Геральт не знал, что на это ответить. Ему множество раз приходилось видеть недовольных клиентов. Недовольных чем угодно. Не все, далеко не все понимали, что ведьмак не всесилен.

По молчаливому согласию продолжили путь. Борка завел разговор о том, что произошло в ночь у священного круга, а Рысик поддержал, и через пару минут случай с Роллой благополучно забылся. Геральт не возражал. Как раз, решил он, разузнаю о том, что случилось после того, как я потерял сознание.

— Никогда в жизни такого не видал, — с восхищением рассказывал Борка. — Как вы накерцов гробили, мастер, — любо-дорого посмотреть. Мы только и видели, как меч ваш сверкает, да бошки разлетаются.

— А когда вы чарами вдарили — ууй! Как разлетались, а. Врассыпную, как горох от стенки от вас отлетали, да катились кубарем, кто куда.

— До нас и не добегал никто, — так вы их всех уделывали.

— А как вы тех здоровых порешили — я и глазом моргнуть не успел, а все четверо изрубленные валяются. Здорово вас в ведьмачьем цеху мечу обучают.

— Как все закончилось? — спросил Геральт. Это его интересовало больше всего. — Точно помню, что до конца я не продержался.

Ответил Рысик:

— Ну дык, когда увидал я, что сил у вас уж не остаётся — тут я парней в атаку поднимать стал. Вспомнил, как на войне десятником ходил — вот и пригодилось знание. Подняли мы оружие, заорали, как будто сто человек нас, да бросились на них. Побили малость чудищ. А накерцы-то, видать, без своих здоровяков пугливые стали. Оробели, и давай деру — только пятки засверкали. Мы их на кураже погнали по оврагу, чтоб точно не вернулись, а потом к вам сразу.

— Видок у вас был препоганый, мастер Геральт, — мрачно сказал Борка, вспомнив картину. — В кровище весь, изодранный. Думали — не довезем до Прагметки. Ан нет, повезло, успели. Она вас скорей зашивать да бинтовать, а нас выставила — мешаем, мол.

— На утро мы опять у ейной хаты собрались — узнавать, как здоровье ваше. А она нам говорит, мол, покой вам нужен. Оно и понятно, потому мы убрались, да решили съездить обратно к священному кругу. А там… Ночью жутко было, а днем, как увидали, чего там натворилось — совсем душа в пятки ушла. Вся земля стервом накерцовым завалена — некуда ступить.

— Трупы лучше собрать и сжечь, — посоветовал им Геральт, — а не то вместо накеров ваш круг будут держать трупоеды.

— Уже делается, мастер, — Рысик кивнул. — Мужики пошли завалы разбирать, ну, которые вы обрушили бонбами. За одно и накерцов сложили в кучи, да пожгли. Говорят, насчитали больше сотни дохлых тварей.

— Вот как. Я думал, меньше их было.

— Какой там! — Рысик махнул рукой, — Ведь еще не все завалы разобрали. А вы их под камнями схоронили массу. Полтораста выйдет, не меньше.

— Отец говорит, вам за это отдельную награду выдаст, — сказал Борка. — Вы ж не только нас спасли, но и святыню от осквернителей вычистили. Да и Одрин вам доброе словцо сказать желает. Мы ж его добро вытащили, а там…

— Ну, — оборвал его Рысик. — Сам расскажет, коль пожелает.

— С Одрином обязательно поговорим, — сказал Геральт, — но сначала другое дело.

— Тоже верно, — Рысик покивал рыжей головой. — Вы б хоть сказали, куда путь держим.

— Да вот прямо сюда.

Геральт оглядел кривую просеку в блестящем ржаном поле. На всякий случай слез с Плотвы. Но она, кажется, и не думала хулиганить, хотя находилась в том самом месте, где в прошлый раз почти обезумела.

— Что ж не озоруешь теперь? — спросил у нее Геральт. Кобыла в ответ презрительно фыркнула.

Но и ладно. Не поймёшь тебя.

Геральт указал рукой в сторону рощи на холме за полем.

— Нам туда. Не хотелось бы идти через поле. По дороге доберёмся?

— Легко.

Он забрался в седло. Плотва оставалась совершенно равнодушна к дороге, которая показалась ей столь неприятной двумя днями ранее, и не выказывала ни единого признака беспокойства весь оставшийся путь.

