– К тебе плохо относятся? – прорычал Стив.

Он произнес это так, что Баки засомневался, какой ответ нужно дать, чтобы Стив не бросился на него с кулаками.

– Нет-нет, ко мне хорошо относятся, – быстро ответил Баки. Он отступил назад, но Стив сделал шаг к нему, не давая ему отвоевать хоть немного личного пространства.

– Нет, тебя здесь не очень-то любят, – прорычал Стив.

– Меня-то любят, – проговорил Баки. – А вот Зимнего солдата – не очень.

– Кого? – спросил Стив.

За разговором его ярость, кажется, начала сходить на нет, но Баки, растерявшись, почувствовал, что сболтнул лишнего. Он не хотел говорить о Солдате с незнакомцем. Вообще ни с кем не хотел говорить о нем.

– Солдат, он…в общем, неважно, – быстро проговорил он. – Я случайно поставил Рамлоу фингал. Видел его? Вот он теперь и отыгрывается. Да ладно, это мелочи, правда. Не стоит нарываться из-за этого.

– Стоит, – возразил Стив.

– Перебьюсь пару дней. Обидно только, что снова нечего почитать, но я справлюсь.

Баки выдавил примирительную улыбку, и неожиданно Стив тепло и счастливо улыбнулся ему в ответ, будто секунду назад не изображал из себя разъяренного быка.

– У меня есть планшет. Хочешь, дам почитать?

– Ого, тебе разрешили взять с собой планшет? – удивился Баки.

Стив кивнул. Планшеты, телефоны и ноутбуки позволялось иметь очень ограниченному кругу пациентов, как правило, близким к ремиссиям или с заболеваниями, не вызывающими высокую степень тревожности. Баки к таким не относился.

– Пирс считает, что мне лучше пока без интернета. Там одно насилие и секс.

– А что тебя отпугивает? Насилие или секс? – поинтересовался Стив, изогнув бровь.

Он вел себя так, будто ничего не произошло, будто они просто болтали и шутили. И его последняя ремарка про насилие и секс была первым, что хоть как-то походило на шутку. Поэтому Баки нервно рассмеялся в ответ.

– О, ты знаешь, меня пугает все, абсолютно все.

*

До конца дня Баки больше не видел Стива и вообще не появлялся в их общей комнате. К назначенному часу, несмотря на слова Рамлоу, он все же пришел к кабинету Пирса, но его там и правда не оказалось. Секретарь передал ему записку с извинениями о том, что сеанс терапии отменяется, с несколькими мотивирующими посланиями, списком рекомендованных занятий и неизменным «Люблю тебя. Александр» в конце.

Баки немного покрутился у кабинета, поболтал с секретарем, позанимался в спортзале и даже заглянул в зал для дыхательной гимнастики. Правда, сеанс был сорван, потому что Клинт почти в самом начале крикнул, что они истратили весь кислород, несколько особо мнительных больных подняли шум, и все оставшееся время терапевт потратил на то, чтобы хоть как-то их успокоить.

После обеда Баки очень удачно увильнул от тихого часа, напросившись помочь в оранжерее, так что до самого вечера он успокаивал нервы: ожесточенно колошматил землю, пробивая в ней дырки для семян. После ужина он позависал с Тони и Клинтом, который, судя по чуть расфокусированному взгляду, все же получил свое за шутку про кислород, и вернулся в палату только к самому отбою.

Когда выключили свет, Баки в полной мере ощутил, что поторопился, решив, что Стив его больше не пугает. И дело было не в случае с Рамлоу. Пациенты часто проявляли недовольство строгим больничным режимом и конфликтовали с санитарами. Весь его ужас и оцепенение прошлой ночи в полной мере к нему вернулись, стоило свету погаснуть.

Несмотря на отбой, Стив не ложился спать. Он еще долго сидел на постели в темноте и яростно водил карандашом, рисуя свои круги. Баки слышал скрип грифеля и звук рвущейся бумаги, а потом и звуки шагов. Баки накрылся одеялом с головой и чувствовал, как сердце начинает биться сильнее, когда они приближались. Стив метался по палате, как тигр в клетке, то ли болтаясь от стены к стене, то ли бродя по кругу, насколько это позволяла палата. Баки отчетливо слышал в его нервном бормотании фамилию Рамлоу, а потом и свое имя.

