– Благодарю тебя, владыка, – тихо, удовлетворённо сказал Пожарский, – ты рассеял некоторые мои сомнения. – Ведь в наше ярославское правительство некоторые приказные доброхоты внесли на утверждение эскизы нашего государственного герба, а также печати народного ополчения… Представляешь, владыка, так на гербе изображён лев, а на большой дворцовой печати изображены два льва, стоящих на задних лапах… Понимаешь, владыка, мне это отчасти льстит, но отчасти смущает из-за нескромности полководца народного ополчения, якобы пекущегося о своей чести, родовой славе…

– А ты отбрось, князь, свои сомнения в сторону, больше думай о своём великом деле освобождения Москвы, а не о суете приказных доброхотов с гербами и титулом твоим новым, – возвысил голос Кирилл. – Больше думай о том, как поляков и казаков переиграть без больших жертв ополчения, обходясь малыми жертвами или без жертв вовсе…

– Ты и о моём новом титуле тоже наслышан? – удивился Пожарский. – Ведь ещё правительство не утвердило…

– Ярославская земля быстро слухами полнится, – неопределённо заметил Кирилл. – Лично я ничего не имею против, чтобы полководец нашего народного ополчения именовался «Воевода и князь Дмитрий Михайлович Пожарково-Стародубский»…

– Вот и я так считаю, владыка, прекрасный титул для полководца народного ополчения, идущего освобождать Москву ради процветания нового государства Русского – без смут, предательств и несправедливости…

Прощаясь с Пожарским, владыка Кирилл пристально посмотрел на князя, прямо глаза в глаза, и доверительным тихим голосом сказал так, чтобы его не услышал Минин:

– Знай, князь, что не только тебе с казаками не просто. С нашим духовенством тоже не всё так просто, не все иерархи хотят видеть меня на патриаршем престоле. Не любят у нас бывших митрополитов, согнанных с престола государями московскими и восстановленных «царями тушинскими». Это я о себе грешном и недостойном, которого ты видишь… – Кирилл хотел сказать «на патриаршем престоле», но почему-то пресёк опасные лишние суетные речи. – Запомни, князь, я тебе всегда союзник в твоей воинской и духовной борьбе… Но только прими и мою подсказку, которая тебе может пригодиться… Не успокоится никогда и нигде, даже в гостях у короля Сигизмунда, Филарет Никитич Романов, думая только об одном, как подсадить на царский трон своего сына-стольника Михаила, а попутно и самому на патриарший трон запрыгнуть легко и мимоходом…

– Так ведь Филарет сейчас далеко, в Польше, а стольник Михаил заперт в Кремле… Неужели Филарет из-за границы может влиять на московских бояр через брата Ивана Кашу… и даже на казаков Трубецкого… и даже на духовенство – через какие-то тайные сношения…

– Есть такие тайные сношения Филарета и с нашим духовенством, и с казаками, и московской знатью… Поверь на слово старику, я знаю, что говорю, ибо давно живу на белом свете и многое знаю о светских и церковных интригах… Хитёр и опытен Филарет, я же с ним премного общался, когда он входил в дела моей ярославской митрополии… Заискивал передо мной, дружбы искал моей, расположения моего, вот тогда я и узнал в мои трагические опасные моменты жизни, когда меня сана лишал первый самозванец, а не очень-то понимающего в делах церковных Филарета возводил на митрополичий стол Ростовский и Ярославский… Филарет же первого самозванца и породил через своих польских адептов и заговор в Чудовом монастыре высокопоставленного духовенства во главе с архимандритом Пафнутием… Так что я тебя, князь, предупредил, что войны идут не только на полях сражений войск, но и на духовном поле, с интригами и подставами духовенства… Многажды подумай о том, стоит ли меня, грешного и ничтожного монаха Кирилла, двигать на патриарший престол… Так ведь себе зубы обломаешь, думая о своём царстве в союзе с митрополитом и патриархом Кириллом…

Деятельность Ярославского правительства, утвердившего новый государственный герб со львом и государственную печать с «пожарскими» двумя львами, стоящими на задних лапах, уже к началу лета 1612 года приносила обильные полезные плоды. Даже отдалённые русские земли Сибири и Поморья высылали свои значительные денежные средства, своих вооружённых и невооружённых представителей в Ярославль. Казалось, ещё немного времени, ещё чуть-чуть усилий, и можно без лишних человеческих жертв народного ополчения, даже без московского похода на поляков, с помощью переметнувшихся в Ярославль казаков оформить победу ополчения Пожарского и Минина. И провести Земский Собор в Ярославле, и избрать на нём славного воеводу-князя Пожарского царём, а митрополита Кирилла (Завидова) – патриархом Земли Русской.

