– Так красиво, – прошептал Даниэль, завороженно глядя на небесное светило. – Никогда еще не видел такой огромной луны.

– Нравится? – спросил Ирвин, любуясь его улыбкой.

– Я с детства любил смотреть на небо. Иногда в больнице больше нечем было заняться.

Легкая тень грусти промелькнула на его лице. Он подошел к краю крыши, не отрывая взгляда от горизонта. Ирвин проследовал за ним. В лунном свете лицо Даниэля казалось еще бледнее. Несколько минут он стоял неподвижно, лишь ветер слегка шевелил его чёлку, и, глядя со стороны, можно было подумать, что он сделан из тонкого фарфора, если бы Ирвин не знал наверняка, что внутри этой фигурки уже восемнадцать лет бьется многострадальное сердце.

– Ты часто бывал в больнице? – спросил он.

Даниэль кивнул.

– Врачи говорили, что нужна операция, но решили подождать до совершеннолетия, да и у родителей не было денег. Адвокатская контора отца тогда чуть не обанкротилась, и мы могли вообще оказаться на улице. К старшей школе мой организм немного окреп. Сейчас мне гораздо лучше. Нужно только избегать нагрузок, стрессов, некоторых продуктов, лекарств…

– Да, непросто тебе пришлось.

Какое-то время они молча смотрели на луну. Тишину нарушал только шелест не успевших осыпаться листьев, вдалеке иногда раздавался шум двигателя проезжающей по шоссе машины, и совсем на границе слышимости ненадолго взвыла полицейская сирена. Затем Даниэль снова заговорил:

– Родители не хотели отпускать меня одного в колледж. Боялись, что из-за насыщенной студенческой жизни болезнь усугубится, что здесь некому будет обо мне заботиться. Но мне не страшно. С тобой мне почему-то не страшно, – он повернул голову и взглянул на Ирвина. – Может быть, ты и не рад такому странному соседу, но…

– Нет, – перебил его Ирвин, – я счастлив, что ты здесь. И, если нужно, я позабочусь о тебе и твоем сердце.

Секунду поколебавшись, он взял Даниэля за руку, и тот в ответ сжал его ладонь.

– Ирвин… – Даниэль глубоко вдохнул, опустив глаза на их переплетенные пальцы. – Знаешь, ты – лучшее, что случилось в моей жизни. У меня никогда не было никого… такого, как ты.

Они смотрели друг другу в глаза, не в силах отвести взгляд. Ирвин почувствовал, что дышать стало тяжелее. Несмотря на прохладный ветер, его бросило в жар, хотелось закричать, убежать, но темные зрачки затягивали в себя всё глубже и глубже.

Спасение вскоре пришло. Из открытого окна на четвертом этаже раздался девичий визг, а затем грянул хохот в несколько голосов. Что бы там ни происходило – оно было не чем иным, как подарком свыше. Даниэль вздрогнул, а Ирвин, словно опомнившись, высвободил его руку.

– Пойдем в комнату, ты еще простужен, – с этими словами он первым направился к лестнице.

Ирвин долго стоял под холодным душем, пытаясь переварить произошедшее. Когда он в последний раз держал кого-то за руку? Он никогда раньше не задумывался, как много значит этот жест. Вот поцеловаться можно с кем угодно, в принципе, как и заняться сексом, но Ирвин не мог вспомнить ни одного человека, ладонь которого хотелось бы держать в своей. Кого-то по-настоящему близкого, с кем он мог бы пойти хоть в жерло вулкана, не размыкая рук. Два месяца понадобилось для того, чтобы таким человеком стал мальчишка из Уилберга, который любит историю, индастриал-метал и иногда красит ногти. Сердце которого Ирвин пообещал беречь.

Два месяца – и жизнь больше не будет прежней, если он исчезнет из нее.

Горло запершило, в груди разлилась сладкая горечь, а с губ чуть слышно слетело его имя, теряясь в шуме воды.

– Даниэль…

Комментарий к Глава 2

Галстук на двери в американских общежитиях – аналог таблички «Не беспокоить».

Стеноз аортального клапана – сужение отверстия аорты за счет сращивания створок ее клапана, препятствующее нормальному току крови из левого желудочка в аорту.

