Ирвин, конечно же, не отказал. Общаться с миссис Марлоу было легко и приятно. Как внешностью, так и характером она напоминала девочку-подростка и с первого взгляда располагала к себе людей своей добротой и непосредственностью. На миг Ирвин представил, что бы было, если бы матерью Даниэля была Маргарет Хардвей. Смог бы такой ранимый ребенок выжить под ее моральным давлением?

Однако как только они вышли на улицу, лицо Сьюзи приобрело серьезное выражение.

– Ирвин, мне нужно сказать тебе кое-что… – произнесла она. – Ты ведь знаешь о диагнозе Даниэля?

– Да, он всё рассказал мне еще осенью.

– В последнее время он стал хуже себя чувствовать. Доктор Петтерсон, его врач, сказал, что это сезонное явление и прописал витамины. Даниэль всегда носит с собой необходимые лекарства, но ты уж присматривай за ним, ладно? На всякий случай я дам тебе свой номер телефона.

Сьюзи достала из сумочки маленький блокнот и огрызок карандаша, черкнула несколько цифр и протянула листок Ирвину.

– Не волнуйтесь, миссис Марлоу, – успокоил ее тот. – Я уже давно смотрю за ним в оба.

– О, зови меня просто Сьюзи, – привычная милая улыбка вернулась на лицо женщины. Попрощавшись, она обняла Ирвина, села в машину, и та неспешно покатилась к воротам кампуса, шурша колесами по снегу.

Ирвин присматривал за Даниэлем, как мог. Времени для того, чтобы побыть с другом, у него теперь было не много – он решил наконец-таки найти работу. Неделя изнурительных поисков вакансии, подходящей под расписание занятий в колледже (Клэр грозилась переселить его на четвертый этаж к японцу, сутками напролет слушающему азиатский рэп, если бы он пропустил хоть одну лекцию) увенчалась относительным успехом: торговый центр в двух кварталах от кампуса согласился взять к себе нерадивого студента. В обязанности Ирвина входило в основном таскание коробок из подвала, где находился склад, и обратно. Платили, правда, сущие гроши, но Ирвин был рад и этому, ведь регулярный доселе перевод на его банковскую карту от матери запаздывал уже почти на месяц.

Даниэлю было скучно, если даже не одиноко. Он коротал холодные зимние вечера за книгой или компьютерной игрой, задерживался допоздна в археологической лаборатории, где добрый профессор Ривз даже доверил своему лучшему студенту смахивать пыль с окаменелых экспонатов. Но больше всего на свете он любил те редкие вечера, когда они с Ирвином, зарывшись под толстый слой одеял, смотрели какой-нибудь дурацкий фильм, и Даниэль засыпал задолго до его конца, прижавшись к теплому боку соседа.

Однажды позвонила миссис Марлоу. Одному из ее подросших учеников нужна была помощь с историей. Даниэль согласился не раздумывая. Ему нравилось делиться своими знаниями, он даже составлял конспекты уроков и мог сделать скучный учебный материал таким увлекательным, что оговоренное время занятий порой удваивалось по инициативе самого подопечного. Вскоре у Даниэля появился второй ученик, за ним третий, и с наступлением весны их количество перевалило за десяток.

– Похоже, педагогический талант передался тебе от матери, – говорил ему Ирвин. Даниэль улыбался. Уже несколько безнадежных разгильдяев взялись за учебу с его подачи, и он всерьез задумывался о том, чтобы после колледжа податься в преподаватели.

Окрыленный успехом, Даниэль не забывал и о собственном образовании. Иногда готовиться к занятиям ему приходилось ночью. Ирвин с тревогой стал замечать, как силы покидают его друга день ото дня. Вокруг глаз появились темные круги, кожа, казалось, стала еще бледнее, Даниэль всё чаще стремился сесть или даже лечь после непродолжительного пребывания на ногах. А пустые упаковки из-под лекарств в мусорной корзине настораживали Ирвина больше всего.

В тот злополучный вечер Ирвин был на работе. Даниэль же устроил себе выходной в честь релиза новой книги из любимой серии. Он простоял за ней в очереди четыре часа, заработал насморк, но получил-таки экземпляр с автографом автора. И теперь, удобно устроившись на кровати с дымящейся чашкой чая, он благоговейно перелистывал пахнущие свежей типографской краской страницы.

