Глядя, как Анджела лелеет пакет, Кейт вспоминала о листьях, которые сберегала при каждом посещении могилы своих родителей.

Кейт было восемь, когда она однажды вечером дожидалась из кино мать с отцом. За ожиданием они играли в карты с соседкой, миссис Кук. Уже на ночь глядя к их дому подъехала служебная машина, и в дверь постучался полицейский. Старуха поднесла ко рту свою ладонь в старческих веснушках; Кейт в прихожей стояла босиком в халате. Миссис Кук у двери с тихой тревогой слушала молодого офицера, который держал в руке снятую фуражку. Что-то здесь было не так. Миссис Кук, раскрылив руки, подлетела к ней и, прижав к своей пахнущей нафталином кофте, сообщила, что на дороге произошла жуткая, ужасная авария.

– Теперь ты одна, дитя мое!

Кейт отправили к материной сестре. Там, на свиноферме в Орегоне, она стала жить со своей теткой Эллен, ее мужем Майлзом и их тремя сыновьями.

Та жизнь была ей ненавистна.

Они были совершенно чужими людьми, а к ней относились как к жалкой падчерице, что принесла в их дом известие о смерти. Девочку поселили в отдельной комнате и всей семьей ее чурались.

Единственным счастьем для нее было, когда раз в год ее вспоминали как бедную родственницу, откладывали работу и усаживались в семейный фургон для поездки в Калифорнию на кладбище, где лежали ее родители.

Дядя Майлз те поездки терпеть не мог.

– Подумай, Эллен, в какие денежки нам это обходится и зачем вообще все это! – ворчал он во время их последней совместной поездки.

Старшие мальчишки всю дорогу изводили Кейт приставаниями.

– Ты, несмеяна. Что ж не осталась в своем Сан-Франциско? Нам всем от тебя тошно.

Самому старшему, Квентину, было пятнадцать, и он обожал колоть свиней.

– Ага. Осталась бы и жила на том дурацком кладбище, раз оно тебе так нравится. А?

Льюису, подпевале Квентина, было тринадцать.

Тетя Эллен прикрикнула, чтобы они прекратили. На кладбище, после посещения родительского надгробья, Кейт набрала листьев и пошла обратно к машине. Двое братьев пристроились за ней и начали привязываться.

– Мы тебя оставим здесь, – осклабился Квентин. Невдалеке его глаз подметил темную землю свежевырытой могилы. Он подмигнул своему братцу. В одно мгновение они подхватили ее – старший за лодыжки, младший под руки.

– Квентин, что ты делаешь? Не надо! – вопила она.

Листья ворохом рассыпались по земле. Мальчишки волокли Кейт к зеву вырытой могилы.

Они бросили ее в ямину и со злорадным смехом посматривали на нее сверху вниз, швыряя земляные комья.

– Милости просим домой, Кейт!

Она лежала на промозглой земле, глядя на них остановившимися глазами. В мертвой тишине. Из могилы ее вытаскивал дядя Майлз под вопли тети Эллен.

«Теперь ты одна, дитя мое».

Дядя Майлз смеялся деревянным смехом. «Шутка, Кейт, это всего лишь шутка». Ей было десять. Тетя Эллен изучала горизонт. Когда они вернулись, Кейт умыкнула тетины ножницы для шитья и в ванной перерезала себе вены на запястьях. Она изнывала по маме и отцу, хотела к ним навсегда. С закрытыми глазами она лежала в ванне; из головы не шла холодная могила.

Нашел ее Квентин, любивший подглядывать за сестрой в замочную скважину ванной. Получается, подглядел вовремя. Тетя Эллен смекнула, что Кейт надо спасать. И следующие четыре года девочке помогал выбраться из ада доктор Брендан Блейк. А в четырнадцать она решила стать маяком для тех, кто лишился света. Родительского наследства ей хватило на обучение в Беркли.

Теперь, в тридцать пять, Кейт Мартин была профессором кафедры психиатрии Университета Сан-Франциско, где она организовала небольшую группу изучения. Поговаривали, что ее исследования о влиянии на родителей, потерявших детей в результате неестественной смерти, могут привести к созданию такого центра в масштабах университета.

Вот уже почти год пятнадцать добровольцев – все родители убитых детей – встречались в кампусе по субботам для обсуждения своих личных переживаний. Телесный и психологический ущерб от смерти каждого ребенка также измерялся в журналах, которые вели родители.

