На пытке казак Степан признался в тайном поручении атамана Заруцкого – о необходимости убийства Пожарского – при организации заговора в Ярославле. Казак назвал всех сообщников, которые в тот же день были арестованы. Когда о признании казака Степана и аресте всех сообщников было доложено Пожарскому, тот вызвался провести дополнительный допрос для определения вины всех заговорщиков и возможности их покаяния в содеянном.

Во время допроса Пожарский с удивлением узнал от казаков Степана и Обрески, что многие казаки атамана Заруцкого – и они в их числе вместе с атаманом – присягнули уже новому царю «Дмитрию Ивановичу».

– Псковскому вору с именем Исидор, или Сидорка, присягнули? – спросил с лёгкой усмешкой Пожарский. – Нашли кому присягать… Ваш атаман Иван Заруцкий трижды царю «Дмитрию Ивановичу» присягал, только у всех троих рожи были разные, одна страшней другой.

– Атаман приказал нам присягать царю, мы и присягнули, – озираясь испуганно по сторонам, лязгая зубами, еле выговорил Обреска. – Откуда мы знали, что он не природный царь… Приказа атамана не гоже ослушаться…

– Даже когда этот приказ атамана требует от тебя убийства живого человека? – сурово спросил Пожарский и, не дожидаясь ответа, брезгливо махнул рукой, мол, и так всё ясно со злодеями.

После затянувшейся неловкой паузы присутствовавший на допросе сотник Фрол Сидоров спросил, вроде как обращаясь ко всем заговорщикам:

– Чем же вам наш главный воевода князь Дмитрий Михайлович Пожарский не угодил? Вроде он, как и ваш атаман Заруцкий, выступает за освобождение Москвы от поляков… Не пойму я вас и вашего атамана…

– Да мы и сами ничего не поняли, – сказал за всех Обреска, – не по душе мне был приказ убить главного воеводу земского ополчения, слухи о котором идут по всей земле…

– И ты тоже не понял, старый знакомец Семён Хвалов? – без тени улыбки спросил Пожарский. – Чего я тебе плохого сделал, Семён, что ты решил убить меня за всё хорошее, что ты получил от меня раньше?

– Прости, князь, если можешь, и помилуй, – промолвил в слезах Семён, вставая на колени и силясь поцеловать руку Пожарскому.

– Будя, будя, Семён, – сказал Пожарский, брезгливо отдёргивая свою руку. – Если покаетесь в содеянном преступлении, то всех прощу, никого не накажу…

– Каемся, князь… – в один голос выдохнули заговорщики, исполнители злой воли лихого атамана Заруцкого.

– Раз покаялись, то вы все прощены… – Пожарский поморщился, вспомнив, как часто он говорил эту фразу. – Вам, присягнувшим вору псковскому Сидорке, сейчас сотник Фрол расскажет, как настигла смерть напрасная третьего самозванца, скрывавшегося под личиной «царя Дмитрия Ивановича»… Порадуй или опечаль их всех, Фрол…

И сотник Фрол Сидоров рассказал, как «псковский вор» Лжедмитрий Третий с полуименем Сидорка пытался при очередной замятне шведов и казаков бежать из Пскова в Гдов в ночь на 18 мая 1612 года. За ним была отправлена погоня из отряда псковичей. Через два дня его поймали, вернули в Псков, посадили закованного в цепи в клетку. И выставили на всеобщее обозрение с присказкой – «последний самозванец, царевич Дмитрий». В тюрьме самозванец Лжедмитрий Третий в железах просидел до июля. Когда 1 июля 1612 года Лжедмитрия Третьего повезли в Москву, по дороге на обоз напал отряд поляков под командованием шляхтича Лисовского. Псковичам ничего не оставалось делать, как прикончить «вора Сидорку» и удирать от поляков со всех ног…

– Так что отменяется ваша присяга, воины, – рявкнул сотник Фрол Сидоров, – скоро будете присягать настоящему избранному природному царю Дмитрию Михайловичу Пожарскому…

– Хоть сейчас, – пискнули два казака Степан и Обреска, – с превеликим удовольствием и глубоким уважением…

– Будя, будя, казаки. Не надо так… Рано, рано… – пробурчал, поморщившись, Пожарский. – Пусть будет, как будет, если это угодно Богу… Прощены вы все, больше не безобразничайте. А хочется ножичком или мечом побаловаться, так вступайте в наше ополчение против врагов наших…

