Их обоих тянуло к Броку невероятно сильно. Расслабившийся, отпустивший вожжи самоконтроля, он в общении со своей доченькой открылся совершенно с другой стороны. То, что ему не додали в детстве: любовь, заботу, внимание — он выплескивал на этого ребенка, который единственный во всем мире будет любить его просто так: веселым и грустным, красивым и не очень, правильным и ошибающимся. Впервые в жизни Брок Рамлоу был счастливым, цельным и, наконец, неодиноким… И притягивал магнитом к себе обоих модификантов.

Безусловно, присутствие ребенка сглаживало острые углы между ними. Девочка была беспокойной, как, наверное, и все новорожденные, и любое напряжение между ухаживающими за ней мужчинами влияло на нее очень остро: если кто-то из них был недоволен, девочка долго не могла уснуть, кричала и судорожно дышала, вызывая у всех опасения. Так что любые конфликты пресекались на корню.

Но долго, разумеется, так продолжаться не могло.

***

Жаждущий справедливости и ответов от бывшего любовника Роджерс неимоверно раздражал Брока — так что это было лишь делом времени, когда же они сцепятся. И вот, в один из вечеров, когда удалось уложить довольно рано Руби — они так назвали девочку, хотя документы на нее получить до сих пор не удалось из-за проблем с законом и легализацией у обоих отцов — бывшие любовники столкнулись на полутемной кухне.

— Сделать тебе бутерброд? — нейтрально спросил Брок, копавшийся в холодильнике.

А Стива девятым валом накрыли воспоминания. Брок любил готовить, часто оккупировал кухню в доме Роджерса, не подпуская того и близко к плите, зато позволял смотреть: на точные, четкие движения красивых рук, на полуприкрытые от удовольствия и азарта глаза, на мягкие губы, облизывающие ложку, снимая пробу. Оказалось, что для него, Стива, много значили их немногочисленные совместные выходные. Но он все потерял и надежды на возвращение не видел.

И Стив не выдержал.

— Почему ты был в Гидре?

— Я туда давно пришел, еще до Пирса, — начал Рамлоу почти умиротворенно. Готовка всегда успокаивала. — Тогда Гидра действительно хотела защитить людей. От таких, как… От модификантов. Думаешь, вы все замечательные? Защитники? Благодетели? Отнюдь, поверь тому, кто не раз разгребал завалы после ваших эпических подвигов. Разве вы думаете о том, что происходит вокруг во время сражения? Если можно срезать через стену, то долой ее, разве не так, Роджерс? И неважно, что под ее обломками окажется погребена чья-то жизнь или работа, или вещи, которые кому-нибудь дороги.

— Все не так… — чуть покраснев, выпалил Кэп. — Мы спасаем жизни!

— Конечно. Только вот девиз у вашего супергеройского цирка: «Чего бы это ни стоило». И платить чаще всего приходится не вам. Ой, не вам.

— Но ты ведь не мог не понимать, что «Озарение» уничтожит миллионы. Ведь у многих людей есть мутации, но не у всех они проявляются суперспособностями. Я видел программу: погибли бы не только ненавистные тебе мутанты. Ты ведь и сам…

— Мутант? Ты это хотел сказать? — начал поднимать голос Брок, но тут же утих: послышался плач. Тут же хлопнула дверь — значит, Баки уже с малышкой, можно не торопиться и рассказать этому наивному идеалисту кое-что о его распрекрасном ЩИТе. — Пирс, конечно, конченым сумасшедшим был, из организации отпускал только в мешке для трупов, кучу народу собирался перебить, но только ЩИТ не лучше. И пример тому прямо перед твоими глазами и еще в соседней комнате на руках у Баки.

— Что ты хочешь сказать?

— Ты как раз во льдах прохлаждался, когда ЩИТ решил прямо на населении провести эксперимент по созданию мужчин, способных рожать. Типа, решение демографических проблем, очередное облагодетельствование человечества. Эксперимент оказался неудачным. Столько тогда погибло женщин и детей… Даже всесильному ЩИТу замять историю не удалось. Моя мать погибла…

Брок отвернулся. Уже очень много лет он не вспоминал про свою семью, словно вычеркнув их из жизни. Но глядя на Руби и находя в ней черты своей матери, он невольно перебирал немногочисленные воспоминания о ней. В душе поднималась горечь. Ведь он мог вырасти в полной семье, и, возможно, отец гордился бы им, а не винил в ее смерти.

