– Тебе помощь не нужна? – спросил он, готовый в любой момент подхватить Патрика за локоть. Но тот шел довольно быстро, миновав парк, так же уверенно свернул за угол и даже почти не пользовался тростью, чтобы ощупывать дорогу перед собой.

– Я же сказал, что всё тут знаю. Вот сейчас мы проходим мимо кофейни, здесь всегда пахнет выпечкой. Редко что-то покупаю из сладкого, даже не знаю, что у них сейчас в меню. Но пахнет шоколадом.

– Патрик, подожди… – Коул придержал его за рукав. – Я мигом, две минуты.

Прошло даже меньше времени до того, как он вышел из кофейни с целым пакетом шоколадных кексов.

Район был небогатым. Здесь преобладало социальное жилье, которое государство выдавало нуждающимся. Узкие двухэтажные домики выстроились вдоль улицы одной сплошной стеной. Они все были похожи, как близнецы – два окна на втором этаже, окно и дверь на первом, перед фасадом – крошечный палисадник. Каждый хозяин стремился по мере возможности облагородить свое жилище, поэтому разных форм и расцветок ограды, двери и окна хоть как-то оживляли экстерьер улицы.

Патрик остановился около одного из домов, тронул рукой низкий деревянный забор, покрытый начинающей лущиться белой краской, и сказал:

– Пришли.

Он отпер дверь. Внутри квартира тоже не блистала изыском: первый этаж состоял из кухни и гостиной, в которой были пара шкафов, несколько стульев и разложенный диван с подушкой и тонким одеялом на нем, а у противоположной стены стоял синтезатор, колонки на полке, еще какая-то звуковая аппаратура, в которой Коул не особо разбирался. Шторы были задернуты, из-за чего в гостиной создавалось ощущение сумерек. Наверное, так было изо дня в день.

– Ты не против?.. – спросил Коул и отодвинул штору, пока Патрик ставил чайник на кухне.

– Ах, да, конечно, – отозвался тот. – Лорис постоянно говорит мне, чтобы я открывал окна, но я забываю.

– Лорис?

– Моя сестра. Она приходит иногда, помогает по хозяйству. Раз в неделю, бывает, два. У нее ведь своих дел невпроворот – работа, дети…

Патрик так проворно управлялся на кухне, гремя чашками и шурша чайными пакетиками, что Коул даже заглянул посмотреть, не прозрел ли он невзначай. Действия Патрика выглядели несколько странно, ведь у него не было привычки поворачивать голову в ту сторону, где были его руки.

– Тащи сюда кексы и садись за стол, – сказал Патрик, наливая в чашки кипяток.

Пока они пили дымящийся ароматный чай, Патрик снял подаренные очки, потому что с ними было неудобно. Утренний луч солнца падал сквозь кухонное окно прямо на его лицо, и у Коула, наконец, появилась возможность рассмотреть его глаза. Серые, без фокуса, слегка косящие, они почему-то казались Коулу гораздо более живыми, чем многие виденные им до этого.

– А ты как живешь? Рассказывай, – привел его в чувство Патрик, и Коулу на долю секунды показалось, что они встретились взглядами.

– Ну, я тоже один живу. У меня дом в Тоттеридже. От родителей я съехал, как только начал прилично зарабатывать. Теперь, кроме домработницы, никто в моей комнате не хозяйничает, – Коул усмехнулся.

– А наш отец бросил нас вскоре после моего рождения, – вздохнул Патрик. – Мама умерла, как только Лорис исполнилось восемнадцать, и сестре пришлось ставить меня на ноги. Я рад, что теперь у нее, наконец, есть полноценная семья, и стараюсь не быть обузой. Научился многое делать сам.

Патрик молча доел кекс, затем снова надел очки и принялся мыть чашки. Коул решил перевести тему разговора на более радостную.

– Я видел, у тебя целая мини-студия… Выступаешь где-нибудь?

– Нет… Для этого нужны связи. У меня заказывают музыку разработчики компьютерных игр… Что бы это ни было. А еще некоторые довольно известные музыканты выкупали авторские права на мои треки. Было дело. Только никому не говори, – Патрик заговорщицки улыбнулся.

– Ничего себе! Да это же настоящий скандал! – Коул засмеялся и вдруг почувствовал себя на маленькой бедной кухне уютнее, чем в своем огромном особняке в элитном районе Лондона. – Может, сыграешь что-нибудь?

