В машине он закрыл нас от водителя и сказал:

– Андрюша! На этом – всё! Никаких вылетов, никаких фронтов, сегодня же переезжаете с Маргариточкой и семейством на правительственную дачу. И ни шагу без охраны. Я в СССР отвечаю за безопасность. Иосиф Виссарионович в курсе этого. Он нас ждёт.

Мы приехали на дачу Сталина. Сталин и Берия несколько минут разговаривали по-грузински, затем извинились за это передо мной, и мы прошли в кабинет Сталина.

– Я отругал Лаврентия за то, что он сказал тебе то, что я хотел тебе сам сказать, Андрей. Войну мы, считай, выиграли, и выиграли потому, что у нас был ты, а у них тебя не было.

Я попытался открыть рот, но Сталин резко оборвал меня:

– Молчи! Мальчишка! Без тебя много тех, кто скажет, что это я выиграл войну. Да, я её выиграл, потому что поверил тебе и в тебя. Потому что ты доказывал свою правоту всегда делами. Болтунов у нас много! Очень много! А завистников ещё больше. Ты умудрился не влезть ни в политику, ни в склоки, ни в грязь. Ты просто делал эту победу. Завтра зайдешь в наградной отдел и получишь орден Победы за номером один. Указ я уже подписал. Тебе, Жукову и Тимошенко. А теперь, Андрей, придётся лезть в самую грязь. Ты был моей правой рукой все эти четыре года в военном деле. Теперь на тебе ещё более трудная задача: мир.

Главная опасность – это троцкизм. И тебя, и меня, после моей смерти, будут обвинять во всех смертных грехах, и, главное, в том, что мы не захватили весь мир. А тебя за то, что ты остановил эту войну, вообще к стенке приставят. Дай им только волю! Я же помню, как ты Кулика остановил! Ты думаешь, он тебе это простил? Жуков? Жуков – барин. И замашки у него барские. Вот ему, – он показал на Берия, – можешь доверять. Я бы ему это дело поручил, да горяч он больно, и врагов у него немерено. Одно плохо, молодой ты ещё, в партии всего три года. В ЦК тебя не провести, пока. Но я попробую. В общем, так, после моей смерти, или, когда я скажу, займёшь моё место. Понял?

– Понял.

– Жить будете на моей дальней даче в Семёновском. Людей ты подбирать умеешь, ты справишься. Ну, а должность… должность мы тебе придумаем. Так что сегодня у тебя переезд, а завтра жду тебя в Кремле. У нас теперь соседние кабинеты. Позвони домой и пригласи жену с детьми сюда. Я хочу их увидеть. И есть о чём поговорить с Маргаритой. Потом пообедаем вместе, Андрей.

