного поезда, было осознание того, что он был ужасно близок к потере Кроули. Это была чистая удача — если только все это не было непостижимо, конечно, и кто… кто-то, мог знать это — что все закончилось так, как закончилось, с Небом, Адом и Землей все еще на своих законных местах, с ними двумя чудесным образом вне опасности, в целости и сохранности. Азирафаэль попытался представить себе, каково было бы, если бы гипотетически его сторона победила и… он не мог продолжать, так как простая мысль о том, что могло бы быть, вызывала дрожь. С точки зрения войн Небеса были беспощадны. Они не пощадили бы никого, в этом Азирафаэль был уверен.
Ангел смотрел на спящую, беззащитную фигуру своего демона, укутанного в пушистое одеяло, с таким хрупко красивым и решительно бесстрастным лицом.
Они не пощадили бы даже его, определенно не его, подумал он, внезапно ужаснувшись.
Азирафаэль сглотнул, отгоняя эту мысль. Не было никакого смысла представлять все это. Они были здесь, и с ними все было в порядке, и они были вместе. Он не собирался никуда отпускать демона, по крайней мере, с этого момента. Он планировал начать исправляться, на самом деле, он очень с этим запоздал, но лучше поздно, чем никогда, как говорится.
Когда наконец наступило утро, мирное, яркое и совершенно непостижимое, Азирафаэль лежал на полу рядом с кроватью Кроули, прислонившись спиной к стене, все еще наблюдая за своим демоном, впитывая его черты, не в силах насытиться перед лицом трагедии, от которой им удалось спастись, и с наступлением темноты ночи последние его тревоги тоже рассеялись.
Примерно в четверть двенадцатого веки Кроули дернулись. Он сделал вдох, более глубокий, чем предыдущий, и лениво открыл глаза, щурясь от слишком яркого света, льющегося снаружи. Он моргнул, затем снова закрыл глаза и тщательно потянулся, проделывая это так, как — Азирафаэль размышлял об этом уже не в первый раз в своей жизни — могло только существо, чьим истинным обликом была змея, и оторваться от этого зрелища было сложно. Затем, внезапно, рубашка, которую он все еще носил со вчерашнего дня — у Азирафаэля не было ни сил, ни моральной решимости раздеть его самого — исчезла из поля зрения, очевидно, будучи послана в другие планы существования по прихоти мысли демона. Азирафаэль мягко улыбнулся, когда Кроули снова потянулся, все еще не открывая глаз, словно он был одержим желанием ощутить каждую нить своих бордовых атласных простыней каждым квадратным дюймом своей кожи. Длинные мускулы на его руках и спине, теперь открытые дневному свету, изгибались и растягивались в манере, которую Азирафаэль находил привлекательной.
Затем янтарные глаза снова открылись и посмотрели прямо на него, такие теплые, довольные и знакомые.
— Привет, ангел, — вздохнул Кроули, явно нисколько не удивленный, увидев его в своей спальне, его голос был бархатистым шепотом, и улыбка Азирафаэля стала шире, хотя он этого и не знал.
— Доброе утро, мой дорогой.
— Значит, Конец Света все-таки не наступил, а? — спросил Кроули, теперь одарив его сонной усмешкой, которая, по мнению Азирафаэля, подходила демону непростительно хорошо. — Если только это не какая-нибудь галлюцинация, придуманная кем-нибудь из Сторон в качестве наказания, означающего, что я проснусь в мгновение ока в подземелье или еще где-нибудь.
Не прерывая зрительного контакта, Азирафаэль протянул руку и положил ее на тыльную сторону протянутой руки Кроули.
— Все хорошо, — просто ответил он.
И он не убрал руку. Ему очень нравилось то, в каком положении она сейчас находилась. Кроули, казалось, тоже это одобрил, когда его большой палец начал рисовать на коже маленькие круги.