— Твоя мать? — тихо переспросил Стив. Сам он очень любил Сару Роджерс и тяжело переживал ее утрату.

— Женщины, у которых должны были родиться девочки, умерли сразу еще беременными. Остальные, родившие мальчиков, причем, совершенно обычных, не мутантов, медленно угасали еще несколько лет, не понимая, что происходит. Мне было четыре, когда она ушла. ЩИТ лишил меня всего!

— Этого. Не. Может. Быть, — словно гвозди в гроб вбивая, раздельно произнес Роджерс. Руки у него сжались в кулаки, а между бровей залегла суровая складка, означающая переход Капитана Америка в режим Оплота Справедливости, и лучше бы всем злодеям добровольно сдаться, потому что нет им теперь спасения.

— Сходи в архив, — устало отмахнулся Брок. Его до безумия вымотал этот разговор. Все равно что разговаривать со слепым о живописи: можно кричать до хрипоты — а толку ноль. — У меня допуск был всяко ниже твоего, и то я смог поднять документы. К тому же… Зачем бы Гидре такие эксперименты? Она всегда блюла чистоту генома человека.

— Я проверю, — медленно произнес Стив, выбитый из колеи тем, какой оборот принял разговор.

Немного помолчав, он набрался духа и решил прояснить то, что мучило его больше всего:

— Я понимаю, почему ты не пришел к Фьюри. Но почему не обратился ко мне? У тебя была масса возможностей, когда мы были вместе.

— Почему? Я любил тебя, Стив, так сильно, что забывал весь мир, когда видел тебя. Мне было все равно, кто придет к власти — Пирс или Фьюри. Да и сейчас кажется, что разницы между ними нет. Хрен редьки не слаще. А насчет остального… — Брок тяжело вздохнул. Он не хотел рассказывать, что искал способ спасти Роджерса, а когда не нашел, почти решился прийти с повинной. Но не смог перебороть боязнь увидеть ненависть в любимых глазах — и «дотянул». — Я боялся потерять тебя. Хотел побыть вместе подольше. Думал, что еще есть время. Безрассудно и глупо. Как оказалось, и не было у нас отношений, нечего было беречь.

— Брок, — Стив пытался сформулировать то, что зрело в нем почти полгода: все свои сомнения и робкие надежды, — и замолк, увидев горькие складки у губ, такие глубокие, что, видно, никогда не разгладятся, и выжженный взгляд черных глаз.

— Не надо, Стив. Не надо вот этого сейчас. Просто уйди. Пожалуйста.

И доблестный Кэп сбежал, побежденный самым неожиданным оружием — собственными чувствами к человеку, который раньше был ему не нужен, а теперь стал слишком важен, но было уже слишком поздно.

***

Едва за Стивом захлопнулась входная дверь, рядом с Броком бесшумно возник Баки, аккуратно притягивая к себе. Он все еще опасался, что его оттолкнут, хотя вот уже месяц каждое прикосновение переходило в объятие.

— Ты все еще любишь его? — тихо спросил Барнс, прижимаясь губами к виску.

— Слышал все, да? — Брок с удовольствием оказался в кольце сильных рук. Он соскучился за последние пару недель, когда они были плотно заняты обустройством дома и заботой о малышке. — Не знаю. Временами он так бесит меня своей узколобостью, что я готов его убить. Но это не отменяет того, что он самый лучший человек на свете.

— Да, Стив такой, — вздохнул Баки, инстинктивно крепче прижимая к себе своего мужчину. По крайней мере, он надеялся, что своего. — Им либо восхищаются, либо ненавидят. Сам никогда не остается равнодушным и других не оставляет.

— Ты помнишь? — осторожно уточнил Рамлоу.

— Все, что было до модификации, довольно отчетливо. А вот после — смазалось. — Баки выпустил Брока из объятий и усадил на стул. До сих пор у того продолжали отекать ноги, стоило устроить его поудобнее, а сам сел на пол рядом и замер, наслаждаясь теплом. — Помню приказы, миссии, убийства, разрушения. Пожалуй, я даже не уловил момент, когда попал из ЩИТа в Гидру. Только появились тесты — больно, холодно, остро, и регламент стал много жестче. А потом ты.