— Хоть не бизоньи шкуры натягивать, и то хорошо, пила майа, — пробормотал Певец, тоже устало присев на лежак, а Марджи хмыкнула, старательно пристраивая на нужное место очередное аляповато расписанное нитрокрасками брезентовое полотнище.

— Меньше чем по пятёрке с носа за вход не бери, — весело посоветовал ей Певец и поднялся, потянувшись всем телом. — Пойду, Кенни поищу, может, они уже подъехали.

Он откинул входную покрышку и сощурился от ударивших в глаза ярких солнечных лучей. Праздник набирал обороты: гомон, смех, запах сахарной ваты и жареных стейков, равномерное «бум-бум-бум» из здоровенных колонок — от Майерса даже протянули электрокабель, не поленились. Четыре индейских типи почти затерялись среди палаток прибывших торговцев. Зато все лакота — участники костюмированного парада и танцевального шоу — щеголяли в головных уборах из перьев и игл дикобраза, большинство парней — голые по пояс. Певец с усмешкой подумал, что в своей рабочей чёрной рубашке и вылинявших джинсах, со скрученными в узел волосами, выглядит среди них как какой-то бродяга.

А он таким и был. До недавнего времени.

Певец огляделся, ища Кенни и его маму, наткнулся взглядом на Дэнни Бычка и захохотал, хлопая себя по ляжкам — тот гордо красовался в гигантском роуче чуть ли не до земли, и его мускулистая обнажённая грудь, плечи и щёки — всё было в потёках размывшейся от пота алой и жёлтой краски.

— Чего скалишься? — обиделся Дэнни и тут же приосанился под направленными на него объективами фотокамер туристов.

— Расскажи им, за какой подвиг ты каждое перо получил! — гаркнул Певец сквозь смех. — Хотя если посчитать все драки в баре у Майка…

Дэнни показал ему кулак и сам прыснул.

Певец побрёл среди своих и чужих, вертя головой по сторонам, восхищённо цокая языком при виде особенно ярких костюмов и вообще совершенно расслабившись. Подскочивший сорванец Марджи сунул ему в руки прутик с поджаренным маршмеллоу, и Певец завяз зубами в липкой сладости.

Кто-то бесцеремонно похлопал его по плечу, и он обернулся.

— Извини, парень, а ты не участник шоу? — с тягучим южным акцентом осведомилась высокая тощая, прямая, как палка, женщина лет сорока в бриджах и белой блузе, обвешанная фотокамерами. — Ты же индеец? Я тут подбираю статистов для съёмок исторического фильма про вашего вождя… как его там… Ташунку. Ну, того, что воевал тут.

— Его звали Ташунка Витко, — ровно поправил Певец, взглянув в её серо-зелёные глаза. — Здесь его убили.

— Ну да, — женщина рассеянно кивнула, поправляя волосы. — Ты весьма сгодился бы на роль какого-нибудь разукрашенного воина. Студия хорошо заплатит. Ты фактурный парень.

Выражение её лица было таким оценивающим, будто она жеребца на конской ярмарке покупала.

Ох, ну нихрена ж себе!

Оторопевший от такого напора Певец хмыкнул, а потом весело заявил, забрасывая прутик от маршмеллоу в ближайший мусорный бачок:

— Сначала дайте сценарий почитать. Ага, я умею читать, не поверите, — съязвил он в ответ на её недоуменный взгляд. — А то, почём я знаю, может, вы хотите нашего вождя опорочить. Это важно, — добавил он уже серьёзней.

— Перед вами дебошир из ДАИ, леди, с ним так просто не сговориться, — ввернул очутившийся рядом Воронье Крыло, который явно изжарился в своей полицейской форме и искал, к кому бы прицепиться. — Им баксы не нужны, они за справедливость воюют.

Он ехидно осклабился, поигрывая дубинкой.

Певец и бровью не повёл.

— Сценарий, — невозмутимо повторил он. — Сперва сценарий.

К сухопарой киношнице тем временем, запыхавшись, подскочила ещё одна — на сей раз совсем ещё девчонка, веснушчатая, с короткими каштановыми кудряшками, торчавшими во все стороны. Она тащила громоздкий тёмный кофр, видимо, из-под аппаратуры. Плюхнув его на землю рядом с начальницей, она тоже уставилась на Певца во все глаза.

— Сперва разденься, — так же невозмутимо и непререкаемо велела Певцу старшая.

— Ого, — протянул Воронье Крыло. Его ухмылка сразу растаяла.