В конце июля земское народное ополчение Пожарского и Минина выступило из Ярославля, Пожарский захотел придать символическое значение выхода своего многотысячного ополчения, отслужив молебен в Спасском монастыре у гроба ярославских чудотворцев (пришедшего в Ярославль из Николина града Можайска первого Можайского князя и святого Фёдора Ростиславовича Чёрного и сыновей его Давида и Константина). Взяв у гроба святого Фёдора Можайского и Ярославского благословение у митрополита, ополчение, отошедши семь вёрст от города, остановилось на ночлег, здесь главный воевода Дмитрий Михайлович Пожарский передал свою рать под начало князя Ивана Хованского и старосты Кузьмы Минина, приказав им идти на Ростов и ждать его там. А сам с небольшим конвойным отрядом поехал в родной Суздаль в Спасо-Евфимьевский монастырь – помолиться у гробов своих предков из знатного старинного рода Стародубских князей Рюриковичей.

Потом уже, через триста пятьдесят, четыреста лет, ревнители русской старины обратят внимание на то, что в лихие времена Смуты воеводы и князья перед решающими походами и сражениями не отправлялись к прародительским гробам за символическим благословением. Зато в традициях великих князей и царей Московских, начиная с Ивана Великого, было непременное и обязательное деяние молитвы у отеческих гробов ради получения символического напутственного благословения рода перед решающим походом на опасное сражение. В конце концов, даже Лжедмитрий Первый, только войдя в Москву, прежде всего пошёл молиться в Архангельский собор к отеческим гробам своих предков, московских великих князей и царя Ивана Грозного. Многие, кто ошибочно видели в Лжедмитрии I безродного авантюриста Гришку Отрепьева, посчитали такое молитвенное обращение к гробам предков за символическим благословением дешёвым фарсом и показухой, «игрой на публику самозванца». Да, Лжедмитрий I действительно был самозванцем, выдававшим себя за сына Ивана Грозного и Марии Нагой, царевича Дмитрия. Но в жилах Лжедмитрия I, во что был посвящён читатель в предыдущих авторских откровениях, текла кровь Московских Рюриковичей. Отца Ивана Грозного, деда Василия Ивановича, прадеда Ивана Великого, прапрадеда Василия Тёмного и так далее до основателя Москвы Юрия Долгорукого и крестителя Руси Владимира Святого…

Формально Лжедмитрий I проиграл поход на царство и сражение с боярином Василием Шуйским (которого приговорил к смерти на Соборе, но помиловал), просидев на царском троне с 1 июня 1605 года по 17 мая 1606 года, погибнув от рук заговорщиков мятежа, во главе которого стоял его убийца князь Василий Голицын и будущий царь Василий Шуйский…

И вот исторический парадокс: следуя традициям великих московских князей и царей – включая и самодержца-самозванца Лжедмитрия Первого, – князь Дмитрий Михайлович Пожарково-Стародубский также молится у отеческих гробов своего рода князей Стародубских Рюриковичей, идя на сражение против поляков, освобождая Москву под знамёнами ополчения с львиным гербом рода. Значит, он шёл сражаться и за царство Московское?.. Пожарский вместе с Трубецким победит гетмана Ходкевича, выбьет поляков из Кремля, освободит Москву. Но Пожарский проиграет битву за престол, начав первым собирать Земский Собор в Ярославле, но практически самоустранившись от выдвижения при избрании царя на Соборе в феврале 1613 года. Обратим внимание читателя на одно знаковое символическое совпадение. В феврале 1613 года, когда при втором избрании (после Годунова) царя самоустранится от выдвижения Пожарский и когда будет избран тайными закулисными силами и донскими казаками 16-летний стольник Михаил Романов, из Можайска предателями-воеводами Микулиным и Блиновым будет угнан в Литву деревянный чудотворный образ Николы Можайского, Чудотворца и Меченосца. Знаковое историческое совпадение, символическое и мистическое, ни больше, ни меньше…

С уходом из подмосковного казацкого стана-«табора» войск атамана Заруцкого также связана таинственная, в высшей степени мистическая история. По известиям русских летописцев, когда атаману передали, что устроенное им покушение на Пожарского провалилось и что из Ярославля на Москву вышло сильное, хорошо вооружённое земское войско, Заруцкий тут же увёл всё свое казацкое войско в две с половиной тысячи в Коломну. Придя туда, Заруцкий разгромил город, взял с собой Марину и Ивана-ворёнка и пошёл в рязанские волости, опустошая их, чтобы временно остановиться в Михайлове перед дальнейшим броском на юго-восток.