Реальный случай, рассказываю со слов: На радиоцентр узла "Газон" штаба ЗабВО приехал проверяющий. Пришёл, а во втором зале где четвёртая радиосеть из четверых что-то передаёт один, остальные просто сидят в головных телефонах и Великого проверяющего по уставу, мерзавцы такие, не приветствуют! В первом зале, где первая радиосеть и связь с узлами вроде "Рубина" и "Былины", которым "Газон" подчинён, из троих не работает ни один, все просто сидят. А шифровальщик вылезти из своей каморки вообще не пожелал, а только морду заспанную наглую высунул в окошечко и поведал, что не имеет права покидать комнату шифрования и в неё кого-либо пускать. Ну, кто ж виноват, что у Макса по жизни помятая физиономия, и сказал он оскорбительную для слуха набольшего начальника святую правду? Вообще, не фиг было на стук всяких уродов высовываться! В результате проверяющий долго клеймил выявленных бездельников и дармоедов, которые тут окопались. А когда ему попытались объяснить, что работа в эфире это вообще-то вид боевого дежурства даже в самое мирное время и карают за всё, как на передовой, если связисты оплошают. Проверяльщик приказал, пока у них радиограмм по делу нет, чтобы не бездельничали, пусть хоть передовицы "Правды" передают, чтоб не балдели, а службу несли! Хорошо, что начальник связи ЗабВО полковник Мисюк был адекватным связистом и этот бредовый приказ отменил. Но это показательный пример. Ну, не понимают военные, что есть службы, которые существуют в режиме "по готовности"![12] И что на самом деле сидеть и слушать эфир в ожидании изматывает часто сильнее, чем работа с абонентом. Ведь эфир, зараза, особенно ночью, так убаюкивающее поёт, свистит, трещит и мяучит, что не заснуть и не пропустить свои позывные, когда тебя начнут вызывать, очень не просто.
А если ещё и флот, где радостный трепет у любого возникает только при виде как можно бОльшей железной плавучей хреновины шаровой краской вымазанной и с медяшкой надраенной. Какое на таком фоне развитие связи? Не смешите мои тапочки! И кому, какое дело, что флотские командиры будут потом рвать последние седеющие на глазах волосы со своих плешек, оказавшись без связи и возможности хоть как-то повлиять на развитие ситуации в критический момент? Тогда они на долю секунды осознают, что связь нужна ДЛЯ УПРАВЛЕНИЯ, а не для показательных плясок вокруг неизвестно чего. Но этот порыв они забудут и задушат, едва оклемаются и телега будет скрипеть дальше по давно накатанной колее. Я совсем не хочу всех убедить, что склад с валенками и бушлатами важнее всех крейсеров. Речь только о том, что нельзя ничего выпячивать и в любом организме, в том числе и флотском, нужны и важны все его части без изъятия. Мне как-то не встречалось толпы желающих попасть к хирургу с целью отрезать себе ненужные мизинцы на руках, даже на фоне множества весьма странных людей. И может шутка: "Вы не смотрите, что я лежу и ничего не делаю! Знали бы вы, как я сейчас занят на клеточном уровне!" На самом деле не совсем шутка…
Да! А ещё не забывайте, про вколоченную во всех и всюду шпиономанию. А ведь при выходе в эфир радист передаёт не прицельно своему адресату, а любому, кто сможет поймать его сигнал. И надпись "Внимание! Противник подслушивает!" как любой военной аппаратуре связи — это самая лапидарная правда. И этот факт не внушает доверия и любви к радистам. Как там: "…ложечки нашлись, а вот осадочек остался!"…
Вот в такую реальность и направляется сейчас моя героиня и не в любимую и обласканную всеми СНиС, где все места уже давно заняты и поделены. Да и нечего там радисту-дальнику делать…
Глава 12. 9-10-е июля. Кронштадт — Гангут
С катера отшвартованного в Купеческой гавани наше отделение в сопровождении пожилого мичмана с четырьмя "галками" выслуги на рукаве мы не очень ровной колонной потопали куда-то по улочкам старинного Кронштадта. Не очень ровно мы топали потому, что двое умудрились за время дороги укачаться, хотя на мелкой волне катер почти не качало. Я этот бравый строй, как самая "рослая" замыкала и вдали от сурового глаза начальника могла в своё удовольствие крутить головой по сторонам. Ну, а чего, вы хотели, я же впервые на острове Котлин в овеянной историей морской крепости Петром заложенной. Впрочем, как раз крепости, вернее крепостных стен, я пока нигде не видела. Пару раз мелькнул на фоне неба круглый купол большого собора, а в остальном мне понравилось, как-то очень тихо и камерно, но при этом без глухой заброшенности далёкой провинции. Несколько раз навстречу попались моряки и даже гражданские…
