В целом, дела продвигались неплохо, но ради этого им приходилось прилагать уйму усилий, из-за чего все шло жутко медленно. Конечно, Эйгон понимал, что за десять лет сделал намного больше, чем половина прежних королей на Железном Троне, вот только очень хотелось видеть плоды своих трудов, что пока не представлялось возможным.
Закончив с бумажной работой ближе к закату, Таргариен наконец сумел выбраться за пределы кабинета, направившись прямиком в детскую. Увы, частое отсутствие в замке не давало проводить много времени с детьми, и он совсем пропустил момент, когда близнецы из младенцев превратились в бегающих и говорливых карапузов. Сыновьям уже было по полтора года, и оба они были весьма смышлеными для своего возраста, вот только Дейрон имел проблемы со здоровьем. Его частые простуды чуть ли не свели Арью с ума, хотя и мейстеры пытались убедить их, что ничего категорически страшного в слабом здоровье маленького принца нет. По сравнению с братом, Деймон явно выделялся здоровьем и активностью, но, вопреки изначальным опасениям, не вел себя с ним агрессивно, а, наоборот, хорошо на него влиял.
Элия же уже вовсю училась быть хорошей принцессой, чтобы как можно скорее оседлать Зарю — своего молодого дракона, которого несколько месяцев назад все же поместили в Логово. Стоило признать, что эта уловка была действенной: девочка усердно трудилась и вела себя очень послушно, но Эйгону не было по душе то, что Арья умолчала о том, что оседлать дракона ей не позволят, минимум, лет до восьми. Впрочем, он старался не вмешиваться в воспитание детей, один раз обжёгшись с Эли. Трепка, устроенная после этого женой, крепко засела в мозгах, и он более не решался рисковать, оставив такое щепетильное дело ей. В конце концов, его вполне устраивала роль доброго родителя, лишь изредка подтверждавшего правильность заветов мамы перед дочерью, и он не жаловался.
Пробыв с сыновьями около часа, Гриф еще немного поиграл с пришедшей с занятий по письму Эли и направился прямиком в Малый Чертог, который, в последнее время, бывал непривычно многолюдным. За два часа ужина он не перекинулся и дюжиной фраз с женой, сидевшей прямо рядом, вынужденный вести беседы с лордами и посланцами из Вольных Городов. Дело это было не самым сложным, но требовало внимания и уйму времени, так что он точно бы запутался, не разделяй с ним это бремя Коннингтон, члены Малого Совета и Арья, которая всегда брала на себя особо сложных иностранных гостей, с коими даже ему не удалось бы сладить.
Поздним вечером, наконец, оказавшись в тепле покоев, Таргариен стянул с себя камзол и рубашку, встав прямо перед широко распахнутым окном, из которого дул приятный холодный ветерок. Прикрыв глаза, мужчина с удовольствием расслабился, отдавшись чувствам, даримым ласковыми прикосновениями женских рук. Арья всегда знала, в чем он нуждался, и была единственной, кто мог успокоить его расшатанные нервы верными словами, действиями или же молчанием. В эти насыщенные месяцы Эйгон в особенности нуждался в поддержке, и он безвозмездно получал ее. Иногда мужчина корил себя за то, что не уделял ей должного внимания, эгоистично выливая на жену все свои проблемы, но понимал, что сейчас нельзя было иначе. Когда все это кончится, он обязательно что-нибудь сделает для нее, а пока необходимо было сосредоточиться на государственных делах.
Две недели до знаменательной даты пролетели в бешенном темпе. За все годы, что он правил Семью Королевствами, ему еще не доводилось уставать до такой степени, но результаты трудов того стоили. В день празднества город сиял в лучах летнего солнца и выглядел куда лучше, чем в тот день, когда он впервые ступил на его грязные улицы. В Великой Септе рано утром прошла специальная церемония, после которой по всей Королевской Гавани торжественно забили колокола, и они направились в здание Совета, перед которым собралась даже большая толпа зевак, чем перед Септой. Первое заседание Совета, на котором присутствовало по семь представителей знати с каждого королевства, по трем горожанам с больших городов и по одному с мелких городов и центров сельских общин, прошло неожиданно резво. Конечно, никаких решений на нем вынесено не было, но наметились повестки для будущих заседаний и определились общие принципы, на основе которых должен был функционировать Совет.
