Ирвин состроил неопределенную гримасу и медленно сел. Вода была ледяной, наверное, из кафетерия на первом этаже. Он жадно приложился к бутылке. Прохлада разливалась по телу, и боль в мышцах отступала с каждым глотком.

– Спасибо, – выдохнул он, допив всё до капли.

Несколько минут Ирвин молча наблюдал за тем, как Даниэль собирает в сумку учебные принадлежности. Толстый блокнот с фэнтезийным драконом на обложке, книга по социологии, «История Древнего мира»… Сегодня его глаза были цвета пасмурного неба. А может, вчера благородный малахит просто почудился из-за искусственного освещения?

– Изучаешь историю? – спросил Ирвин.

– Да, с детства ее люблю, – Даниэль улыбнулся. – А ты?

– Люблю ли я историю? Нет, не думаю.

Ирвин поднялся, чтобы открыть окно. Голову тут же окатило водопадом боли. Даниэль, не обращая внимания на его страдальческое выражение лица, продолжал расспрашивать:

– Я имею в виду… Может, ты чем-то увлекаешься?

– Футболом. Я играю в команде, – пробормотал Ирвин, взъерошивая пальцами волосы и подставляя лицо под поток свежего воздуха. На пару секунд повисла тишина.

– Правда? Круто.

– Только не думай, что, живя в моей комнате, ты получишь какие-то привилегии.

Ирвин развернулся и посмотрел на Даниэля. Тот опустил глаза на свою уже собранную сумку.

– Ясно. Я и не претендую ни на что… И вообще, мне пора. До скорого, – он схватил сумку и выбежал прочь.

– Удачи, – ответил Ирвин, хотя дверь уже закрылась.

Коридоры учебного корпуса были увешаны воздушными шарами. Студенты перемещались из одной аудитории в другую, кто-то впервые после каникул встречал старых приятелей, и тогда радостные возгласы эхом разносились по старому зданию. Ирвину не были понятны столь бурные эмоции. Почти все, с кем он мало-мальски общался, были членами футбольной команды, но они вели себя более сдержанно даже на стадионе после заработанного тачдауна*. Вдруг его внимание привлекла компания в паре десятков шагов впереди. Берт и еще несколько парней толпились у стены, вероятно, кого-то к ней прижав. Время от времени оттуда доносился громкий заливистый смех. Не иначе как Берт и его приятели решили воплотить в жизнь свой план по третированию первокурсников. Из-за толпы было не разглядеть того несчастного, который стал жертвой новоявленных задир. Ирвин подошел ближе.

Там, у стены, на которой висел огромный стенд с изречениями всевозможных умников, стоял Даниэль, глядя исподлобья на своих обидчиков и прижимаясь затылком к цитате Вудро Вильсона*. «Задача университета состоит в том, чтобы сделать молодых джентльменов как можно менее похожими на их отцов», – гласила она вычурным курсивом. Ирвин помнил ее наизусть, поскольку взгляд цеплялся за нее каждый день.

Берт довольно наблюдал за тем, как один из его дружков вытащил из кармана Даниэля телефон, тонкий проводок наушников потянулся следом за ним, и динамики-капельки цокнулись о пол. Повертев гаджет в руках, парень засунул его обратно, а наушники остались болтаться у ног Даниэля. Тот что-то сказал, сматывая их, и это явно не понравилось Берту. Одной рукой он отлепил Даниэля от стены, потянув за воротник футболки, а второй сорвал с его плеча сумку и вытряхнул из неё всё содержимое. Книги, карандаши, листы бумаги разлетелись в радиусе нескольких метров.

– Смотрите, девчачий лак для ногтей!

Компания разразилась хохотом. Берт оглянулся по сторонам. Увидев Ирвина, он сразу потерял интерес к Даниэлю.

– Эй, Хардвей! Идешь на лекцию по мировой литературе? Говорят, у нового препода докторская степень и четвертый размер!

Прежде, чем Берт схватил его за плечо и потащил прочь, Ирвин успел встретиться взглядом с Даниэлем. Всего на мгновение, но этого хватило, чтобы почувствовать странный тупой укол в груди.

