— Где ты шатался всё это время? — чудится в этом взгляде Шишагову. — Я уже устала тебя ждать!

Будто расплавленным металлом по спинному мозгу плеснуло — он раздувает ноздри и хозяйским взглядом от макушки до подола осматривает молчаливую собеседницу. А она вовсе не смущается, даже чуть поворачивается, позволяет получше себя разглядеть. Роме становится жаль, что он одет в практичную в зимнем походе, но совершенно неуместную рядом с этими дамами одежду из оленьих шкур, он ощущает всю убогость своего ободранного походного ранца, но только шире расправляет плечи.

— Вижу, я здесь уже ни к чему, — угрюмо заявляет Азар. — С разрешения прекраснейших обитательниц нашего города я удалюсь.

— Да — да, иди, ты нам совсем не нужен, — не поворачивая головы, отвечает ему Айне. — Позволь спросить, Ромхайн, что за чудесное животное является твоим спутником? — распахнувшиеся от восхищения диковинным существом глаза женщины делают её вдвое моложе. Машка, зараза, учуяв, что речь пошла о ней, умной, красивой и самой — самой, выходит вперёд, садится с видом опускающейся на трон королевы, кокетливо изогнув шею и наклонив усатую голову.

— Это чудо зовут Маха или Машка, и я не могу сказать, как называется такой зверь — там, где я подобрал её маленькой, некому было давать животным имена.

— Хотела бы и я иметь у себя такую красоту! Но долгие разговоры на холоде не должное занятие для того, кто проделал длинный путь. Прошу, следуйте за нами. Думаю, вы сумеете оценить гостеприимство здешних хозяев, как в своё время оценила его наша семья.

Анлуан Мак Кет отложил в сторону свиток, склеенный из нескольких кусков пергамента, и прикрыл ладонями уставшие глаза. Чуть больше года тому назад в страшном сне не мог он увидеть себя за таким занятием, как чтение. Пусть его туат не был самым богатым в Коннахте, да и в Гайлиминх стада Конмхайн Мары были не самыми многочисленными, но благодаря доброму уходу их скот был тучнее, чем у соседей, являясь предметом их зависти и мечтой скотокрадов. То, что не додавали пастбища, дарило море — рыбу на столы, водоросли для удобрения каменистых полей. Порой и хлеб приходилось печь, добавляя в него красную морскую траву, но даже последний раб никогда не ложился спать с пустым желудком.

Сейчас тот чёрный день, что перевернул жизнь его семьи, толком и не вспомнить. Смешались в памяти вопли примчавшегося с пастбищ сынишки одного из параситов, тяжкий грохот колесницы, возница, что без устали понукал лошадей стрекалом, белые лица оглядывающихся воров, вылетающая из‑за чёрных коровьих туш колесница врага, запряжённая рыжими лошадьми. Боевая ярость выбросила Анлуана из колесницы, как камень из пращи, следом мчалась четверка телохранителей. Быстротечная схватка на берегу Лох — Корриб, в которой не считаешь нанесенных ударов. Кровавая, кипящая радость, охватившая ри, когда пробитый его копьём противник рухнул лицом в вереск. Его сильная левая рука, за волосы взметнувшая к небу окровавленную голову врага. Пальцы не разжались даже тогда, когда отрубленная ударом меча почти по локоть, она упала на землю.

Священная ярость битвы ушла, впиталась в почву вместе с хлынувшей из культи кровью, и больше уже не возвращалась. Они отбили своё стадо, пережавший руку над раной тонкий ремешок остановил кровь, огонь факела прижёг рану…. Ему было всё равно. Ри да Конмхайн Мара не может быть калекой — представлять туат перед богами и соседями должен муж, совершенный во всём. Даже божественный король острова, потеряв кисть руки, был отстранён от власти до тех пор, пока другой бог не сделал ему живую руку из серебра. Нет больше таких умельцев среди потомков богини на их зелёном острове. Анлуан сын Кета вместе со всеми свободными туата голосовал на выборах нового ри, передав власть в надёжные руки старшего из племянников, человека достойного, наделённого множеством нужных умений.