Когда поднялись на холм, Геральт спросил у спутников:

— В Убережье принято устанавливать какие-то охранные знаки? К примеру, чтобы защитить территорию от злых духов, или что-то вроде.

— Ды… нет. Ничего такого не делаем. Дух полей нас бережёт.

— Я так и думал. Значит, этот тотем не ваш.

Тотем находился у самой рощи, за кустами. Представлял он собой коровий череп, насаженный на длинную палку. Плотва, помнил Геральт, остановилась у него как вкопанная и предпочла обойти. Сначала ведьмак решил, что это оберег, метка территории деревни или что-то, связанное с обычаями местных. Крестьяне в деревнях нередко устанавливают подобные чучела на своих землях, чтобы отгонять злых духов, да и просто ворон, чтобы не клевали посевы. Но этот стоял не в поле, к тому же ведьмак ничего такого в Убережье до этого не видел. Потому и почуял в этом неладное.

Быстрым взглядом Геральт осмотрел сооружение: простая палка, длинная, полторы сажени. Воткнута в землю. Череп коровий. Ничего необычного. Но медальон чуть подрагивал. Магия? Или помехи от минералов в земле? Не ясно.

Оглядев округу, Геральт сразу же отметил одну любопытную деталь:

— С этого холма хорошо просматривается Убережье.

— И впрямь, — согласился Борка. — Всю деревню видать как на ладони.

— И череп, я уверен, смотрит точно на нее. — Геральт обошел столб, чтобы встать сзади и проверить. — Да, как я и думал.

— Так это он на нас проклятье наводит? — спросил, понизив голос, Рысик.

— Не уверен. Нужно получше осмотреть череп. Но касаться его и шеста лучше не стоит. Попробую взглянуть с Плотвы.

Геральт залез в седло. Кобыла, как он помнил, приближаться к шесту не желала и обходила место вокруг него по дуге. Но у ведьмаков на эти случаи имелись свои хитрости.

Сложив пальцы в знак Аксий, Геральт направил руку на голову Плотвы. Та послушно подошла к шесту и остановилась.

— Вот холера, — проговорил ведьмак сквозь зубы, когда осмотрел череп. — Ну, теперь-то все понятно.

— Что понятно, мастер? Расскажите.

Геральт спешился.

— Это нитинг. Не проклятье, а, скорее, порча или сглаз. Разница, хоть и небольшая, но есть. Нитинг сделать нетрудно, достаточно злой воли и коровьего или лошадиного черепа. На черепе пишут имя и устанавливают глазами на дом того, кого портят. Жертва заболевает и умирает в течение нескольких дней.

— Ну, он на деревню смотрит, эт точно, — заметил Борка. Рысик вытаращил глаза:

— Так что же, там имена всех мужиков в деревне переписаны?

— Нет, в том-то и дело, — сказал Геральт. — На нитинге написано только одно слово. Хуй.

========== 12 ==========

Назад возвращались в молчании. Вопросов у спутников было много, но ни на один Геральт все равно ответить не мог, а потому решил сначала подумать как следует.

Такого применения нитинга он раньше не встречал, и не мог не отметить изобретательности. Отличие порчи и сглаза от проклятья заключается в том, что проклятье обычно накладывается не обязательно человеком со злой волей. Основой проклятий служит сильное чувство, накладывают их обычно те, кто испытал на себе великую несправедливость или незаслуженную боль. Но обязательно очень сильную. И, чаще всего, налагаются они как раз в момент нестабильного состояния сознания из-за испытанных страданий. За то, что получил тумака в пьяной драке, проклясть не получится. За этим должно стоять нечто намного более значительное.

Сглаз наводится именно что злой волей, с расчетом и в трезвом уме. Это не значит, что за ним не может стоять сильного чувства, но решающим фактором оно не является. Оно уже пережито, психика в момент наведения порчи стабильна, сознание трезво. Вместо эмоционального возбуждения ведущим компонентом сглаза является злость, ненависть, иногда черная зависть.

Кроме того, проклятья далеко не всегда ведут к смерти проклятых. Они служат обездоленным своего рода последней возможной апелляцией к справедливости, потому что заставляют жертв испытать то наказание, какое, по мнению налагающего, будет наиболее честным отмщением за причиненную ему несправедливость. Причинить страдание в обмен на свое страдание — такова парадигма проклятий. Сглазы же, напротив, нацелены именно на смерть жертвы, и не важно, по какой причине.