У штаба, наверно это мой личный рок такой, всех куда-то увели по одному, по двое, а я осталась сидеть на лавке. Сначала вскакивала на каждого проходящего, потом включила мозг и перебралась на дальнюю лавочку, где могла расслабиться и не изображать строевую стойку перед каждым проходящим проходимцем с кокардой на лбу. Вообще, если следовать уставу, то я как имеющая самое маленькое звание обязана со всем жаром и пылом приветствовать фактически любого в военной форме… Так, что надо быстренько в адмиралы податься и никого не приветствовать, кроме Верховного…
Очень злой и нервный старшина с повязкой на руке прибежал искать меня часа через два. Вообще, смешно вышло, он прибежал, сделал пару кругов, подбежал к одному стоящему в стороне матросу, спросил чего-то, раза три пробегая мимо, смотрел и на меня и умчался. Появился он минут через двадцать с капитаном третьего ранга, а может майором, фиг его знает, если он связист, оба встали напротив лавок обозревая всех четверых находящихся в их поле зрения:
— Вот видите! Товарищ майор! Нет тут вашего Луговых! — Я встрепенулась, но меня ведь не звали, просто услышала свою фамилию…
— А вот я в этом не уверен, товарищ старшина первой статьи… Краснофлотец Луговых! Подойдите к нам! — Чётко скомандовал майор, поймав мой взгляд. Вы бы видели лицо бедного старшины. Я подошла, откозыряла и меня повели в другой штаб, а потом на узел связи. Свой мешок я нигде оставить не могла вот и ходила везде с ним, что к концу уже хотелось просто кого-нибудь пнуть посильнее. Меня записали в десяток книг, списков и ведомостей, поставили на комсомольский учет, успев попенять, что за июль я не уплатила комсомольские взносы и не проявляю активности в политико-воспитательной работе подразделения. Я было хотела ответить, но увидела пустые глаза говорившего политрука, поняла, что он сейчас не задумывается и не понимает, что и кому говорит, робот такой говорящий…
В маленьком кабинете, где я оказалась, сидел какой-то политрук, как мне показалось, он предложил мне расписаться. Я как учил папа, сначала стала читать подписку по допуску к секретным сведениям, что никому и никогда ничего не расскажу, иначе меня ой как накажут. Сосед влез:
— Мета! Это особист, дай лучше я с ним буду говорить…
Он пару раз перечитал все мои невеликие документы, мы с Соседом заполнили анкету, которую особист разве что на зуб не попробовал. Потом насупился, наверно это означало грозную суровость, которую с его пухлой мордашкой изобразить было трудно:
— Вы всё поняли? Краснофлотец Луговых!
— Всё поняла!
— И знаете, как работать с секретными документами?
— Конечно!
— И как?… — Сосед хихикнул, набрал грудь воздуха и выпалил на одном дыхании:
— При получении секретного документа, я обязана его перед прочтением съесть, пепел проглотить, потом убиться лбом об стол, дважды застрелиться и самозакопаться! Всё правильно? Товарищ командир…
— Чего… Чего, чего?
— Ну, главное, ведь, чтобы враги ничего не узнали! А так точно не узнают… — сделав паузу, словно думаю, подняв глаза к потолку, — Нет! Так точно не узнают! А ещё бы хорошо это в присутствии командира, комиссара и начальника особого отдела, чтобы могли оценить мою бдительность…
Я подумала, что Сосед явно перегнул, потому, что особист стал краснеть, пучить глаза, щёки как-то подозрительно стали подрагивать. И когда кабинет внезапно сотряс громовой гогот, я чуть со стула от неожиданности не упала. Особист трясся от смеха, едва не падая со стула и вытирая со щёк слёзы. Когда, наконец, он смог говорить, я постаралась сделать самое глупое и невинное лицо, сама успела подумать, что если бы я предполагала, что именно хочет выдать Сосед, то не вышло бы такого наивного лица диссонирующего со словами.