До самого вечера он гулял по городу, подходил к прилавкам, общался с людьми, смотрел представления, слушал песни бродячих музыкантов и подносил пожертвования в приюты и храмы, дойдя до Красного Замка лишь с заходом солнца. Несмотря на сильную усталость, он каким-то чудом выдержал долгий шумный пир с огромным количеством гостей. Под ночь Эйгон, казалось, совсем оглох и уже мало что понимал, но зато был счастлив.
Все прошло лучше, чем они могли предположить, и теперь он мог спокойно выдохнуть и дать себе расслабиться. Ноги понесли его в королевский солярий: там он держал бутыль с наливкой для особого случая, а сейчас как раз был именно тот момент, когда можно было сделать самому себе маленький подарок.
Найдя заветную емкость в ящике стола, Таргариен собирался уже пойти в покои и разделить выпивку с Арьей, но тихое постукивание в дверь жестоко сорвало его план отдыха. Сначала ему до жути хотелось рявкнуть, что он никого не принимает, но здравый рассудок победил, и Гриф вежливо позволил стучавшему войти.
Человеком, нарушившим его планы, оказался солдат-безупречный, известивший короля о просьбе магистра Иллирио об аудиенции. Эйгон немного удивился, но отказывать старику не стал. Мопатис вошел в комнату, опираясь на богато украшенную трость, но несмотря на это, весьма резво для своего веса и возраста преодолел расстояние от двери до Таргариена и крепко обнял его, расцеловав в обе щеки.
Слуга вышел, прикрыв за собой дверь, и Эйгон усадил магистра на кресло, сам сев на против. У него, в отличие от тетки, с Иллирио всегда были добрые отношения, и старик на пару с Варисом многое сделали для того, чтобы он смог занять трон своего деда, за что Гриф был очень благодарен и всячески пытался отплатить ему за это. Ничего определенного о цели такого позднего визита старик не сказал, зато говорил он долго и много, расхваливая церемонию, городской фестиваль, пир и самого Эйгона, сетуя на то, что Пауку не удалось к ним присоединиться на таком важном для них праздновании.
Таргариен слушал хвалебные речи магистра, поддакивая и наполняя его чашу драгоценной наливкой, а тот, явно уже пьяный, как-то разоткровенничался, выглядя так, будто бы скоро расплачется.
— …как же я за тебя рад, мальчик мой, — выдохнул он, стерев пот со лба шелковым платком. — Как жаль, что твоя бедная мать так и не увидит твоего триумфа, — Мопатис весь погрустнел, посмотрев на него блестящими маленькими глазками. — Милая моя девочка… судьба отняла ее у меня слишком скоро…
— У вас? — спросил Эйгон, недоуменно взглянув в покрасневшее лицо старика, но тот не обратил внимания на вопрос, продолжив бормотать себе под нос.
— Мы были так жестоки, отняв тебя у нее, — Гриф нахмурился, внимательно прислушавшись к невнятной речи мужчины. — Как она была неутешна! Плакала по тебе ночами, просила вернуть… а потом совсем ослабела, и ее унесла чума, — громко выдохнув, Иллирио часто заморгал. — Боги отняли ее у меня за тяжкий грех. Я отнял тебя у матери и сделал королем. Нам удалось то, что не смогли сделать ни Черный Дракон, ни Злой Клинок, ни Мейлис-Чудовище…
Эйгон застыл с полупустой бутылкой в руке, подняв голову и встретившись взглядами с торжествующим магистром. Утерев скупые слезы с полных щек, старик положил руку ему на плечо и по-отечески похлопал по спине.
— Я стар и скоро болезни сморят меня, и потому прошу тебя, Эйгон, пойми меня и попытайся простить, — больно сжав пальцы на его плече, магистр глубоко вздохнул. — Сын мой, — выдохнув, старик разрыдался, обняв его. — Сынок, пожалуйста… — рыдал он. — Прости меня!..
Он совершенно не представлял, когда воля вернулась к нему. Едва ли понимая смысл сказанных слов, он отшатнулся от магистра, брезгливо поморщившись. Прокашлявшись, мужчина с нарастающим раздражением посмотрел на вытирающего слезы старика и гневно поджал губы, с трудом удержав спокойный тон голоса.