Они переместились в гостиную, Коул расположился на диване, а Патрик пару минут повозился с аппаратурой, затем сел на табурет и коснулся клавиш.

С первой же нотой Коул забыл, как дышать. Удивительно чистая, объемная, почти осязаемая мелодия будто заполнила собой всё пространство небольшой комнаты. Патрик играл что-то из классики, которую Коул знал откровенно плохо, но тут же клятвенно пообещал себе исправиться. Пальцы музыканта неимоверно точно ударяли по черно-белым клавишам, извлекая звуки, которые, казалось, резонировали с чем-то у Коула внутри. Неожиданно он ощутил, как защипало в носу, и глаза сами по себе наполнились влагой. Такая реакция организма на обычную фортепианную музыку была для него в новинку. Патрик, как заправский маэстро, взмахивал волосами на особенно драматичных переходах мелодии, а Коул не мог отвести от него глаз.

Последний аккорд эхом отразился от стен и растворился в воздухе. Спустя несколько мгновений тишины Патрик спросил:

– Ну как? Ты молчишь, и я не понимаю, понравилось тебе или нет.

– Это прекрасно, – выдохнул Коул. – Я просто… не могу подобрать слов.

– Спасибо, – улыбнулся Патрик. – В детстве, когда я играл, мама садилась рядом и держала руку на моем плече, чтобы я знал, что она слушает и ей нравится.

Коул, недолго думая, придвинул стул к синтезатору, сел позади Патрика и опустил ладонь на его плечо.

– Сыграй еще, пожалуйста, – мягко попросил он.

И Патрик играл для него мелодию за мелодией – старые и современные, грустные и веселые, местами просто импровизировал на ходу. Он сфальшивил всего лишь раз, когда Коул, устраиваясь на стуле поудобнее, случайно скользнул пальцами по его шее, задевая кончики отросших волос.

Они не заметили, как прошли часы. Коула ждали дела в модельном агентстве, о чём он нехотя сообщил Патрику.

– Что ж, был рад провести время с тобой, – сказал тот, вставая из-за синтезатора. – Но позволь мне кое-что сделать напоследок… Просьба может показаться странной.

– Эм… какая? – недоуменно вскинул брови Коул.

– Можно тебя потрогать?

Сама фраза и правда звучала нелепо, но Коул не стал смеяться. В конце концов, именно так незрячие люди узнают, как выглядят другие. Патрик без тени смущения на лице ждал ответа.

– Да не вопрос, – сказал Коул и встал напротив него.

Патрик нащупал в пространстве его руки, провел подушечками пальцев по тыльным сторонам ладоней, затем переместился выше, к локтям и плечам. Когда его пальцы скользнули по воротнику рубашки и шее, Коул невольно затаил дыхание. Прикосновения были неожиданно приятными, вызывали легкую дрожь по телу, и Коул поймал себя на мысли, что хотел бы чувствовать их подольше.

– Почему-то думал, что ты крупнее, – сказал Патрик, исследуя руками линию челюсти. – Что это? Так много пудры, – он провел пальцами по щеке Коула и тут же вытер их друг о друга.

Коулу стало неловко, он попытался стереть косметику рукавом, но в этот момент Патрик вернулся к изучению его лица.

– У тебя щеки горячие, – произнес он, очерчивая скулы. Вскоре дело дошло до волос, и снова Патрик одернул руку, ощутив на ней скользкий гель. – Ох… И зачем тебе это всё? – спросил он с какой-то грустью в голосе.

– Это… для красоты, – ответил Коул, чувствуя себя полным идиотом.

– Это неприятно. За всей этой гадостью невозможно понять, какой ты на самом деле, – Патрик вытер ладонь о штаны. – И в следующий раз не душись так сильно, я твоего запаха совсем не могу разобрать.

– В следующий… раз?

– Разве ты не хочешь встретиться еще?

Коул издал тихий смешок.

– Помнится, по дороге в госпиталь ты по-другому говорил.

– Мне было больно. И страшно, – пожал плечами Патрик. – Сейчас ты мне нравишься больше. Приходи, когда захочешь. Я буду дома или в парке.

Они распрощались, и Коул поехал работать. Весь день он не мог выбросить из головы наигранные на фортепиано мелодии, и прикосновения чутких пальцев, и вкус шоколадных кексов с чаем, и то странное чувство умиротворения, которое он испытал впервые за много лет.