Зимнего ему навязал Пирс. Броку приходилось постоянно контролировать Барнса: он должен был следить за ходом всех процедур и выполнением строгого регламента, за малейшими изменениями психологического состояния и приводить Зимнего к порядку, если тот вдруг выходил из берегов. Самому наемнику это не нравилось, поскольку превыше всего он ценил свободу, свою и других, и все в нем восставало против почти безвылазного нахождения рядом с нестабильным киборгом, да и условия содержания Солдата, его беспомощность и растерянность, порой мелькавшие на обычно равнодушном ко всему лице, заставляли порой задуматься: а так ли уж необходимы все эти болезненные и унизительные процедуры?

Кроме того, Брока раздражало излишнее внимание, которое живое оружие постоянно ему оказывало — такого не доставалось даже Пирсу. Рамлоу явно был занесен в какой-то особый список в прожаренных электричеством мозгах Солдата, и при встречах он всегда чувствовал спиной взгляд — тяжелый, неотступный, давящий. Он нервировал и заставлял лишний раз оглядываться. Однако были и хорошие стороны: Зимний ненавязчиво прикрывал хэндлера на миссиях, а во время тренировок и вводных выглядел так, будто пытался вспомнить что-то важное, что-то, связанное с так привлекающим его человеком и, таким образом, никогда не пропускал мимо ушей команды.

Честно говоря, противостояние между ЩИТом и Гидрой потихоньку начинало Брока напрягать, с его точки зрения оно было надуманным и каким-то игрушечным и вызвано исключительно нежеланием руководителей обеих организаций поделиться властью. Иногда он думал, что лучше бы они (Пирс и Фьюри) объединились, и тогда было бы гораздо больше порядка, исчезли бы перекосы в законах, а люди и всяческие мутанты могли бы жить в мире.

Пока же противоположные цели ЩИТа и Гидры приводили к противостоянию и постоянной диверсионной войне между структурами, для виду притворяющихся дружественными.

***

Когда после очередного задания Капитан Америка подошел и без обиняков предложил Броку отношения, тот решил, что смог, добился своего, стал заметным и незаменимым, пробился в ближний круг. Тем горше было разочарование. Идиллия продолжалась вплоть до старта «Озарения», во время которого тихая война между ЩИТом и Гидрой достигла своего апогея, и Рамлоу оказался одним из тех винтиков, которые система пережевала и выбросила за ненадобностью.

Оказалось (как Брок узнал, уже сидя в тюрьме), что его просто-напросто использовали, чтобы выведать все секреты Гидры. Стив, часто оставаясь у Брока в гостях, — а отношения их продлились около двух месяцев — установил прослушку как в самом помещении, так и на одежде и в гаджетах, которыми пользовался ничего не подозревающий любовник. И вся его жизнь, сугубо личная, в том числе, транслировалась в режиме нон-стоп на сервер ЩИТа, где обрабатывалась аналитиками и психологами, чтобы скорректировать поведение Роджерса для поддержания легенды о возникших чувствах. Все-таки как бы Рамлоу ни старался умалчивать и уходить от расспросов, какая-то информация о буднях и целях Гидры в его разговорах со Стивом мелькала, тщательно отслеживалась руководством ЩИТа и использовалась для разработки контроперации по окончательному уничтожению Гидры.

Но у Роджерса был и личный мотив. Каким-то образом он узнал, что его лучший друг не погиб во время одной из операций, а все это время был жив и подвергался нечеловеческим пыткам. И что Брок играет одну из главных ролей в причинении боли его ненаглядному Баки. Горечь и злость Стива были столь велики, что он поставил себе приоритетной целью уничтожить Брока. И не столько физически, сколько морально, потому что в его измученной душе именно Рамлоу внезапно стал главным злодеем.

Странная иррациональная обида и острое неприятие убеждений навязанного любовника так застили ему глаза, что он почему-то не думал, что ни ЩИТ, ни Гидра не являются оплотами чистоты и благородства, что бойцы обеих организаций не цветочки нюхают на миссиях и что в институтах и закрытых лабораториях ЩИТа проводятся не менее бесчеловечные эксперименты по улучшению людей. Из его памяти постепенно стерлось, как сам он прошел через болезненное и опасное превращение в суперсолдата.