День тянулся мучительно долго. После занятий была церемония открытия семестра, к Ирвину приезжала мать, и ему в который раз пришлось выслушивать ее нравоучения. Она заламывала руки и сокрушалась, что своим наплевательским отношением к учебе Ирвин позорит честь отца. Она грозилась перевести его в военную академию, если он посмеет вылететь из Гринстоуна. Она не умолкла даже во время звучания гимна Соединенных Штатов, а Ирвин смотрел перед собой и ничего не отвечал.

Он не видел Даниэля с того момента, как столкнулся с ним в коридоре, хотя, казалось бы, весь колледж собрался на стадионе и был как на ладони. Первокурсники разместились на нижних трибунах, и Даниэль, по идее, должен был быть среди них. Может, он тоже встречается с родными? Ирвин поймал себя на том, что неосознанно ищет его глазами в толпе.

Почти насильно усадив мать в машину и выпроводив, наконец, домой, Ирвин бегом понесся к общежитию. До тренировки оставалось полчаса. Только сейчас он с досадой вспомнил, что нестиранная форма со вчерашнего дня покоится в рюкзаке под кроватью. Вряд ли кого-то из команды волновало состояние его одежды, вот только на тренировку могли прийти зрительницы… Предстояли долгие поиски в шкафу хоть чего-нибудь чистого, учитывая, что накануне там похозяйничал Даниэль.

Последний как ни в чём не бывало сидел за столом спиной к двери и что-то печатал в ноутбуке, маленькие динамики которого разражались тяжелыми гитарными рифами и хриплым неразборчивым вокалом. Даниэль даже не заметил, как Ирвин вошел, и только когда дверь со щелчком закрылась, повернул голову.

– Я думал, ты на тренировке.

– Мне нужно забрать шмотки, – сказал Ирвин и, отворив дверцу шкафа, начал доставать оттуда одежду и бросать ее прямо на пол. Найдя подходящую футболку, он вытащил из-под кровати рюкзак, вынул из него скомканную вчерашнюю форму и швырнул ее опять же под кровать. Даниэль с минуту наблюдал за этим процессом, а затем снова защелкал клавишами.

Закончив со сборами, Ирвин плюхнулся на постель. Еще оставалось время на то, чтобы немного расслабиться. Он раскинул конечности, насколько это было возможно на узкой койке, и теперь следил за порхающими над клавиатурой пальцами соседа. Тот время от времени хмурился, прикусывал губу и постукивал накрашенным ногтем по корпусу ноутбука в такт музыке, не отрывая взгляда от экрана. Ирвин хотел было спросить, чем же таким увлекательным он занимается, но тут же решил, что наверняка это что-то слишком заумное, и вместо этого произнес:

– Ты не американец?

Даниэль на секунду застыл.

– Что?

– Даниэль – это ведь не американское имя?

Ирвин впервые произнес его вслух. Три слога, своей плавностью подобные ласковым волнам прибоя, звучали так непривычно. Он даже провел языком по зубам, словно пробуя имя на вкус.

Щеки Даниэля тронул легкий румянец. Он выключил музыку, отодвинулся от ноутбука и, теребя ремешок на запястье, ответил:

– Моя бабушка – француженка. Это была ее идея.

– Так ты француз?

– Отчасти. Бабушка вышла замуж за англичанина и переехала в Лондон. Правда, они развелись спустя несколько лет… А в Америку моя мать попала студенткой, по программе обмена, здесь и встретила отца. Он, кстати, тоже родом из Британии.

– Выходит, я угадал, – усмехнулся Ирвин. – Ни капли американской крови в тебе нет.

– Вообще-то, все белые американцы – потомки европейцев, так что в тебе ее тоже нет, – Даниэль улыбнулся и взглянул на него. – Судя по твоим светлым глазам и волосам, твои предки были выходцами из северной Европы. А поскольку североевропейские колонисты придерживались правила одной капли крови*… Ладно, меня не туда понесло… Я же рассказывал о своей семье. Бабушка, например, в молодости была актрисой.

– Надо же…

– Только после рождения моей мамы она бросила театр. Жаль, могла бы прославиться, играть на Бродвее…

Что-то щелкнуло у Ирвина в голове. Игра! Тренировка! Он схватил телефон и нажал кнопку, экран засветился. Цифры на нём возвещали о том, что Ирвин непростительно опаздывал.

– Чёрт! – он вскочил, одновременно засовывая телефон в карман и хватая рюкзак. – Прости, у меня тренировка через… уже сейчас.