Мы рисковали смеяться ещё долго, если бы эту вакханалию не прекратил один из наших охранников, решительным шагом подошедший к шутнице и отвесивший ей чувствительный шлепок по голому заду, в ответ на который она взвизгнула так, словно её черканули лезвием.

– Не балуй, можно подумать- тебе и впрямь больно, – пророкотал мужик, шлёпнув шалунью ещё разок, но уже полегче.

– Конечно, больно, гад ты такой уё…ый, – огрызнулась псевдокошка, потирая ладонью ушибленные ягодицы.

Я успела заметить, что прежде чем убрать от голого тела свою руку, охранник нырнул в раскрытое чрево тётки своим толстым

средним пальцем, на который она с удовольствием присела… Видно было, как он совершил внутри неё несколько фрикций.

Все понемногу успокоились и потихоньку поплелись в туалет умываться, покурить выданных сиг и вернуться обратно, чтобы выстроиться вдоль стенки коридора близ прохода в палату. Дежурная медсестра произвела перекличку и, удостоверившись в наличии всех подопечных, провела с контингентом пятиминутную разминку. После чего все были предоставлены сами себе на целых два часа до наступления завтрака.

Воспользовавшись этим временем, я решила рискнуть и пообщаться с нашей «животиной». Сразу, как вошли в палату, я направилась прямиком к кровати Клавки. Увидев меня перед собой, она немного офигела… Но чрезвычайно быстро пришла в себя и начала меня поливать отборным матом. Я не стала ей отвечать. Я вообще молчала. Села на её кровать так, чтобы оказаться спиной к санитарам и легонько толкнула несчастную спиной вниз, заставив её тем самым лечь.

– Раздвинь немного ноги, – прошептала я ей в полголоса.

Клавка на удивление быстро повиновалась, ещё немного матерясь по привычке. Я положила свою правую ладонь на её небритый лобок… Она затихла.

– Мяукни, но не очень громко.

Клавка послушалась и на сей раз.

– Киса… какая ты хорошая киса, – начала я приговаривать, словно передо мной и вправду была кошка.

Я одной рукой гладила её по спутанным русым волосам, а второй – по лобку, стараясь раздвинуть её сжатые большие половые губы. Наконец мне это удалось, и я почувствовала влажную теплоту её естества.

– Умница киса-а-а,– продолжала я развратничать.

Мой указательный палец оказался возле пересохших от возбуждения раскрытых губ тяжело дышавшей женщины.

– Пососи, – приказала я.

Клава с явным удовольствием начала сосать мой палец. После я вытащила его у неё изо рта и прикоснулась к клитору, который уже успел набухнуть. Бли-и-инн… я не видела таких клиторов… Он был у неё довольно большим, почти как головка члена. Но я не собиралась доводить её до оргазма, да и навряд ли мне это позволили бы, тем паче – белым днём…

Я пощекотала клитор немного пальцами правой руки, а после ввела указательный внутрь влагалища. Оно сочилось. Клавка дёрнулась мне навстречу, но я уложила её обратно, надавив свободной рукой на плечо больной.

– Лежи и не дёргайся.

Совершив несколько фрикций одним пальцем, я ввела внутрь сначала второй, а затем и третий. Я продолжала трахать нашу «кошку», а она тихо постанывала и пыталась надеть свою вагину на мои пальцы. Я подвела большой палец к её анусу и легонько надавила на него. Моя подопечная расслабила сфинктер, но я не стала вводить палец в её анус, банально побрезговав.

– А сейчас ты расскажешь нам, почему ты вдруг стала изображать из себя кошку, хорошо? – не вынимая пальцев из горячего нутра Клавы, я диктовала ей свои условия.

– Но я… хочу кончить, – захныкала извращенка.

– Кончишь ночью, если расскажешь, – пообещала я ей с чистой совестью: мастурбировать ночью в её углу ей никто не помешает.

Она согласно кивнула головой.

– Мне сон приснился.

– Про кошку?

– Нет… будто я – это кошка.

– Ого… это – интересно.

– Народ! – обратилась я к палате, одновременно вытащив пальцы из Клавкиной пизды, – минуту внимания. Сейчас Клавдия нам свой сон поведает-расскажет. И объяснит тем самым, почему она нас так странно разбудила сегодня. Да, Клавочка? – обратилась я снова к ещё лежащей виновнице торжества.

– Да… – как-то неуверенно ответила мне она.

– И даже матом не станешь ругаться? – недоверчиво спросил кто-то.

– Не стану… до ночи… – почти шёпотом ответила шкодливая дама.

Я не выдержала и рассмеялась – я-то поняла почему она так сказала. И быстро провела ребром ладони ей промеж ног.

-Ты только говори немного погромче и внятно – чтобы все тебя слышали. И наши стражи – тоже.

Клавка согласно кивнула головой.

– Все уселись? Все готовы внимать рассказу?

– Все… все… начинайте уже, а то скоро – на кормёжку, – донеслось с кроватей и табуреток.

Царапки блажной кошки.

И Клавка начала… она рассказывала свой сон, словно выступала на подмостках: с выражением, в лицах… Помогая себе живой мимикой всех частей тела. Впрочем, сами почитайте – послушайте хотя бы «про себя», и тогда поймёте, что я хотела вам сказать.

– Мяв вам, милые мои друзья – подруги. Я – обычная кошь самой наичистейшей дворянской породы. В моих сосудах течёт кровь королей дворов и принцесс подворотен большого Российского города. Какого – уточнять не будем, потому как разницы в названии нет.

Я – пушистая трехцветочка. Люди любят такую расцветку: считают её счастливой (правда, я не пойму-для кого именно – для них или нас?). Как они выражаются – «к дому».

У меня есть дом и… хозяин этого дома, точнее – квартиры. Одинокий самец человеческой породы. Он взял меня к себе ещё совсем малышкой, чуть старше месяца оторвал от моей матушки и сестриц с братишкой. Принёс в свою нору за пазухой пропахшей потом рабочей спецовки. Сначала я возмущённо фыркала и чихала, но вскоре тепло, исходившее от большого и сильного тела, меня разморило, и я уснула.

А когда я проснулась, то уже лежала в уютном гнёздышке, которое мне устроил (вот чудак!) мой слуга-хозяин (или – божественный раб?) в старом продавленном кресле, стоявшем в углу большой комнаты. На сиденье, в самой ямке, что образовалась по его центру, он уложил что-то мягкое и почти такое же пушистое, как и моя мама.

Потом я узнала, что это была меховая шапка-ушанка, вывернутая наизнанку и вставленная в кольцо из старенького детского одеяла. Эта шапка служила мне дневной постелью весь первый год моей жизни. А теперь, когда я в ней не помещаюсь, мой друг не пожалел и распорол её, сделав из неё просто большой пушистый коврик. Это кресло – моё и только моё место в моём доме.

На него никогда никто не претендовал, да и некому было этого делать: хозяин, хотя и не старый ещё мужчина, но жил совсем один. А он знал, что это – моё место. Человек, это странное двуногое создание, меня просто обожает. Он любит угощать меня разными вкусняшками, которые откуда-то постоянно появляются у него в руках. Он обожает расчёсывать мою шёрстку – такую почти невесомую и пушистую.