С крыши капала талая вода. А может, начался дождь? В комнате становилось душно. Проклиная техперсонал, который забывает отключить отопление, когда на улице пятьдесят по Фаренгейту*, Даниэль открыл окно и глубоко вдохнул… Попытался вдохнуть. Из воздуха будто исчез весь кислород. Грудная клетка раздувалась, но легкие наполнялись чем-то вроде вакуума.

«Повышенная влажность, ничего необычного», – подумал Даниэль и решил вернуться к чтению. Он лежал, стараясь дышать глубоко и медленно, но с каждой минутой ощущение удушья только нарастало. А появившееся покалывание в кистях рук и коже лица и вовсе дало начало легкой панике.

– Вот же блин, – парень выругался вслух и потянулся немеющей рукой к ящику стола, где лежали баночки с таблетками.

Но стоило Даниэлю приподняться, как в глазах стремительно потемнело, и он уже не видел перед собой ничего, кроме мерцающей фиолетово-черной ряби, будто весь мир стал огромным экраном телевизора, в котором пропал сигнал. В одно мгновение исчезли все звуки – уши заложило, словно под водой. Кожа покрылась холодным липким потом, конечности похолодели, начиная от кончиков пальцев, и этот холод распространялся по телу, как чернильное пятно. Сердце колотилось как бешеное. В ужасе Даниэль осознал, что полностью потерял ориентацию в пространстве. Нужно было позвать на помощь, но горло будто кто-то сжал мертвой хваткой. Парень не мог понять, дышит ли он до сих пор или просто открывает пересохший рот, как рыба, выброшенная на берег. Он уже не чувствовал своего тела, бледные пальцы разжались, и таблетки, которые он так и не успел принять, рассыпались по полу.

До остатков ускользающего сознания донесся испуганный голос Ирвина, кричащий его имя, еще чьи-то голоса, топот…

«Даниэль!»

Сирена неотложки.

«Господи, дыши!»

Кто-то сжал его запястье, на лицо опустилась кислородная маска.

«Я поеду с ним!»

В карете «скорой» пронзительно пищали приборы.

«Его родственники далеко, я его единственный друг!»

Что-то кольнуло в руку. По телу потекло болезненное тепло.

«Даниэль, ты слышишь меня? Пожалуйста, живи…»

В палате пищал кардиомонитор. Молодая медсестра суетилась вокруг Даниэля, меняя капельницу, поправляя датчики на его груди и кислородный катетер. Усталый небритый врач, сдвинув на нос очки, задумчиво изучал листок с результатами исследований. Ирвину почему-то хотелось ему врезать.

– Мда, – доктор прикрепил распечатку к изножью кровати, на которой лежал, отсутствующе рассматривая нежно-голубую стену, Даниэль. – Так когда, говорите, прибудут его родители? Нужно обсудить с ними лечение.

– С минуты на минуту, – вздохнул Ирвин и сжал пальцами металлическую ручку сбоку кровати, чтобы и впрямь невзначай не зарядить в нос этому очкарику. – От Уилберга досюда полтора часа езды… И вообще, ему уже девятнадцать! Почему бы вам не назначить лечение прямо сейчас? Присутствие родителей для этого обязательно?

Врач снял очки и потёр тыльной стороной ладони покрасневшие глаза.

– Молодой человек… Проблема гораздо серьезнее, чем можно было ожидать. Острая сердечная недостаточность наступила из-за того, что клапанное кольцо опасно сузилось, причем произошло это недавно. Исследования, которые проводились полгода назад, не показывали видимой динамики патологии, а сейчас картина неутешительна. Стимулом могла послужить какая-нибудь инфекция, даже простуда… В любом случае, медлить с операцией больше нельзя.

Доктор замолчал. Наступившая тишина нарушалась лишь монотонным писком приборов. Ирвину казалось, что его вот-вот стошнит от этого противного звука, от запахов медикаментов, которыми пропитались стены больницы, от резкого контраста бьющего в глаза света лампы и чернеющего за окном неба. Он сглотнул подкатывающий к горлу ком, уставившись на свои руки, крепко сжимающие холодный металл.