Что ж, если судьба закрыла перед ним путь власти, остался путь знания — для друида отсутствие руки не недостаток, а достоинство. Благородные Конмхайн Мары, потомки богини, всегда знали толк в магии. Он помнит долгий путь в Уснех, на собрание друидов всех пятин. Как оказалось, его не ждали и там — идущие по пути Знания давно толкаются на нём плечами — родной остров велик, но не бесконечен, за власть и влияние обладающие знанием бьются не менее ожесточённо, чем ри соседних туатов за плодородные поля или добрые сенокосы. Если лезть в это змеиное гнездо в сорок лет, не имея особых заслуг — до конца жизни будешь заклинать свиные стада от болезней и дурного глаза. Поэтому на предложение пройти обучение за морем у друидов, хранящих тысячелетние знания он согласился сразу, только посоветовался с женой. Затем были розданные в пользование родственникам и параситам стада, сборы, и вот уже большой каррах из трёх бычьих шкур пронёс его семью по волнам мимо зелёных скал Слиав Мин Ихер…

Огонёк догоревшей свечи замигал и погас, выпустив напоследок длинную тонкую струйку дыма. Анлуан убрал огарок и поставил на его место новую свечу, поджёг, перенеся огонь из печи специальной палочкой. Он уже легко справлялся с большинством дел одной рукой. В бруге, укрывающем здешних мудрецов, хранится множество полезных вещей, делающих жизнь обитателей удобной. Привезённых с собой богатств с избытком хватило на то, чтобы оплатить обучение и самого Анлуана, и обеих его дочерей. Айне сама учит местных работе со зверьём, не зря в её жилах течёт древняя кровь Лиата Мак Лойгне. Много мудрости хранится за деревянными стенами Колеса Севера, когда постигшая её семья вернётся на родной остров, владетели пятин будут оспаривать друг у друга их службу, а знатные женихи станут толпиться под дверью и сражаться за право хотя бы увидеть его дочерей!

Хлопнула входная дверь, чистые голоса наполнили жилище своей музыкой, а сердце Анлуана радостью. Жена и дочери, румяные с морозца, развешивали плащи недалеко от печи, продолжая обсуждать какое‑то приятное событие. Глава семьи, как обычно, не слушал слов — для счастья ему достаточно было слушать звук их голосов. Но в этот раз Этайн одной фразой вырвала его из этого блаженного состояния.

— Ещё до Бельтана я выйду за него замуж.

И Айне, его мудрая Айне, вместо того, чтобы прекратить неподобающие речи, поправила в причёске старшей дочери выбившийся локон, и как о чём‑то давно решённом заявила:

— Учитель сказал, что он собирается возвращаться к своим смыслянам. Стоит поторопиться — нехорошо, если сговор и свадьба приходятся на разные четверти года.

— А мне он не сильно понравился, — отозвалась Креде, вытаскивая из волос бесчисленные заколки. — Завёрнутый в шкуры дикарь, не понимает ни одного языка, кроме смыслянского. Он, конечно, силён, его животное не знает себе равных, но не думаю, что он достаточно образован, чтобы быть для сестрички достойной парой. То ли дело хранитель Азар, вот кто действительно владеет даром благородного обхождения!

— Этот дикарь моментально понял, чем именно испачканы твои тонкие пальчики, сестрица, и удивился — он считал, что здесь все знания заучивают на память. Он, милочка, наверняка умеет писать. Вспомни, в отличие от нас, он пришёл не учиться, хранители пригласили его для обмена знанием. А Азар отчего‑то очень зол на Ромхайна! Уж не получил ли он от заморского сида по своему горбатому носу? — отбила атаку Этайн.

— Может быть, кто‑нибудь расскажет мне, о чём вы так увлечённо беседуете?

— Я выбрала себе мужа, отец.

— Я его знаю?

— Нет, Парабат только сегодня привёл его в город. Но мы вас обязательно познакомим.

— Дочь, возможно, какой‑то смазливый местный дикарь и вскружил тебе голову, но вспомни — среди окрестных племён нет ни одного истинного ри. Их вожди всего лишь предводители военных отрядов, не имеют понятия о священном браке правителя с Властью. Вместо этого окрестные айре предпочитают повиноваться кучкам выживших из ума стариков. Они не знают правды ри — не удивительно, что их жилища напоминают звериные норы.

— Ромхайн не здешний уроженец. Учитель сказал маме, что он приплыл с Запада на чудесном корабле, который буря принесла к здешним берегам на волшебных крыльях. Он заморский сид. Видно, неслучайно вы с мамой выбрали мне имя.