Человек выстрелил снова, и Баки отступил на шаг, будто от удара в грудь. Человек стрелял и стрелял, Баки пятился и пятился. Он должен был упереться спиной в стену вагона, но, отставив ногу для очередного шага, не ощутил опоры. Он стоял на краю вагона, у распахнутой двери, а прямо за ним свистел ветер и далеко внизу в ущелье бежал ручей.
– Я же сказал, конечная, – усмехнулся человек. И Баки полетел в пропасть.
Он падал долго, а когда достиг дна ущелья, каждой костью, каждой мышцей почувствовал, что это не было сном.
Он лежал один, среди высоких скал, в луже собственной крови, глядя, как поезд превращается из огромной, тяжелой махины в крохотную точку.
Шли минуты, часы, но Баки так и не поднялся. Он лежал на спине, истекая кровью, глядя, как по высокому горному акведуку снова и снова проносятся поезда. Он не ждал, что его заметят. Те, кто ехал в поездах, знать не знали, кто там корчится от боли внизу. Они радовались скорости, сверкающему снегу и собственному счастью. До Баки им не было никакого дела. И все же теперь он был не один. Его уже заметало мелким снежком, а он не мог перестать думать, что чувствует на себе чей-то взгляд. Злой, жестокий, любопытный взгляд, как будто его смерть тоже была частью захватывающего приключения, за которым и приходят сюда люди.
– Какого хрена кто-то смотрит!? Какого хрена на меня вечно кто-то смотрит, – возмутился Баки. Собственный голос звучал как-то жалко, и в нем проскакивали истеричные нотки.
– Конечно, на тебя кто-то смотрел, – согласился Пирс. – Ведь кто-то увидел тебя и вызвал неотложку. А когда приехали врачи, то…
– Зачем врачам на меня смотреть? Что они там не видели? – возразил Баки.
Он нервно ерзал и крутился в своем кресле, и Пирс наклонился вперед, чтобы успокаивающе потрепать его по колену. Впрочем, его попытка не слишком удалась. Хотел он этого или нет, но он был одним из них, потому что должен был смотреть на Баки, пока они говорили.
– Но это воспоминание с наблюдающим – что-то новенькое, – отметил Пирс, предусмотрительно отдернув руку, будто боялся, что Баки ее укусит. – Не хочу радовать тебя раньше времени, но это может быть прорывом. Если, конечно, ты не перехватил эту идею у кого-то из пациентов.
Баки вспомнил Тони с его уверенностью, что в палате Баки установлены камеры слежения, и Стива, который мог очень долго сидеть и пялиться на него.
– Это исключено, – помотал головой Баки. – Со мной не происходило ничего, связанного со взглядами.
– Ты мог этого и не понять, – заметил Пирс. – Так что я хотел бы вернуться к этой теме в следующий раз, но уже с гипнозом.
– С гипнозом? – заволновался Баки. – Вы не боитесь, что я снова… – он коснулся рукой щеки в том месте, где у Пирса когда-то была царапина.
– Если бы я боялся, то не занимался бы этой работой, – пожал плечами Пирс. – Уверен, на этот раз все пройдет гладко. А пока тебе есть чем гордиться, Баки. В других обстоятельствах я бы посоветовал тебе отметить это рюмкой коньяка. Даже налил бы сам, но твои лекарства нельзя смешивать с алкоголем.
– Эм. Спасибо? – пробормотал Баки.
– Ну-ну, взбодрись, – сказал Пирс. – Раз уж тебе нельзя пить, дай я хоть тебя обниму. Ты заслужил объятья.
*
Несмотря на бурную радость и поздравления Пирса, Баки вышел из его кабинета совершенно разбитым и дезориентированным. Он не делал ничего особенного, только говорил, но его отчего-то охватила невероятная слабость и усталость. Он бы сполз на пол по стене, но не хотел привлекать внимание санитаров, которые по несколько человек дежурили около кабинетов врачей, пока те работали с пациентами.
Баки как мог непринужденно привалился к стене и сделал знак рукой, что все в порядке. Санитары быстро потеряли к нему интерес – он довольно часто задерживался после сеанса, так что ничего из ряда вон выходящего в этом не было.
Они не договаривались ни о чем специально, но так вышло, что приемы Баки у Пирса и Стива у Фьюри были назначены на одни и те же дни в одно и то же время. И они частенько сталкивались друг с другом в коридоре и вместе шли на обед. А может, Стив его ждал специально, Баки не знал.