Однако судьба князя Пожарского и митрополита Кирилла (Завидова) и русской истории Смуты распорядилась совсем иначе: не быть «воеводе и князю Дмитрию Михайловичу Пожарково-Стародубскому» вторым после Годунова избранным царём на Земском Соборе, а владыке Кириллу не взойти на патриарший престол избранным патриархом Московским…

Четыре месяца пробыл Пожарский в Ярославле в своих тяжёлых думах и сомнениях насчёт казаков, в первую очередь войска князя Дмитрия Трубецкого, а потом уже войска атамана Заруцкого. О размышлениях и сомнениях князя насчёт своего союзника-соперника Трубецкого чуть позже.

Много было посланий Пожарскому в Ярославль за эти четыре месяца из Троице-Сергиевого монастыря: торопили оттуда архимандрит и монахи князя-воеводу, даже укоряли и, чего там говорить, распекали его за медлительность и излишнюю осторожность. Словно догадывались мудрые всезнающие монахи о тяжких размышлениях и сомнениях человека со знаковым титулом «воеводы и князя Дмитрия Михайловича Пожарково-Стародубского». Вряд ли кто в то время на Русской Земле догадывался о мотивах излишне долгого выжидания Пожарского, так понимающего воинственную непокорную душу русского воина, вряд ли кто полностью был на стороне полководца, ведь были скрыты и не оглашались мотивы выжидания войск второго ополчения в Ярославле. А Пожарский выжидал до поры до времени, чтобы собрать побольше рати и средств на московский поход, чтобы утихли вечные «русские распри и споры между начальными людьми о старшинстве». Ведь для того чтобы утихомирить своих военачальников и даже десятников войска, Пожарскому приходилось прибегать к помощи духовных лиц и даже ставшего ему очень близким по духу владыки Кирилла, митрополита Ростовского и Ярославского (с незримым, потенциально возможным жезлом в руках будущего патриарха Московского).

Только все планы Пожарского и владыки Кирилла рухнули в июле 1612 года, когда они узнали, что на Москву, прорываясь к Кремлю, движется сильное польское войско гетмана Ходкевича. Выступать раньше времени на поляков, идти в Москву, чтобы делить плоды победы второго ополчения вместе с казаками Заруцкого и Трубецкого первого ополчения, – это означало погубить план спасения Московского государства, признав значимость, законность, вклад в русскую победу над польскими врагами одних казаков-разбойников.

Пожарскому было ясно, что воровские казаки-разбойники Заруцкого и Трубецкого как сейчас, так и дальше, потом, будут источниками смут и потрясений счастливо-спокойного, долгого и деятельного существования Московского государства. Только при полном понимании этой ситуации, войску второго ополчения под началом Пожарского и при духовном кормлении владыки Кирилла нельзя было дальше «ждать у бурного моря истории хорошей погоды». Излишнее ожидание могло ассоциироваться с трусостью, равнодушием к человеческой жизни, а то и с бездушием, что могло раз и навсегда скомпрометировать вождей народного ополчения.

Узнав о походе гетмана Ходкевича на Москву, на подмогу полякам и коллаборантам в Кремле, многие казачьи атаманы из первого ополчения подмосковных лагерей войск Заруцкого и Трубецкого стали писать слёзные послания в Ярославль главному воеводе Пожарскому с просьбой о помощи и спасении православных христиан. С аналогичной просьбой на имя владыки Кирилла и воеводы Пожарского обратились монахи Троицкой обители. В Ярославль оттуда срочно выехал знаменитый келарь Авраамий Палицын, который долго и слёзно уговаривал Пожарского, Минина и владыку Кирилла, находящегося в душевной близости с князем, выступить на польского гетмана.