Весь гнев Стива, страстно желающего наступления мира и низвержения всех преступников, переключился на Брока. Тот стал для него олицетворением всего зла, которое только может существовать на свете, поэтому Стив, несмотря на свою благородную и склонную сопереживать другим людям натуру, крепко сжал зубы и решил единственный раз пойти против своих принципов и обмануть другого человека. Вот так, подпитываясь своей яростью, он и смог сыграть влюбленного рядом с Броком, да так, что тот поверил в его чувство.

Тем большим наслаждением Стиву было открыть на суде глаза Броку, наконец высказав ему в лицо правду, и смотреть, как гаснут чувства в глазах напротив.

Стив не хотел больше помнить о том, как тепло и чуточку удивленно смотрел на него Брок, как всегда просил поцелуя, никогда не нарушая личных границ без разрешения, как приятно было лежать головой у него на коленях и позволять перебирать волосы. Он не хотел вспоминать, как они занимались любовью, и Брок отдавался ему со всей страстью, не раздумывая и не сомневаясь, с такой радостью и открытостью, что перехватывало дыхание.

«Так ему и надо», — убеждал он себя, глядя вслед конвою, уводящему Рамлоу после оглашения приговора, но понуро опущенная голова этого гордого человека, не отчаивавшегося даже в самой сложной ситуации, на мгновение поколебала его уверенность в собственной правоте.

========== Часть 2 ==========

Разбирательства по поводу «Озарения» закончились как-то очень уж быстро. Настала пора покидать уютную камеру на одной из баз ЩИТа и отправляться в Рафт — суперсовременную секретную тюрьму, где содержались самые опасные враги теперь уже окончательно победившей партии.

Сказать, что Брок чувствовал себя плохо, значило ничего не сказать. После слов Роджерса что-то в нем сдвинулось, и тот внутренний огонь, который долгие годы позволял ему бодро сучить лапками во время самого глобального пиздеца, угас. Остались только едва тлеющие угли апатии и пепел странной, гнетущей тоски. Ему физически было плохо. И в довершение в голове засела абсурдная мысль: «Если бы Кэп был рядом, было бы легче».

Вдобавок к душевным переживаниям, его бесконечно тошнило, чего с ним в жизни не бывало, даже с перепою. Вероятно, это объяснялось вынужденной голодовкой, потому что тюремные харчи пахли столь отвратительно, что донести ложку до рта не получалось, не то что заставить себя что-то проглотить. Наверное, если бы не мрачные мысли, Брок посмеялся бы над тем, что его хотят вывести из строя таким примитивным способом.

Хоть и пытался он по старой, намертво вбитой привычке сохранять спокойствие и поддерживать тело в рабочем состоянии, ничего не выходило. Слишком силен был удар, нанесенный человеком, которому недоверчивый Рамлоу поверил и полюбил, чтобы продолжать барахтаться.

Поэтому, когда к нему пришел начальник базы с ошейником и наручниками, он спокойно позволил сковать себя, едва удостоив взглядом целящихся ему в голову и грудь вооруженных охранников.

Идти было тяжело. Когда-то Брок уже бывал на этой базе, конвоировал каких-то преступников от камер до вертолетной площадки. Но, кажется, тогда расстояние было в три раза меньше. Или его измученный организм настолько разладился?

Порадовавшись отсутствию повязки на глазах, иначе, не имея возможности ориентироваться в окружающем пространстве, он неминуемо грохнулся бы на землю — головные боли и головокружение донимали его уже который день — и мельком удивившись, что вертолет всего один, он безропотно залез на указанное коротким тычком автомата место. Пожалуй, если бы он планировал операцию по перевозке самого себя, то непременно бы взял еще парочку вертушек сопровождения и пустил ложный след с подставным преступником.

Впрочем, разработка деталей какой бы то ни было операции больше не являлась его обязанностью. Его задачей было долететь до Рафта, не отдав концы, потому что гул лопастей вкручивался в мозг, как тупое сверло в руках упорного садиста.