Краем глаза Певец заметил, что вокруг уже собирается небольшая толпа, привлечённая занятным диалогом.

— Рубашку хотя бы сними, — уточнила киношница деловито.

— Вы лучше вон его разденьте, — Певец ткнул пальцем в полицейского, пытаясь скрыть своё замешательство, — он уже запарился в этой форме бледнолицых, бедняга.

— Поговори у меня, — багровея, огрызнулся Крыло под общие смешки и сердито повернулся к киношнице. — Мэм, я ведь и задержать вас могу за непристойные предложения в общественном месте.

— Да что же тут непристойного, — искренне изумилась та и даже руками всплеснула. — Я ведь не в порно предлагаю вам сниматься! То есть ему. И потом, тут вон сколько раздетых!

Дэнни Бычок, протиснувшись поближе, демонстративно поиграл бронзовыми мускулами.

— А в порно-то небось больше платят и вообще интереснее… — прокомментировал Певец раздумчиво, стараясь не фыркнуть и только жалея, что рядом нет Кенни — вот бы тот повеселился!

— Я могу и в этом посодействовать, — нетерпеливо передёрнула плечами киношница. — Ну же, давай, раздевайся, что ты как деревянный!

— Вы не будете довольны, — Певец понял, что пора бросать эти дурацкие дразнилки. Уоштело, заигрался.

Он повернулся, чтобы уйти прочь, но настырная дама, не привыкшая, видимо, к отказам потенциальных актёров, догнала его одним прыжком и ухватила уже не за плечо, а за полу изношенной рубахи, дёрнув её со словами:

— Господи, да расстегнись ты хотя бы, я же тебя не съем!

Две пуговицы, державшиеся на честном слове, отлетели, полы рубашки распахнулись, и женщина застыла, комично раскрыв рот, словно птенец в гнезде. Это и вправду было смешно, но на сей раз никто вокруг не засмеялся. Рубцы от ножа Шульца и скальпеля Грэма, исполосовавшие Певцу грудь, открылись всем взглядам, страшно и странно выделяясь на смуглой коже.

— Я же предупредил, что вам не понравится, — мягко объяснил Певец, поспешно запахивая рубаху и заправляя её в джинсы. — Мои предки гордились шрамами, полученными в бою. Я тоже горжусь… но это не то, что вам следует снимать в своём фильме, мэм. Извините. — Добавил он и пошёл сквозь расступавшуюся толпу. Проходя мимо остолбеневшего Бычка, он успокаивающе похлопал того по могучему плечу:

— Вот классный парень для вашего кино. Фактурный, куда лучше меня. Все девки твои будут, Дэн.

— У меня их и так полно, — вяло буркнул Бычок.

Певец обернулся — киношницы всё ещё стояли как вкопанные. Глаза младшей из них стремительно наполнялись слезами, и, заметив это, Певец поморщился. Он и вправду не хотел пугать этих дурочек. Ни к чему им было узнавать, что тут творится.

Или, наоборот, ему стоило кричать об этом на весь свет? Он так и делал, если это касалось других, а не его.

Чёрт…

Певцу вдруг показалось, что в толпе промелькнуло лицо Джеки Шульца — но это уж вряд ли. Что ему было делать здесь, среди дикарей, которых он люто ненавидел? Тем более, после случившегося в баре у Майка Шульц бы просто не рискнул сюда сунуться. Или… что?

И тут Певец увидел Кенни. Его держала под руку женщина с медно-рыжими, коротко остриженными волосами. Хорошенькая! Певец не успел изумиться как следует, когда его настигло озарение — да это же была не кто иная, как Кэти, бывшая миссис Питерс!

Он просто окаменел и стоял, как дурак, пока Кенни, смеясь, вёл к нему свою маму, покрасневшую от удовольствия и смущения.

Она стала совершенно другой. Яркой. Особенной. О Вакан, Певец с трудом её узнавал!

Виньян тапика.

— Класс! — восхищённо выдохнул он, вскидывая большой палец.

— Всегда мечтала это сделать, — гордо возвестила Кэти Форбс и встряхнула головой.

— Вы много о чём мечтали, — фыркнул Певец и, схватив её и Кенни за руки, протолкался поближе к навесу, под которым продавал свою тортилью Рамон Родригес, державший в Мэндерсоне всем известное заведение с мексиканской кухней.

— Эй! — прокричал ему Певец, смеясь. — Три тортильяс, Рамон, и я спою тебе твою любимую про красотку Марису!