========== Глава 3 ==========

В день финального матча в Гринстоуне было столько народа, что кампус напоминал не то муравейник, не то пчелиный улей: тысячи голосов сливались в сплошной монотонный гул. Мало того, что сюда съехался весь Фриланд, так еще и команда колледжа Лонг Ривер, которую Гринстоун принимал на своем поле, привезла с собой пять автобусов болельщиков. Студентов навещали их семьи, чьи-то младшие братья и сестры носились по аллеям, лавируя в толпе, вопя и то и дело в кого-нибудь врезаясь. Несколько компаний в ожидании матча от безделья устроили импровизированный пикник прямо на пожухлом газоне. Стояла не по-осеннему теплая погода.

Темно-синий «Форд» втиснулся на последнее свободное место на парковке. Маргарет Хардвей вышла из машины и аккуратно захлопнула дверцу. Порыв ветра тут же растрепал прическу, русые волосы выбились из тонкой заколки и полезли в лицо. Женщина заправила за ухо непослушную прядь и, плотнее кутаясь в пальто, поспешила к общежитию.

Ирвин ждал на крыльце, переминаясь с ноги на ногу и разглядывая облака, когда Маргарет, наконец, вынырнула из-за угла и взбежала по лестнице.

– Здравствуй, дорогой, – сказала она, обнимая сына.

– Привет, мам.

Она отстранилась и прищурилась, внимательно изучая его лицо.

– Ты будто похудел. И круги под глазами. Чем ты здесь питаешься?

– Тем же, чем и все остальные, – ответил Ирвин раздраженно. – Я надеялся, что ты приедешь раньше. У меня, между прочим, игра сегодня.

– О, Ирвин, ты же уделишь матери хотя бы полчаса? – Маргарет картинно закатила глаза. – Кстати, не знаю, как ты, а я еще не завтракала.

– Что ж, – Ирвин пожал плечами, – тогда я предлагаю пойти в кафе.

Он развернулся и уже собирался сделать шаг в направлении кафетерия, но мать придержала его за рукав.

– Постой. Сперва я бы хотела посмотреть, как вы здесь живете. Ты ведь говорил, что у тебя появился сосед?

Жалюзи в комнате были закрыты. На столе хаотично громоздились не менее десятка книг и ноутбук. Даниэль только недавно проснулся и теперь сидел на кровати, растирая сонные глаза. Растянутая белая футболка с огромным черепом, в которой он спал, всё еще была на нём. В целом помятый внешний вид после ночи, проведенной за чтением, довершали его любимые старые джинсы, драности которых могли позавидовать даже матёрые панки восьмидесятых. Даниэль порвал их еще в пятнадцать лет, но так ни разу и не решился выйти в этих штанах на улицу и носил их только дома.

Ирвин пропустил мать вперед и вошел следом.

– В общем… это Даниэль, мой сосед, – он указал рукой на слегка растерянного парня. – Даниэль, это моя мама, Маргарет.

– Доброе утро, миссис Хардвей, – Даниэль вскочил с кровати и протянул ей руку. Спросонья его голос был немного хриплым.

– Приятно познакомиться, – Маргарет пожала его ладонь в ответ. Она оглядела юношу с ног до головы, отчего тот смущенно кашлянул.

– А это – наше скромное жилище, – Ирвин обвел рукой комнату, чтобы отвлечь внимание матери от Даниэля, который, пользуясь моментом, отступил к столу и начал собирать разбросанные по нему книги.

– Мне нужно отнести всё это напарнику по научному клубу на третий этаж, – сказал он, пытаясь взять внушительную стопку книг в руки. Ирвин тут же подскочил к нему и выхватил больше половины.

– Я помогу. Подожди пару минут, мам.

Оба парня исчезли в коридоре. Сложив руки на груди, Маргарет не спеша прохаживалась по комнате. Паркет поскрипывал под ее ногами, с улицы доносились приглушенные оконным стеклом голоса. Она раскрыла жалюзи, и солнечные лучи осветили кружащиеся в воздухе пылинки. Поморщившись, Маргарет двинулась в обратную сторону. Ее заинтересовала папка, лежащая на столе. «Пытки и казни как глобально-культурное явление», – гласила ее обложка. Маргарет открыла страницу наугад и округлила глаза при виде первой же иллюстрации. Вернув папку в изначальное положение, она вновь начала бродить кругами. Стёрла пальцем какую-то грязь с приоткрытой дверцы шкафа и заглянула внутрь. Первым, на что упал ее взор, был коробок с медикаментами – таблетки в оранжевых пластиковых баночках с неразборчивыми надписями, пузырьки с жидкостями, пластыри, электронный термометр и шприцы. Довольно много шприцов.