Видимо, снотворное, которое Баки давали на ночь, было сильнее, чем он думал, потому что несмотря на то, что он сжимался от ужаса и боялся собственного слишком громкого дыхания, он все же умудрился заснуть.

А когда проснулся, палату заливал утренний солнечный свет. Стив, как и накануне, уже не спал, но хотя бы не пялился на него, сидя на своей кровати. Он как ни в чем не бывало стоял у окна и протирал влажной тряпкой листья своего цветка, мурлыча под нос какую-то легкомысленную песенку.

Баки пожелал ему доброго утра и получил очередную теплую улыбку в ответ.

Как и прошлым утром, Баки поспешил сбежать из комнаты и намеревался весь оставшийся день, как и вчера, по возможности избегать компании Стива. Сразу после завтрака он снова пошел в оранжерею. Смотрителя нигде не было видно, но Баки и так знал, что нужно сделать и где что лежит. Он часто заглядывал сюда по рекомендации Пирса, всячески поощряющего интерес к садоводству у своих пациентов.

Баки взял ящик для рассады, с которой не успел закончить вчера, сделал несколько шагов и выронил его. Возможно, он заорал, как орут героини фильмов ужасов. Возможно, остолбенел, и прошли не минуты – часы, прежде чем он понял, что происходит. Он стоял посреди оранжереи, совсем один, а у его ног в осколках стекла, в кусках металла упавшей с потолка оконной рамы, хрипя и захлебываясь собственной кровью, лежал Брок Рамлоу.

*

– Началось, – провозгласил Тони.

Он стоял в торжественной позе спиной к окну, и предполагалось, что он, как мессия, должен воссиять в лучах солнца. Однако на улице было довольно-таки облачно, и эффект оказался смазанным. Поэтому он, по своему обыкновению, высунулся из окна по пояс и начал особенно рьяно раскачиваться вперед и назад.

– Да уж, – недовольно поморщился Клинт, прислушиваясь к то и дело раздающимся крикам тяжелых пациентов. Хотя несчастный случай с Рамлоу и был строго засекречен от больных, конечно же, о нем моментально узнали все, включая тех, кто едва узнавал себя в зеркале и с внешним миром общался нечленораздельным мычанием. – Только началось, а уже хочется, чтобы скорее закончилось.

Баки согласно кивнул и впервые за этот длинный день затянулся. Под шум, поднявшийся из-за Рамлоу, им удалось уломать Фьюри подписать разрешение забрать одну пачку сигарет из тех, что были изъяты у Баки накануне. Пирса все еще не было в больнице, а Фьюри справедливо рассудил, что крики еще трех хорошо организованных «буйных» пациентов, которые к тому же точно знают, чего хотят, будут в и без того крайне нервной обстановке совершенно лишними.

– Если я прав, а я прав, – заметил Тони, – это не закончится еще очень долго.

– А я надеялся сегодня поспать, – вздохнул Клинт.

– Из нашего корпуса все равно ничего не слышно, – пожал плечами Баки. – Но Тони прав. Началось. Оранжерея разваливается на куски.

– С какой стати ей разваливаться, – возмутился Тони.

– Ты мне скажи, – ответил Баки. – Это твоя больница. И та оконная рама давно разболталась. Было вопросом времени, когда она упадет и на кого. И, между прочим, вчера, когда я полез в шкаф за ящиками, полка надломилась прямо передо мной. Если б это была верхняя, а не нижняя полка, я бы мог легко оказаться на месте Рамлоу.

– С оранжереей все в порядке! И с окном тоже! Я это знаю! – взвился Тони.

Он так возмущался, будто лично спроектировал, а потом и построил злосчастную оранжерею. Хотя Баки был уверен, что Тони ни разу и близко к ней не подошел – проект был для него слишком незамысловатым, а к земле его никогда не тянуло.

– Моя больница не разваливается. Кто-то разваливает ее изнутри, – заявил Тони. Он перестал злиться и вновь постарался изобразить торжество. Как бы он ни утверждал обратное, он обожал разжевывать недалеким друзьям очевидные с его точки зрения вещи с высоты собственного умищи. К сожалению, чаще всего это касалось очередных теорий заговоров. – Кто-то начал разваливать мою больницу, – продолжал Тони. – И я думаю, это Стив.