Кейт с приязнью посмотрела на Анджелу Доннер. Само исследование началось с убийства ее двухлетней дочери Таниты. Полиция рассказала Кейт о некоммерческой группе поддержки, которая работала с Анджелой Доннер. Кейт предложила консультацию, чтобы помочь ей превозмочь шок от убийства Таниты. Затем Кейт убедилась, что для изучения нюансов такого воздействия необходимы более глубокие эмпирические исследования тех насильственных смертей.

Она подала заявку на исследовательский проект, но бюрократия университета двигалась с черепашьей скоростью. Несмотря на урезания, Кейт знала, что источники финансирования существуют, и последовательно добивалась своего. В конце концов комитет по исследованиям сдался и выделил ей немного денег – малую толику того, что требовалось – но на год этого хватало. Через полицию, через группы жертв, личные объявления и расклейку листовок по кампусу она нашла себе в проект волонтеров.

И вот теперь, за неполных два месяца до окончания срока, когда исследование начинало приносить плоды, финансовую вилку собирались выдернуть. Кейт тревожилась. Вместе с тем вырисовывались схемы.

Наблюдалось три (а возможно, четыре) выявленных цикла, а в одном случае чрезвычайно необычное явление, превосходящее чувство вины. Кейт была на грани разгадки; крайне нужен был еще один год. Но в университете заявили: на проект больше ни цента. Несмотря на похвальные отзывы некоторых коллег, просьба о дополнительном финансировании была отклонена и работа грозила пойти насмарку.

Доктор Джоэл Левин, декан психиатрии, протирая галстуком стеклышки очков, посоветовал ей с ее исследованиями сворачиваться.

– Проделанная работа ясно показала наличие циклов, об открытии которых вы имеете смелость утверждать, Кэти. Прекрасно. Но нельзя же этот искусственный процесс исцеления в вашей группе длить вечно. Подобное несправедливо по отношению к этим людям. На кафедре есть мнение, что своих подопечных вы используете как сердцевину для вашего центра вселенской скорби. Напишите на эту тему монографию или книгу; так сказать, закрепите, а уж потом двигайтесь дальше. А можете и отвлечься. Например, сходите на свидание. Вы ведь гораздо привлекательней, чем позволяете себе быть.

Лицо Кейт зарделось от ярости примерно так же, как тогда на кафедральной вечеринке, когда именитый доктор Левин, женатый отец четверых детей, зажал ее в углу и, тиская бюст, жарко призвал «шпариться, как бешеные кролики», на заднем сиденье ее машины.

– Пшел к черту, – процедила она и хлопнула кабинетной дверью так, что какой-то очкарик в коридоре с перепугу обронил книги.

По окончании нынешнего сбора Кейт сцепила пальцы под подбородком и сообщила группе, что написала о проекте в «Сан-Франциско Стар» в надежде, что душевно написанная статья даст им позитивную огласку и, может статься, привлечет дополнительное финансирование, столь необходимое им для продолжения. Правда, она таким образом нарушила регламенты университета, ну да черт с ним. Ведь речь идет о выживании.

Тем вечером, одиноко сидя у себя в квартире на Рашн-Хилл, Кейт, вместо того чтобы любоваться видом на мост, мучилась из-за своего решения. Правильно ли она поступила? Или это была реакция на оскорбление со стороны Левина? Сделав глоток белого вина, она поставила бокал и продолжила чтение папок. Ее беспокоил каждый член группы. Большинство из них шло к исцелению, но она боялась за тех, кто не выздоровеет. Прекращение исследования сейчас означало бы непоправимый ущерб. Приближаются юбилеи и годовщины – самые сложные времена. Например, годовщина того, как украли и убили дочь Анджелы. А затем еще Эдвард Келлер, ее самый запутанный случай.

Она открыла его дело. Скоро круглая дата. Кейт, закусив губу, пролистала свои заметки в желтых линованных тетрадях. Так много смертей при одном происшествии. Из членов группы он был самым замкнутым. Остальных к ней направляла полиция или сама группа жертв; Келлер попал случайно, со стороны. Пришел к ней по рекламе в газете. Мрачный человек с сипловатым голосом, он был буквально воплощением боли. Трое его детей разом утонули вместе во время несчастного случая на воде. Он сам чуть не утонул, пытаясь их спасти. Келлер считал, что их смерть была его виной. Как и его жена, ушедшая от него через полгода. Его горе выходило за рамки вины и раскаяния. Кейт насчет него серьезно беспокоилась.