День не задался: сначала узнал, что сын забрал документы из вуза, затем девица-юзер долго и упорно доказывала мне, что у неё не работает установленная программа, хотя у меня, в моём интерфейсе, всё работало. Пришлось настраивать её собственный интерфейс, убирая наставленные ей самой настройки браузера. Потом раздался звонок на мобилку, и пришлось ехать через весь город, для того, чтобы сгенерировать новые ключи к «Банк-клиенту», но по приезду выяснилось, что банк этого не требует, просто генеральный директор неправильно понял менеджера банка. Вернулся домой под вечер, перехватил что-то на кухне. Дома никого, жена у «вечерников», будет поздно. Настроение – пулемёта не хватает… Включил компьютер жены и запустил «Забытые сражения». Продолжать старую кампанию не стал, решил начать новую: Ленинград, 5-й ИАП КБФ, с самого низа. Младший лейтенант, И-16 24-й серии. Чёрт меня дернул записаться под чужой фамилией. Несколькими днями раньше прочёл в инете материал о найденном «ишаке» под Лугой с останками летчика. Три боя провёл, всё в порядке. Получаю новое задание: сопровождение «СБ» на бомбёжку моста через Лугу. Вылетаем двумя тройками, я – правый ведомый во втором звене. Ускорил время, лететь далековато. По привычке не очень придерживаюсь строя, а устроил «маятник». Привычный голос спикера: «Ты где? Займи своё место в строю!» «Да пошёл ты!» Немцы. Восемь «мессеров», асы. Четверо идут на первое звено, четверо идут к девятке «СБ». Я выше, начал разгон со снижением, с целью подловить первую пару на дистанции открытия огня. Бой получился какой-то сумбурный и необычный. Наши действовали совсем не так, как обычно действует компьютер: звенья распались, истребители действуют поодиночке, бомбёры совершенно не прикрыты, я ношусь рядом с ними, один «мессер» запарил и отвалил, тут на меня наваливается всё их оставшееся звено. Скорость ещё была, но один из них успел дать по мне очередь перед входом в облако. Облако ворвалось в комнату! В нос ударило запахом авиационного лака, сгоревшего пороха, и по лицу заструилась вода. Вместо джойстика в руке двулапая ручка «ишака», дикая боль у основания черепа и рёв двигателя. «Не понял!» Авиагоризонт показывает небольшое кабрирование и правый крен. Курс 285, 420 км/ч. Смотрю на правый борт: пробоины! Козырёк тоже пробит в двух местах. Лихорадочно вспоминаю задание: июль 41-го года, я должен быть в районе Кингисеппа, конец боя, бомбёры повернули назад. Даю правую ногу, и, блинчиком, не выходя из облака, пытаюсь развернуться на обратный курс, требуется 40–45 градусов. Удалось… Набрал скорость. Выскочил из облака и вижу, как «мессер» пристроился к «СБ», метрах в четырехстах от меня справа ниже. «Почему так болит шея?» А крови нет. Оглядываюсь назад: сверху никого, снизу ещё двое, набирают высоту. Облегчил винт, атакую. Почему-то нет радиосвязи. Прицел очень неудобный: громадная труба с наглазником. Зато скорость большая: 530. Немец увлёкся. Видимо, у пушки кончились патроны, бьёт только из двух пулемётов. Дальномера нет, придётся на глаз. Поймал! Какой тугой спуск! Готов! Делаю горку! Иду маятником, постоянно оглядываясь назад. «СБ» парит и отключил левый двигатель. Немцы прут на него. Интересно, сколько у меня снарядов и патронов? Всё, пора! Закладываю левый вираж, иду в лобовую со снижением. «Упреждение, упреждение, упреждение!» «Огонь!» И доворот влево на ведомого. «Огонь!» И иммельман! «Ой, дурак! На хрена я полез на вертикаль! Это же “ишак”, а не Ла-7!» Переворачиваюсь, но скорость потерял. Вот он, «мессер», а скорости нет! Стоп! А у него винт стоит! Где второй? Должен быть ниже и впереди. Не вижу! Плохо! Немец сбрасывает фонарь. «Э, нет, мы так не договаривались!» Две очереди из ШКАСов по кабине, он валится вовнутрь. Где второй «мессер»? Не вижу. Вот что-то! Это же парашют! Оглядываюсь, больше никого. «СБ» ползёт на одном моторе. Продолжаю качать маятник и сопровождать его. Впереди ещё один, но он удаляется от нас. На проходе мимо бомбёра вижу, что он машет мне флажками. Если бы я знал, что он хочет сказать. Сигналов я не знаю… Сбросил скорость, подошёл поближе, оглядываюсь – никого. Он открыл форточку, показал большой палец и растопырил четыре пальца. Потом махнул рукой: «Уходи!» Я показал, что нет, доведу. Прибавил скорость и продолжил качать маятник. Он же не знает, что я не знаю, куда идти. Порылся в карманах, нашёл комсомольский билет: Титов Павел Петрович. Зеркало бы! Посмотрел на планшет. Курс проложен из-под Таллина, посадка в Кронштадте, осталось 25 километров. «СБ» выпустил шасси и пошёл на снижение у Красной Горки. У меня загорелась лампочка, поэтому я пошёл на посадку вместе с ним. Чёрт, сколько сил надо потратить на выпуск шасси. «СБ» сел, мне пришлось перетянуть через него, потому что он остановился на полосе. Посадка у меня получилась «не очень»: оказалось пробитым колесо, правую стойку я подломил. Может быть, оно и к лучшему. Посмотрим. От стоянок к «СБ» и ко мне идут люди, выехало две машины и трактор. Расстегнулся, вылез на крыло. По-прежнему очень болит шея. Вспоминаю, что Титов был убит в воздухе пулей в шею. Ощупал петлицы: два кубика, на груди комсомольский значок и «Ворошиловский стрелок». Негусто. Подходит подполковник, докладываю: «Лейтенант Титов, 5-й ИАП КБФ, сел на вынужденную по топливу!»

– Что ж вы, говнюки, так моих ребят прикрывали! Двое вернулось из девяти!

Подходят лётчики, и один из них обнял меня:

– Ну, лейтенант! Ты даёшь! Четырёх «мессеров» приземлил! Что домой-то не пошёл? Я ж тебя отпускал!

– Значит, вернулся бы только один… Ты подбит был, а фронт рядом. – Он ещё раз обнял меня, потом повернулся к подполковнику и доложил: