Крови нигде не было видно, значит, чужак просто крепко держал женщину, угрожая ей ножом или револьвером.

Возможно, Кэти успела вскрикнуть. Начала отбиваться.

Покрывало на постели в её комнате было смято. Кенни в отсутствие Певца любил там валяться, листая книги с полки, пока мать хозяйничала на кухне, мелкий ленивый дуралей.

Он выскочил на шум. На полу у кровати лежала оброненная книга. Скотт Фитцджеральд. Кенни выбежал и увидел, что кто-то — Питерс? Шульц? — угрожает убить Кэти. И Кенни закономерно сделал то, что приказал напавший на его мать мудак — без сопротивления последовал за ним и за матерью.

Ружья в кухне не было — очевидно, чужак забрал его с собой.

Певец что было сил саданул кулаком по дверному косяку, даже не почувствовав боли. Господи, ну почему, почему он не оставил в доме Шунктокечу, тупой малахольный долбоёб?! Почему понадеялся на помощь полиции?!

Снаружи раздалось короткое отрывистое ржание Вазийи. Значит, к дому кто-то подъехал.

Кто?

Певец опрометью кинулся на крыльцо — уже с револьвером в руках.

Джеки Шульц, верхом на своём чалом жеребце, глядел на него из-под полей низко надвинутой на лоб шляпы. Глядел устало и удивлённо. Будто бы ничего не знал. Будто бы в самом деле удивлялся.

Сука, тварь.

Певец вскинул револьвер, целясь ему в лицо. Ненависть захлестнула его, калёная и острая, как жало стрелы. Захлестнула так, что палец на спусковом крючке задрожал. Шунктокеча метнулась с крыльца — он едва это заметил.

Духи Чёрных гор не защитили тех, кого он любил.

— Куда ты их отвёз? — выкрикнул он хрипло. — Говори, сука!

Шульц сглотнул, губы его дёрнулись, и он свободной рукой стащил с головы шляпу, как в церкви.

— Я… никого не отвозил. Я тут сроду не был, — тихо вымолвил он, глядя Певцу прямо в глаза. — Убей, не вру. Какого хера стряслось?

И правда, не врёт, понял Певец с непонятным ему самому облечением.

— Какого хера ты припёрся? — прохрипел он, нехотя опуская ствол. — Чего надо?

Шульц тряхнул непокрытой головой.

— Понял, что надо, — непонятно отозвался. — Блядь, да скажи же, чего тут у тебя!

— А ты что, не видишь? — еле выговорил Певец. В ушах у него шумело, словно он стоял на ветру. — Мои… Кенни и Кэти пропали куда-то, вот и всё. Поеду искать.

Он рывком засунул револьвер в карман, а Шульц, спрыгнув с коня, вдруг в несколько шагов оказался с ним рядом.

— Может, они у соседей? — с заметным усилием выдавил он. — У этих ваших…

Он кивнул в сторону дома Храброй Медведицы. Глаза его были полны какой-то странной тревожной решимости.

Певец отрицательно мотнул головой:

— Да брось. Тех с утра дома нету.

Тем не менее через несколько минут, едва переводя дух, они оба стояли у двери соседского дома, который, как и поутру, оказался пуст и безмолвен.

Они снова посмотрели друг на друга.

— Это папаша твоего Кенни сработал, ведь так? — пробормотал наконец Шульц, а Певец объяснил бесцветным голосом:

— Он не отец ему, а отчим.

— В полицию надо, — произнёс Шульц после недолгой паузы.

Певец снова мотнул головой.

— Хийа. Нет. Они не поверят. А пока приедут, и пока я буду им доказывать…

Он запнулся — горло судорожно сжалось. Повернулся и пошёл прочь — к Вазийе. Нельзя было терять ни минуты.

— Тогда что ты собираешься делать? — метнувшийся следом Джеки схватил его за плечо, но тут же разжал пальцы. — Что?

— Поеду к Питерсу и вытрясу из мудака его поганую душу, — яростно процедил Певец, обернувшись. — А ты…

Он хотел спросить, какого рожна надо самому Шульцу, с чего он тут стоит и допытывается, но тот не дал ему договорить, выпалив:

— У Питерса охотничий домик в предгорьях. Я там однажды был. Если он их куда и отвёз, то туда, не домой же. Я с тобой поеду, и не рыпайся. Я…

Он вдруг умолк, прикусив губу.

У Певца снова захолонуло сердце. Как бы он ни торопился, он должен был узнать.

— Почему ты тогда спросил, не трахал ли отчим Кенни? — медленно проговорил он, не спуская глаз с окаменевшего лица Джеки.

— Потому что своего я за такое убил, — просто и чётко пояснил тот — одним духом. — Столкнул в погреб, и он сломал себе шею, гадюка. Давно. В том году, когда мы с тобой только начали херачиться.

Его глаза пылали, но голос был абсолютно ровным.

Вот оно, значит, как.

— Уоштело, ты правильно сделал, — так же бесстрастно отозвался Певец, оседлав заплясавшего на месте Вазийю. — Только знаешь что?

Шульц, тоже махом очутившись в седле, вопросительно повернул голову.

— Смени своё имя, — коротко закончил Певец, сжимая коленями бока всхрапнувшего коня. — Избавься от этого мудилы раз и навсегда. Мы всегда меняем имя, когда меняемся сами.

Глаза Шульца на миг расширились, но он лишь молча кивнул в ответ, уверенной рукой направляя коня к предгорьям. Шунктокеча легко обогнала его и устремилась вперёд, словно отыскивая дорогу.

Значит, Кенни и Кэти действительно находились в Чёрных горах.

*

Ветер хлестал по лицу, сырой и холодный северный ветер. Над Паха Сапа погромыхивали раскаты — собиралась гроза. Рокотали барабаны мёртвых воинов — отрешённо подумал Певец.

Духи ждали.

Он старался думать только об этом, а не о том, каково приходится сейчас Кенни с матерью.

На что был способен Питерс?

О Вакан, да живы ли они ещё?

— Вожди и воины, — с тоской пробормотал Певец одними губами, глядя на худую спину маячившего впереди Шульца, — Канухпийа Вичаша, погибшие на тропе войны, помогите мне спасти тех, кого я люблю.

Шульц рывком обернулся, будто услышав его слова, но тут же вновь опустил голову.

На своём пути в предгорья они не встретили никого, кроме пасущей скот странной девчонки по имени Одна Стрела, дочки старика Медвежье Ожерелье. Все считали её глухонемой. Стрела коротко стригла свои густые чёрные волосы и носила мужские джинсы и рубахи, выполняя работу ковбоев и чураясь обычной доли женщин лакота. Медвежье Ожерелье ни в чём дочери не перечил, ведь она кормила его.

И зимой, и летом она трудилась на чужих выгонах, почти ни с кем не разговаривая. Парни потешались над нею, называя Лошадкой, но уважали за крепость кулаков и отчаянный нрав — дралась она тоже по-мужски и однажды уложила в больницу троих подвыпивших ковбоев, решивших с нею развлечься. С тех пор её никто не трогал.

Сейчас она смотрела на подскакавших к ней всадников с седла своего пегого коня — смотрела внимательно и серьёзно, сжав обветренные губы.

Певец осадил Вазийю и крикнул ей:

— Питерс не проезжал здесь? Ну, Клайд Питерс с ранчо «Каменный луг» на своей тачке?

Он понял, что Стрела его услышала, когда она едва заметно покачала головой.

Что ж…

— Слушай… слушай, сестрёнка, — продолжал он торопливо, — мы не можем задерживаться! Помоги, а? Доберись до племполиции, скажи Вороньему Крылу, что Питерс насильно увёз свою жену… и Кенни! Увёз в горы, — он запнулся, поворачиваясь к Джеки. — Где эта его хибара?

— В верховье Волчьего ручья, — негромко отозвался тот, в упор рассматривая девчонку. — А она вообще разговаривает?

Оборванная и худая, с растрепавшимися на ветру взлохмаченными волосами, Стрела, тем не менее, держалась в седле прямо и встретила недоверчивый взгляд Шульца спокойно.

— Ты сможешь сообщить им то, что я сказал? — настойчиво спросил Певец. — И ещё — что мы гонимся за Питерсом?

Стрела облизнула сухие губы и наклонила голову в знак подтверждения.

— Сделаешь? — умоляюще повторил Певец, заглянув в её непроницаемые тёмные глаза. — Не подведёшь, сестрёнка?

Та лишь мотнула головой — совсем как лошадь, с досадой подумал Певец.

— Ну-ну, — буркнул Шульц, понукая своего жеребца. — Сестрёнка… Лучше жениться ей пообещай. Тебе не откажет.

— Поди к дьяволу, — огрызнулся Певец, устремляясь за ним и умчавшейся далеко вперёд Шунктокечей, а Шульц невесело хохотнул.

Когда Певец на всём скаку оглянулся, девчонки и след простыл. Значит, она всё-таки отправилась в городок.