Сегодня Пирс закончил с Баки раньше обычного, так что Стива в коридоре еще не было. Баки не был обязан его ждать. В конце концов, если Стив решил задерживаться из-за Баки, его самого это ни к чему не обязывало. К тому же ждать пришлось бы не меньше пятнадцати минут. Невежливо заставлять кого-то ждать так долго, если речь идет только о том, чтобы вместе спуститься на этаж ниже и пройти в столовую. Тем более, у Баки кружилась голова, ему было жизненно необходимо выпить кофе или то, что здесь выдавали за него, и, что уж говорить, ему было очень нужно присесть. Они не были детьми, чтобы всюду ходить парами, и Баки не собирался ждать. Но он стоял и стоял на месте, минута за минутой, растерянно глядя в пространство.
Стив появился как всегда неожиданно, будто материализовался в воздухе, хотя Баки и смотрел прямо на вход в приемную Фьюри. Возможно, все эти оправдания о том, что Стив не следит за Баки, а просто задумчиво смотрит «в никуда», имели некоторый смысл.
– Как все прошло? – спросил Баки.
– Очень продуктивно, – ответил Стив.
Он всегда так отвечал и излучал спокойствие и благодушие. Послушать его, так дела у него всегда шли лучше некуда, а проблемы если и не решались сами собой, то были на пути к этому. Как будто это не он дошел до того, чтобы оказаться в психиатрической клинике.
И, положа руку на сердце, Стив не производил впечатление человека, у которого все в порядке с головой. Не то чтобы Баки не поверил в историю про анорексию, тем более Клинт и Тони ее вроде бы подтверждали, а сам Баки видел то страшное подростковое фото. Просто он думал, что Стив лукавил, скрыв часть своего диагноза. Не нужно было быть медиком, чтобы заметить, что со Стивом что-то не так. Хотя бы в легкой форме, но какие-то отклонения у Стива точно имелись. Само по себе Баки это не смущало, господи, в конце концов, можно подумать, он сам тут был самый здоровый. Просто они откровенно поговорили о болезнях, Баки даже рассказал ему о Солдате, и было немного обидно, что Стив что-то от него утаил.
Возможно, поэтому, хотя все обычные сроки привыкания к новому человеку прошли, Стив по-прежнему его напрягал. Не так, чтобы прятаться от него по углам, но тот факт, что они вынуждены существовать в одном пространстве, все еще вызывал тревогу. Баки иногда казалось, что выпишись он сейчас из больницы или переведись в другую, он все равно вздрагивал бы по ночам, зная, что где-то далеко Стив всматривается в темноту.
– А как у тебя? – спросил Стив.
– Да ничего, – пробормотал Баки.
– Ты очень бледный, Баки, – проговорил Стив. Он всплеснул руками, будто хотел придержать его за плечи, но передумал. – Это Пирс тебя расстроил? Сказал тебе что-то плохое? Если он обидел тебя, скажи, и я…
– Все в порядке, – отмахнулся Баки.
– О чем вы говорили? – не отставал Стив. – Разговор с психотерапевтом должен успокаивать или поднимать настроение, а не наоборот. А ты опять выходишь от него подавленным.
– Просто затронули сложную тему, – ответил Баки. Спрашивать, о чем они беседовали с лечащим врачом, было совершенно бестактно, даже по меркам психов. И Баки уже не знал, как объяснить Стиву, что не собирается распространяться об этом. И все же он не хотел отставать: было немного обидно, что Стив всегда испытывал душевный подъем после сеанса, а Баки – чувствовал себя развалиной. – Мы говорили о поездах, а я их не люблю. Но довольно продуктивно. Пирс похвалил меня и сказал, что я заслужил, чтобы меня обняли.
– О, как хорошо! – обрадовался Стив и немедленно схватил Баки, крепко прижав к себе.
День явно не задался. Он уже пережил кое-как очень тяжелый разговор с Пирсом. Теперь его настиг второй за день нежелательный физический контакт. Хотя, пожалуй, несмотря на то, что Стив действовал совершенно бестактно, его объятия не были неприятными. Он накинулся на Баки без разрешения и очень неожиданно, однако обнимал его как-то очень уютно, как будто прижимал к себе котенка или щенка. Так что Баки было скорей смешно, чем страшно или противно.
